Мать Бенедикта согласна кивнула.

— Думаю, дитя, ты работала бы куда с большим усердием, если бы знала, что это будет светская книга, какую мы готовим для твоего благодетеля епископа Винчестерского, к тому же старая саксонская поэма… Вот что, Милдрэд, отложи краски и отправляйся в обитель Петра и Павла за источником. Ты пойдешь с сестрой Осбургой, но так как книга тяжелая, то я пошлю с вами одного молодого человека — он поможет донести. И вот еще что, — она отвернулась, чтобы не видеть, как осветилось личико девушки. — Вот что, — теребила она свой нагрудный крест. — Уж раз ты идешь в город, то зайди еще к бронзовых дел мастеру и отдай ему в починку уздечку моего мула. Это хорошая уздечка, — стала пояснять она, не понимая, отчего вдруг так разволновалась, — прекрасно выделанная кожа, украшенная маленькими бронзовыми розетками, с эмалевыми вставками. Одна из них оторвалась и потерялась, поэтому пусть мастер Том из Франквилля сделает новую, но такого же рисунка и цвета.

Милдрэд едва взглянула на протянутую уздечку и почти пропустила указания мимо ушей. Она поняла одно: сначала они пойдут в монастырское предместье, что на востоке от Шрусбери, потом в предместье Франквилль, что на западе. Это займет много времени, и все это время они будут рядом!.. Ибо она сразу поняла, что за молодого человека настоятельница назначила ей в спутники.

— Что? — опомнилась девушка, поняв, что аббатиса замолчала и выжидающе смотрит на нее.

— Я спросила, знаешь ли ты Артура, о котором я упомянула?

— Конечно, знаю, — живо поднялась Милдрэд, но опомнилась и добавила: — Его ведь все знают. Даже Аха, которая готовится к пострижению, но не упускает случая рассказать о том или ином молодом человеке.

«Ишь какова лиса! — подумала Бенедикта. — Сама прямо засветилась, но постаралась, чтобы я больше думала о неподобающем поведении Ахи».

В дортуаре Милдрэд сообщила, что отправляется с сестрой Осбургой в аббатство за рекой, однако успела переплести косу и забежать в сад, где склонилась над баком с водой, оглядела себя и выпустила из-под плотного чепчика пару завитков у висков — так ей казалось красивее. И пока старушка Осбурга медлила в приемной аббатисы, выслушивая последние наставления, Милдрэд вышла на церковный двор, где на ступеньках подле церкви их поджидал Артур.

— Вы уже не смущаетесь при встречах со мной? — Юноша сразу поднялся с нагретых солнцем ступеней.

Сегодня он был в красивой красно-коричневой тунике с шелковой тесьмой на отворотах рукавов, от горла до пояса шла черная шнуровка, причем в этот жаркий день она была почти наполовину распущена, и Милдрэд заметила, что его грудь покрывают темные волосы. Это почему-то взволновало ее.

— Как леди Мареско может смущать встреча с прислужником?

— Ах да, леди с болот! — улыбнулся он. — Скажу, что такое ясное солнышко, как вы, способно любое болото просушить одной улыбкой, и вас надо называть скорее Леди Цветущего Края, чем Болотная невеста.

Когда наконец верхом на ослике появилась престарелая сестра Осбурга, они уже беспечно болтали обо всем на свете — о необычной жаре, о том, что Артур всегда с готовностью выполняет поручения своей покровительницы Бенедикты, к примеру починил упомянутый замок и больше не будет тревожить стирающих белье воспитанниц — тут оба весело рассмеялись. И так, смеясь, и пошли вниз по улице Вайль, от церкви к Английским воротам. Милдрэд несла сумку, в которую предстояло положить обещанный манускрипт[70], а Артур вел ослика, на котором восседала сестра Осбурга. Монахиня не вмешивалась в болтовню молодых людей: аббатиса приказала не донимать их и даже при случае оставить побыть наедине.

По пути с Артуром здоровались абсолютно все: привратник у сторожки монастыря, точильщик ножей на углу, покупавшая ткани богатая матрона, проехавший мимо сержант с пряжкой старшинства на кожаной портупее; его окликали лавочники из окошек своих заведений, лоточница, вынесшая на продажу свежие булочки, уличные мальчишки, нищие у церкви Святого Алкмуда. Даже бездомные псы послушно подбегали, стоило ему посвистеть.

— Наверное, тебя тут знают лучше, чем шерифа Шропширского, — заметила Милдрэд.

— А уж любят точно поболее, — усмехнулся Артур, почесывая за ушами лохматого черного пса, какой едва ли не жмурился от ласки.

— И чем же ты заслужил подобное расположение?

— О, я не мог его не заслужить. Я никому не желаю зла, и мне нравится помогать людям. Да и вырос я в Шрусбери.

— Это мне уже известно. Город, где все обо всех все знают…

— Даже о вас, миледи Милдрэд.

— Неужели? И что же обо мне известно?

— Все говорят, что к аббатисе Бенедикте прибыла ее дальняя родственница, поселившаяся в обители на правах постоялицы, и, похоже, не спешит принимать постриг. А значит, однажды она осчастливит своей рукой какого-нибудь славного парня. Невеста с Болот — так вас величают. И уж поверьте, глава цеха ювелиров был бы не против, чтобы его единственный сынок, самый завидный жених в Шрусбери, повел под венец девушку из благородной семьи. Или молодой помощник шерифа Джоселин де Сей, который тоже слывет завидным женихом и вдруг стал настолько религиозен, что не пропускает ни одной мессы, лишь бы увидеть воспитанниц.

— Ха, вот я уже и обзавелась сразу двумя женихами, — беспечно рассмеялась Милдрэд. — А вот интересно, если ты все знаешь о Шрусбери, то кого бы посоветовал мне в мужья?

И метнула на него лукавый взгляд из-под ресниц, слегка наклонив голову и очаровательно улыбаясь.

Артур ответил не раздумывая:

— Ну, когда девушка так смотрит на меня, могу голову поставить против дырявого пенни, она не прочь именно меня увидеть с собой подле алтаря.

Милдрэд расхохоталась.

— Хвастунишка! Ты всего лишь бродяга. На что ты живешь и почему думаешь, будто девушка готова обменяться с тобой брачными обетами?

— Чем я живу? Как в Библии написано: и будет день — и будет пища.

— Отменный христианин, отменный! — поцокала языком Милдрэд. — Воспитание в монастыре наложило на вашу душу неизгладимый отпечаток, сын мой.

— Не иронизируй, дочь моя! — поддержал он игру. — Насмешка над Писанием — это ересь!

— Может, мне лучше сходить лишний раз к исповеднику, чем выслушивать упреки от монастырского воспитанника?

— О, лучше покайтесь мне как монастырскому воспитаннику, какому прочили великое будущее. Красивым девушкам я легче отпускаю грехи.

— Прочили великое будущее? — заинтересовалась Милдрэд. — Что же заставило тебя покинуть аббатство?

— Мир. Господь сотворил его слишком прекрасным, чтобы я мог отказаться от познания всего этого, — он указал широким жестом на залитый солнцем простор впереди, ибо они как раз выходили из-под темной арки Английских ворот.

Молодые люди прошли на мост над Северном, а вокруг все искрилось и сверкало от солнечного блеска. Голубело небо над головами, доносился гомон людских голосов, плеск реки, щебетание птиц. Юноша и девушка шли рядом, а монахиня Осбурга ехала следом на ослике. Но они словно забыли о ней. «Некогда я проезжала тут и встретила тебя», — подумала Милдрэд, повернувшись к Артуру. «Некогда я ушел из обители, чтобы однажды встретить тебя», — отвечал ей взгляд юноши. «Я бы не простила тебе, если бы ты стал монахом», — сияли голубым прозрачным светом ее глаза. «Я бы не простил себе, если бы ты не приехала сюда и я не узнал Невесту с Болот, не ощутил эту связь между нами». А связь, несомненно, была: они видели только друг друга, не замечая никого вокруг.

За мостом они миновали рощу, где в свободное время любила гулять молодежь, прошли мельничьи запруды и оказались среди домов монастырского предместья. Тут Артура опять окликнули, и юноша отошел к ожидавшим его Рису и Метью.

— Новое увлечение нашего приятеля, — усмехнулся рыжий, наблюдая за остановившейся неподалеку девушкой в одеянии монастырской воспитанницы. Да и сестру Осбургу он узнал, даже отвесил ей поклон.

Метью спрашивал о другом: как долго аббат Роберт позволит их мулам находиться в аббатской конюшне, не справлялся ли о самом Метью, не бранил ли за то, что тот даже тонзуру давно не выбривал, показывая этим, что порвал с бенедиктинскими братьями.

— Мать Бенедикта как раз послала меня к отцу Роберту, — ответил Артур, при этом не сводя глаз с ожидавшей его в стороне Милдрэд. Ему забавно было видеть, как девушка то и дело поглядывает в их направлении, но при этом на личике ее написана досада: как он посмел оставить ее ради кого-то иного!

Однако когда он догнал своих спутниц, Милдрэд как ни в чем не бывало сказала, что уже видела его с этими двумя.

— И когда же? — удивился Артур.

Милдрэд слегка смутилась. Ну, не рассказывать же ему, как два месяца назад подглядывала за ним из-за занавесок паланкина? И поспешно ответила вопросом на вопрос: разве Метью не монах?

— Был, — только и сказал Артур, беря под уздцы ослика сестры Осбурги. Старушке было жарко, ее лицо вспотело, и Артур поспешил ввести ее за ограду монастыря, где брат-привратник подал ей чашу с водой.

Величественный западный портал собора выдавался вперед, затеняя широкий монастырский двор. Этот монастырь был одним из крупнейших в округе, и тут всегда ощущалась некая суета: приезжали и уезжали гости, кто-то куда-то шел по поручению господ, остановившихся в странноприимном доме, толклись нищие, спешили монахи в темных одеждах. Пока аббат Роберт разговаривал с кем-то у портала собора, сестра Осбурга стала жаловаться, что ее совсем разморило, и Милдрэд проводила ее к странноприимному дому. А когда вернулась, то увидела, что Артур невозмутимо беседует с его преподобием, причем настоятель милостиво улыбается, даже взлохматил юноше волосы. В этом было нечто почти родственное, и Милдрэд задержалась в стороне, не осмеливаясь прервать их беседу. Однако Артур заметил ее и поспешил представить:

— Преподобный отче, это и есть та девушка, которой надлежит передать рукопись.

— Рах vobiscum[71], — благословил юную леди аббат. — Меня предупредили о вашем визите, Милдрэд Мареско, и я уже отправил послушника в книгохранилище. Так это вы и есть Невеста с Болот, о которой столько разговоров и которой не нахвалится преподобная Бенедикта?

— Тогда вам известно больше, чем мне, отче, — Милдрэд скромно опустила длинные ресницы. — Обычно матушка не слишком щедра при мне на похвалы.

Однако аббат сказал, что только благодаря похвалам настоятельницы он позволил выдать для копирования столь ценную рукопись, и хорошо, что именно Артур сопровождает девушку, так как книга очень большая и тяжелая для столь хрупкого создания, как леди Мареско.

Манускрипт и впрямь оказался огромным — его принес крепкий монастырский послушник, с важностью предъявив огромный оплетенный в кожу том, скрепленный к тому же золочеными застежками и украшенный металлическими накладками, что само по себе являло большую ценность, но и весило немало. Однако Артур, при его худощавом сложении, принял книгу без особого усилия, щелкнул одной из застежек и быстро прочитал написанное округлыми саксонскими литерами название:

— «Морестранник». Гм.

И продекламировал одну из строф:

…все это в сердце

Мужа, сильного духом, вселяет желанье

Вплавь пуститься

К землям далеким…[72]

— О, ты можешь столь быстро читать на старосаксонском! — изумилась Милдрэд.

Стоявший подле них аббат Роберт со значением сообщил, что некогда, будучи воспитанником в монастыре, Артур подавал большие надежды. Отчего несколько прискорбно, что сей юноша покинул обитель, где его ждало блестящее будущее.

— Наверное, меня вела рука Господня, — невозмутимо отозвался Артур.

Он внимательно просмотрел еще несколько страниц.

— Красиво. Эти саксы, когда не ленились, могли создавать удивительные вещи.

— Что значит «когда не ленились»? — возмутилась Милдрэд, задетая пренебрежением, с каким Артур отозвался о ее соотечественниках.

— Поэтому мы и сохранили эту рукопись, — заметил аббат, — и даже рады, что книга будет переписана. Надо оберегать наследие тех, кто был до нас.

В его голосе тоже звучала некая снисходительность к труду древних саксов. Но Роберт Пенан был норманном, одним из тех, кто чувствовал себя господами в завоеванной стране, а кто такой Артур, чтобы выказывать пренебрежение?

Позже она спросила у него, кто же он сам, если не считает саксов своим народом.

— Ну, какое племя может быть у найденыша? — невозмутимо ответил юноша, сейчас более всего довольный, что сестра Осбурга, сославшись на недомогание, осталась в аббатстве Петра и Павла (охранять «Морестранника», как пошутил он). Но Милдрэд все еще была слегка обижена, и Артур пояснил: он считает себя бриттом, ибо точно уверен, что происходит отнюдь не из племени светлокожих румяных саксов, да и по натуре он деятелен и предприимчив, в то время как саксы славятся своей косностью и ленью.