— Ваше преподобие, ради Святого Воскресения — помогите мне.

Генри повернулся, узнал эти ярко-голубые глаза на чумазом личике под грубым капюшоном.

— Ради самого неба, молю вас! Мне не к кому больше обратиться.

«Конечно же, не к кому!» — с облегчением подумал он.

— В госпиталь Животворящего креста — быстро! — прошептал Генри, при этом невозмутимо осеняя девушку крестным знамением.

И важно прошествовал мимо, краем глаза отметив, что саксонка отступила и затерялась в толпе.

В госпитале Милдрэд приняли, как будто заранее ожидали. Монах-смотритель провел ее среди множества отгороженных занавесками постелей и откинул полог одной из них. Потом ей принесли праздничный кекс с цукатами, бокал подогретого вина и склянку воды, чтобы его разбавить. Но Милдрэд просто залпом осушила бокал, а воду использовала для того, чтобы хоть немного обмыться. Похоже, ее не собирались тут особо потчевать, но она испытывала такое облегчение, что тут же рухнула на жесткое, однако чистое ложе и погрузилась в сон.

На другой день ей пришлось ждать довольно долго.

В госпитале и впрямь было много хворых, но имелись и просто постояльцы, пущенные за плату, и паломники, каких особенно полагалось привечать в этом заведении. Не зная, чем заняться, Милдрэд предложила свои услуги, но на нее зашикали и велели лежать тихо. Лежать? Она же не хворая. Но выбора не было, и она лежала, раздумывая о предстоящем разговоре с епископом.

Однако когда он наконец прибыл, то сразу взял инициативу в свои руки, не дав девушке и опомниться.

— Вы совершили немало глупостей, милая моя. И то, что вы покушались на жизнь его высочества, — наитягчайшая из них.

Пораженная такой несправедливостью, Милдрэд не нашлась что ответить.

Они находились в отдельном кабинете Генри при госпитале. Здесь было почти аскетически пусто: только большой стол, поставец с несколькими серебряными кубками, темное распятие на беленой стене и пара увесистых табуретов. Епископ восседал на одном из них с видом праведного судьи, а вот девушке даже не предложил сесть. Она так и стояла перед ним в своем дерюжном линялом плаще, на фоне которого странно смотрелась ее поблескивающая мелким жемчугом сетка для волос и мягкие кожаные полусапожки с аппликацией желтой замши.

Милдрэд перевела дыхание.

— Надеюсь, вы понимаете, что у меня и в мыслях не было убивать вашего дражайшего племянника?

— Не знаю, не знаю. Гибель наследника престола многим бы сейчас была выгодна.

У него было суровое лицо, и Милдрэд заподозрила, что он говорит серьезно. Но едва она попыталась сказать что-то в свое оправдание, как он поднял руку, заставив ее умолкнуть.

— Вы соблазняли и очаровывали Юстаса все время, пока находились подле него. Я вызнавал о ваших отношениях у людей принца. Вы приглашали его на танец, не расставались с ним, когда находились на острове Уайт, бежали с ним, покинув свою свиту, среди которой находились и взявшиеся охранять вас тамплиеры. Здесь, в Винчестере, вы также всячески оказывали принцу знаки внимания, гуляли с ним, что видели почти все жители Винчестера и что может засвидетельствовать граф Арундел. Вы добились полного доверия моего племянника, хотя ранее принц никогда не выказывал такого расположения дамам. Наконец, вы уединились с Юстасом во время конной прогулки — в Страстную пятницу, отмечу, когда всем надлежит пребывать в покое и молитве. Кто мог вас заподозрить? Но все же вы попытались размозжить Юстасу голову, когда рядом не оказалось никого из его людей. Все это вынуждает видеть меня в вас ловко подосланную врагами трона убийцу, что бросает на вас и вашу семью тень измены и предательства. Говорите, кому вы служите? Анжуйцам? Ордену Храма? Саксонским мятежникам?

При этих словах девушка смертельно побледнела, стала бурно дышать, и уже ничего не напоминало в ней доверчивого котенка — так она была напугана, поражена, растеряна. Ее голубые глаза заблестели от слез, губы задрожали, и она заплакала тихо и горько, как ребенок, который не решается дать волю своему страху.

— Наверное, все так и выглядит, как вы сказали, — выдавила она сквозь слезы. — Но, клянусь Пречистой Девой и самим Господом, что я скорее возьму в руки каленое железо[52], чем соглашусь с вашими доводами. Я не знала, каков ваш племянник! — почти выкрикнула она. — Я жалела его и хотела доставить ему радость. Ибо… Он казался мне одиноким и несчастным. Я верила ему!

«По сути это даже трогательно, — отметил про себя Генри. — Вот порхает такая пестрая бабочка и всех хочет наделить радостями бытия. Но эта малышка и не подозревает, в какую игру ввязалась. И если она не будет молчать обо всем… Но я заставлю ее замолчать!»

Он вновь говорил о том, сколько людей хотят опорочить Юстаса, чтобы он не выглядел достойным претендентом на корону, сколько врагов у Блуаского дома, какие козни они подстраивают королю Стефану и его наследнику. И она, очаровывая и соблазняя его высочество, невольно оказалась втянутой в интриги сильных мира сего. Теперь многие захотят ее использовать. И где уверенность, что все это не было заранее спланировано: соблазнить принца, подставив ему знатную леди, чтобы потом использовать ее показания против сына короля Стефана? Она ведь не просто хорошенькая саксонка, с какой принц мог утолить свои желания. Она дочь могущественного лорда, союзника ордена Храма, к тому же очень известного и уважаемого в стане сакса, к слову которого многие прислушиваются. Так с какой целью барон Эдгар приставил свою красивую дочь к Юстасу? Кто ее надоумил сбить несчастного юношу с пути истинного?

В конце концов Генри так запугал Милдрэд, что она, даже не пытаясь требовать справедливости, робко старалась оправдываться и все время плакала.

— Хорошо, — прервал ее наконец епископ. — Как бы вы поступили на моем месте после всего случившегося?

Милдрэд притихла, пытаясь вспомнить все, что она обдумывала ранее.

— Отправьте меня домой, в Норфолкшир. Вы ведь покровитель моей семьи, вы можете это сделать.

— Я еще не до конца разобрался в той роли, какую сыграл барон Эдгар в этой истории, — со значительным видом поднял указующий перст епископ. — Его желание, чтобы вы остались наедине с принцем, наводит меня на мысль, что здесь кроется корыстный умысел.

— Мой отец не предатель! — резко выпрямилась Милдрэд, даже слезы ее высохли. — Спросите кого угодно. Спросите короля Стефана, спросите королеву Мод!.. Мой отец неоднократно помогал им…

— Не стоит так беспечно кидаться столь значительными именами, — укоризненно покачал головой епископ. — Да, их величества доверяют барону из Гронвуда, но мы живем во времена, когда ни на кого нельзя полагаться. И услуги, какие оказывал ваш отец Стефану и Мод, были не совсем бескорыстны. Теперь их величества должники Эдгара, они дали ему немало привилегий и вынуждены с ним считаться. А каковы планы самого могущественного в стране сакса? Нет, пока я окончательно не разобрался в этой странной истории, я и слышать не желаю о вашем возвращении домой. Скорее я заключу вас в подвалы Винчестерского замка и передам ваше дело на рассмотрение королевского суда.

Генри Винчестерский сознательно запугивал Милдрэд: столь опытному интригану для этого не требовалось особых усилий. Он видел, в какой ужас она пришла при мысли о том, что окажется в узилище. Ей, одной из первых леди Англии, оказаться в тюрьме, куда сажают только предателей и преступников? Покрыть свое имя позором, обесчестить всю семью!

— Нет! — трясла она головой, отчего ее волосы окончательно растрепались, а из глаз опять хлынули слезы. — Я не переживу подобного. О, милорд Генри, ваше преподобие, может, лучше отправить меня на остров Уайт? Тогда никто не узнает, что я сбежала с Юстасом. Мои люди будут молчать, так же как и храмовники. Они изначально были против моего сближения с Юстасом, они не желают неприятностей моему отцу и будут держать все в тайне.

Епископ медленно выпрямился. Вот они и подошли к началу ее пути. Теперь все зависит от того, как он повернет дело, чтобы эта глупышка повела себя нужным образом.

— Я не могу этого сделать. Ибо после вашего отъезда с острова храмовники пытались поднять бунт, они были возмущены и схватились за оружие. И тогда людям принца пришлось их убить.

Милдрэд замерла.

— Убить? — тихо повторила она. — Рыцарей ордена Храма? Тамплиеров, которые неподвластны никому, кроме Папы? Рыцарей, которые слывут лучшими воинами в Европе и могут за расправу над своими собратьями потребовать…

Она не договорила и, похоже, стала о чем-то догадываться. Да, эта малышка не так и проста, она может разгадать игру Генри. И он отвлек ее, ошеломив последней новостью: в ходе событий на острове Уайт погибло много людей, в том числе и ее спутники.

Обычно благородные люди питают некоторую привязанность к своему окружению, и это по-человечески понятно. У саксов же сближение со слугами имеет едва ли не клановые корни. И Милдрэд, услышав эту трагическую новость, в первую минуту просто молчала, глядя на епископа своими огромными глазищами. Наконец по ее горлу под сливочной кожей прокатился комок, и она полушепотом спросила:

— Что, убили… всех?

Он только возвел очи горе.

Того, что последовало за этим, епископ не ожидал. Ибо Милдрэд вдруг кинулась на него с кулаками, так что ему пришлось грубо оттолкнуть ее; она отлетела к стене и сползла по ней, захлебываясь от плача и все повторяя какие-то имена — Утред… Берта… Эата…Так плачут только о родне. Воистину эти саксы странные люди, не делающие различия между благородной кровью и челядью.

Милдрэд все плакала и плакала. Она вспоминала старого солдата Утреда, которого знала с детства, который учил ее ездить верхом и с которым ей так хорошо было сидеть по вечерам на лестнице у сторожки и слушать из его уст предания о деяниях саксов. Утреда, который всегда защищал и заботился о ней, пророчил, что такая красавица непременно выйдет замуж за самого пригожего и веселого парня в Англии. А Берта, милая подружка Берта, которая была больше наперсницей, чем служанкой, с которой в детстве они играли в куклы, а повзрослев, любили плясать на сельских праздниках, обсуждали женихов Милдрэд или забирались зимними ночами вместе в постель и шептались, рассказывая страшные истории о привидениях утопленников в краю болотистых фэнов. А пожилая служанка Эата, которая нянчила Милдрэд сызмальства, которая была всегда так добра и заботлива и знала столько сказок о круживших среди заливных лугов фэнленда феях или о проказах одетых в зеленые одежды эльфов…

— Это я во всем виновата! — рыдала Милдрэд.

Все это стало утомлять епископа. Он подошел, сжал плечи девушки и рывком поднял ее.

— Да, это ваша вина. Но кроме гибели этих несчастных, есть еще подозрение, что во всем замешаны и ваши родители.

— Юстас должен ответить за это! — Милдрэд резко вырвалась из его рук.

«Так. Это совсем не то, что мне нужно», — подумал Генри. Потом подошел к поставцу, опустил его крышку и вынул кубок из серебра с чернеными узорами. Полюбовавшись на его бока, Генри вначале хотел достать кувшин с вином, но, передумав, отдал предпочтение тонкому хрустальному графину с водой. Наполнив кубок, он придвинул стул поближе к рыдающей на полу девушке, приподнял ее голову и стал поить.

— Ну, ну, успокойтесь. Я вижу, что вы добрая девочка и вовсе не хотели мятежа на острове ради интрижки с его высочеством.

— Ах, отстаньте вы от меня! — отмахнулась от его преподобия Милдрэд.

Но он только пуще насел на нее. Да, он готов ей поверить, но все же должен спросить: куда направлялась Милдрэд с храмовниками, если пустилась в путь не для того, чтобы втереться в доверие к принцу. Ах, она намеревалась попасть в Бристоль! Тут голос Генри снова посуровел: так барон Эдгар отправил дочь в Бристоль, когда всем известно, что это логово анжуйцев, непокорный город, где и поныне не считаются с властью Стефана и только и ждут, когда возвратится Матильда или ее сынок Генрих Плантагенет. Спрашивается, зачем барон Эдгар отправил туда свою дочь?

Епископу опять пришлось встряхнуть девушку, чтобы до нее дошел смысл вопроса. Она наконец смогла пояснить: в Бристоле находится крупная прецептория храмовников, туда и направлялись тамплиеры по делам ордена, а она просто была попутчицей, доверенной их охране. Ну а в Бристоле ее должны были встретить люди аббатисы Бенедикты из монастыря Святой Марии Шрусберийской. Между бароном Гронвуда и матерью Бенедиктой заключено соглашение, что она примет Милдрэд в свою обитель, где девушка поживет некоторое время в качестве гостьи.

Епископ Генри внимательно выслушал прерываемый нервной икотой рассказ саксонки. Потом подумал: это ли не выход из положения? Шропшир — спокойное отдаленное графство на западе королевства, которое уже много лет живет в мире, обойденное политическими дрязгами. Там эта красотка вполне может укрыться, не тревожа Юстаса и не распространяя слухов о преступлениях принца. Ведь можно будет представить дело так, словно Юстас увез девушку с острова Уайт, а далее, не имея больше возможности уделять ей внимание, препоручил заботам дядюшки епископа. Ну а тамплиеры и спутники Милдрэд могли погибнуть в море, так что лишь воля провидения спасла юную леди и позволила достичь цели путешествия. И если она согласится молчать, то ни Эдгар, ни кто иной не узнают, что случилось на самом деле. Более того: из слов Милдрэд епископ заключил, что Юстасу она ничего не говорила о своей конечной цели, а значит, потеряв след саксонки, племянник вскоре просто позабудет о ней. Тем более что теперь-то у него начнутся иные заботы и будет не до охоты за красавицами. Волновала Генри разве что аббатиса Бенедикта. Некогда сия дама была замужем за братом Эдгара, да и сама Милдрэд называла ее не иначе как тетушкой Бенедиктой, хотя они никогда не виделись. Станет ли девушка откровенничать с родственницей и как та поведет себя в этом случае? Но если Милдрэд укроется за стенами обители, то никто — а особенно Юстас — не проведает, куда делась раскрасавица саксонка.