Симона Вилар - Леди-послушница

Приникнув к щелке в занавесках, Милдрэд украдкой жадно рассматривала его. Никогда еще никто не казался ей более привлекательным, чем этот беспечный и уверенный в себе незнакомец. Высокий, гибкий, широкоплечий, одетый в простую, но опрятную и хорошо пригнанную одежду, он двигался грациозно, как молодой олень, движения его длинных рук и ног отличали изящество и скрытая сила. На его плечи пышным каскадом ниспадали длинные черные волосы, тонкие черты лица свидетельствовали о благородном происхождении: прямой гордый нос, сильный подбородок, крепкая шея, и при этом почти по-девичьи большие темные глаза под прямыми бровями. И все это лицо светилось таким спокойствием и непринужденностью, что чувствовалось — этот парень знает себе цену.

Вдруг он повернулся, будто почувствовал ее взгляд, — и Милдрэд тут же юркнула вглубь носилок, прижала руки к учащенно бившемуся сердцу. О небо! Что это с ней? Отчего в душе такое смятение? Ей ли испытывать волнение при виде какого-то пригожего путника? Она встречала немало красавцев, многим сама беззаботно кружила голову, а тут вдруг испугалась, что какой-то своевольный бродяга заметит, как она украдкой наблюдает за ним. И все же сил показаться ему у нее не было. Она чего-то боялась, но это был приятный испуг: будто она затеяла шалость, за которую можно не опасаться наказания.

Он прошел совсем рядом. И как поняла Милдрэд, был не один.

— …вот тогда и поглядим, — сказал он кому-то и засмеялся, и от его чуть хриплого веселого смеха у Милдрэд по спине поползли мурашки.

— Все бы тебе шутки шутить, Артур, — ответил его спутник несколько обиженным голосом, потом что-то добавил, но Милдрэд уже не разобрала слов. Ответа она тоже не услышала, зато вновь до нее донесся смех незнакомца.

«Артур», — мысленно повторила она. Раньше она не знала никого с таким именем, но оно ей сразу понравилось. В нем было что-то подходящее такому человеку — гордость, непринужденность и решительность.

Задняя стенка носилок была глухой, и девушка, отбросив занавеску, высунулась в боковое окошко, чтобы еще раз увидеть Артура. Он уже был под аркой ворот, но она еще могла различить его сильную гибкую фигуру, длинные ноги, волну черных как сажа волос. Возле него шли еще двое — один невысокий и коренастый, со странно вихляющей походкой, какая иногда встречается у женщин, и рослый мужчина в похожей на сутану одежде, однако густая шевелюра отличала его от монахов с их выбритыми тонзурами. Вот высокий приятельски хлопнул Артура по плечу, громогласно рассмеялся, юноша повернулся, и Милдрэд успела рассмотреть его четкий профиль.

Ее носилки свернули, она уже не видела его и просто рухнула на подушки, взволнованная и недоумевающая. Что такое с ней происходит? Но одно она уяснила: почему-то она чувствует себя очень счастливой. Отчего? Она не утруждала себя раздумьем. Просто улыбалась.

Графство Чешир, май месяц

Собор Святого Чеда, куда прибыли на богослужение граф Ранульф Честерский с семьей, был старой, еще саксонской постройкой, с тяжелыми колоннами и низким сводчатым потолком. Здесь всегда царил полумрак, пахло сырым камнем, восковыми свечами, а также свежей травой, какой местные монахи посыпали пол.

— Deo gratias, Mariae gratias![53] — протяжно выводили певчие слаженными голосами.

Граф Честерский заученно перекрестился, но мысли витали далеко от молитв. Сэр Ранульф был недоволен, что его жена с детьми пожелала поехать с ним сюда. Собор Святого Чеда располагался возле местечка Малпас и находился слишком близко от валлийской границы, чтобы Ранульф мог не волноваться за свою семью. Ибо даже примирившись с королем Стефаном, владея третью королевства на севере Англии, называя себя графом милостью Божьей, он не раз подвергался нападкам со стороны валлийцев из соседнего Гуиннеда[54]. Принц Овейн Гуиннедский не давал ему покоя, и Ранульфу приходилось то и дело ожидать военных действий со стороны независимого и рьяного соседа. Но поди же объясни это графине. Она только и твердила, что настало двадцать седьмое мая — день валлийской святой Мелангель, — и пожелала прибыть в Малпас, дабы почтить местную обитель этой великомученицы. И вот теперь Ранульф пытается решить, достаточно ли с ними охраны, чтобы обеспечить безопасность семье, покуда сам он будет охотиться в Пеквортских холмах, как собирался.

Но тут внимание Ранульфа привлекла монахиня, появившаяся в арке амбулатория[55]. Одетая в светлые цистерцианские одежды, та прильнула к колонне и с улыбкой смотрела на него. Да, именно на него. Граф даже огляделся, но вокруг никого не было, а значит, лукавые взгляды предназначены именно его персоне. Они с графиней стояли подле алтарной ограды, монашку было видно только отсюда, вот она и выглядывала украдкой. Ранульф взглянул на свою супругу — видит ли та то же, что и он? Но леди Матильда стояла, молитвенно сложив руки и закрыв глаза. Озадаченный Честер вновь посмотрел в арку амбулатория, но там уже никого не было. Уж не померещилось ли ему заигрывание юной монахини?

Ранульф потряс головой, отгоняя наваждение. Итак, о чем он думал? Ах да, о валлийцах. Эти неспокойные полудикие соседи, которых невозможно склонить к миру, а можно только завоевать. Король Стефан давно перестал заниматься уэльской проблемой, у него иные заботы, а валлийцы между тем все больше наглеют. И хотя Ранульф пока справляется с ними, однако другим везет меньше. Вон, недавно валлийцы из Поуиса захватили замки Освестри и Кос на границе Шропшира, а это далеко не последние крепости — их возводили нормандские бароны, когда покоряли эту дикую землю. Как правило, валлийцы не осаждают крепости: их способ ведения войны состоит в том, чтобы напасть толпой с воплями и шумом, надеясь на внезапность, а не на тактику. Но взять замки!.. Это уж чересчур.

Опять монашенка. Смотрит украдкой, улыбается. Молоденькая, пухленькая, личико кругленькое, а у виска из-под белого покрывала выбиваются кудряшки. Ранульф вдруг заметил, что тоже улыбается. Ишь ты! Понравился он святой сестрице. Его жена набирает женщин в обитель Святой Мелангель невесть откуда, вот среди них, видимо, и попалась такая ловкая белочка. Хотел бы он ее помять… белочку-веселушку.

И тут эта проказница дала понять, что тоже не прочь, чтобы ее помяли. Взялась за груди и сжала их, при этом с вызовом глядя на Ранульфа. Еще и губы демонстративно облизнула. У графа кровь зашумела в висках. Давно ведь без женщины был, долгая жизнь со стареющей Матильдой приелась.

Девушка опять скрылась, а Ранульф все переминался с ноги на ногу, чувствуя, как отяжелела плоть. Сосредоточиться на молитве он теперь не мог. Грешен. Но порой так сладко погрешить!

Ранульф втянул ноздрями воздух, выпрямился. Представил себя со стороны. Ему уже пятьдесят, но он еще крепок, силен. Его обветренное лицо чисто выбрито, черты крупные и внушают почтение, выражение властное. Волосы он стрижет в кружок коротко, как было модно в дни его молодости, и хоть в темно-русых прядях уже проглядывает седина, они у него густые и гладкие. Так отчего же он, граф Ранульф де Жернон, граф Честерский, повелитель севера Англии, не мог приглянуться тоскующей по ласке молоденькой монашке?

А ведь изначально он ехал в Малпас просто поохотиться: думал погонять любимого ястреба в болотистой низине у речки Ди, пока у того не настал период линьки, или спустить легавых на косуль среди утесов Пеквортских холмов. И вот такое приключение. Но нельзя — покосился граф на супругу. И вдруг так грустно стало. А ведь Матильда была когда-то хорошенькая, пока не начала сверх меры предаваться чревоугодию. Теперь ее телеса стали просто огромными, ей-то и с колен трудно самой подняться, придется поддерживать. И он поддержит, ведь супруг как-никак. Да вот уже давно перестал желать жену. А графиня думает, что так и надо, мол, годы их прошли. Какое там прошли! Да он еще в самом соку! И граф покосился в темный переход амбулатория. Ну где же она, его лукавая малышка?

Церковная служба вдруг показалась графу Честеру невообразимо долгой и утомительной. Стихарь[56] аббата, который спиной к верующим совершал обряд претворения хлеба в тело Господне, маячил среди свечей у алтаря. Под темными сводами звучало торжественное «Agnus Dei»[57]. Честер переминался с ноги на ногу. Скорей бы выйти да разыскать эту малышку. Семье он ничего не станет пояснять, да что бы он мог сказать? Что захотелось сдобного молодого тела? Может, его взрослые сыновья и поймут… Ранульф оглянулся — красивые они уродились, и оба уже в том возрасте, когда по девкам бегают. А вот дочь… Граф задержал грустный взгляд на Беатриссе. Его старшая дочь ничего не взяла от привлекательности рода де Жернон, она походит на своего деда по матери, Глочестера — тот же выступающий вперед мощный подбородок, острый как клюв нос, скошенный лоб. Граф любил дочь, хотя понимал, что его Беатриссу даже хорошенькой с трудом можно назвать. Он давал за ней значительное приданое, но достойного жениха все не мог подыскать, хотя недавно сам предложил ее руку молодому Роджеру Фиц Милю, графу Херефорду. Честер был с ним дружен, знал, что Херефорд уже четвертый год вдовеет, да и породниться двум столь значительным вельможам было выгодно. Однако Роджер наотрез отказался и даже не скрывал, насколько ему не мила Беатрисса. Ранульф тогда не на шутку разгневался, сказал, что больше не желает его знать. Этот наглец прислал гонца, которого Честер выгнал, даже не выслушав, и остался непреклонен, несмотря на то что Херефорд еще дважды пытался с ним связаться. А последнего из присланных Ранульф даже велел повесить: пусть Роджер поймет, что с несостоявшимся тестем шутки плохи.

От горьких мыслей отвлекла вновь появившаяся монашка. Они с Честером откровенно улыбались друг другу, граф даже чуть кивнул в сторону алтаря — мол, что я могу поделать? Монашка поняла — по-своему. Чуть выступила из-за колонны, поводила бедрами, мяла груди. А потом… У Честера перехватило дыхание, когда она стала поднимать подол. Маленькая ступня в кожаной сандалии, щиколотка, коленка… Вот бесстыдница! Граф глазам своим не поверил, увидев ее ляжки. Сейчас совсем заголится. Его даже пот прошиб. И не заметил, когда аббат шагнул к нему, удерживая кончиками пальцев гостию[58] и не сводя выжидающего взгляда.

Честер с трудом оторвал взгляд от чаровницы, опустился на колени. Краем глаза видел, что монашка приплясывает, перебирая своими голенькими стройными ножками. Какое святотатство — ощущать, как твой член встает дыбом, в то время как ты принимаешь в себя тело Господне!

«Я потом замолю этот грех. Возведу в обители Святой Мелангель новую часовню», — оправдывался про себя граф, краем глаза видя, как светлое одеяние монахини исчезает в темном переходе. Похоже, и аббат что-то уловил, но Честер резко поднялся с колен, закрыв собой монашку.

Теперь к священнику, тяжело ступая, приближалась графиня. Честер уже подал ей руку, чтобы помочь опуститься на колени, как вдруг неожиданно сказал:

— Я ухожу. Не смейте меня искать!

И тут же заспешил в переход.

После полутемной церкви солнечный свет ослеплял, но граф все же увидел ее за колоннами в дальнем конце клуатра[59], расслышал ее тоненький смех. И рванул следом, как лучшая борзая его своры. Миновал какие-то переходы, оказался в монастырском саду. Монашка стояла у светлой каменной стены напротив, смотрела на него, улыбаясь. Потом сорвала с головы апостольник и покрывало, вызывающе тряхнув коротко стриженными рыжими волосами.

«У нее и между ножек, должно быть, такие же рыжие», — смакуя, подумал Ранульф.

Но едва он шагнул к ней, как монашка взвизгнула и метнулась прочь.

В окружавшей монастырь стене оказался пролом. Она перебралась через него, опять явив взору свои точеные ножки, и грузный граф перелез следом, даже не запыхавшись. Отдуваться он начал, когда бежал к расположенному неподалеку лесочку. Краем глаза заметил на фоне неба силуэт башни Малпас на насыпи — пусть думают, что он ушел поохотиться. Но он и впрямь охотился, и дичь его была ох как желанна!

В лесу Ранульф все же настиг ее. Вернее, это она его дожидалась, стоя среди зарослей у высокого старого бука, все так же улыбаясь и приплясывая, виляя бедрами. Граф подходил к ней медленно, переводя дух и улыбаясь. Вблизи она не казалась такой уж красавицей, но черт возьми! — какие милые рыжие кудряшки и веснушки на курносом носу, какие озорные карие глаза!

Граф сразу ее облапил, стал валить, урча от удовольствия, вдыхая ее запах. Она немного упиралась, немного…

Тут вдруг что-то обрушилось ему на голову, и граф провалился в темноту.

В зарослях стоял запряженный парой крепких мулов фургон с добротным коробом, пологом серой парусины и высокими колесами. Артуру и Метью пришлось немало потрудиться, пока они взваливали в возок бесчувственное тело вождя английского севера. Из фургона за всем наблюдал серый лохматый терьер, усиленно размахивая хвостом.