Это здание вплотную примыкало к стене замка, увеличивая ее толщину. В нем находились и иные покои: большинство ставен были закрыты из-за дождя, но Артур видел за ними свет, различал гул голосов.

Он вытер ладонью залитое водой лицо, откинул назад мокрые волосы и продолжил спускаться. В конце концов, он уже тут, а когда в замке столько чужаков, его навряд ли узнают. А если узнают, то только местные стражники. Но этих Артур не опасался, им он мог что-то наплести. Мало ли зачем пройдоха Артур, какого в Шрусбери знает каждая дворняга, мог оказаться в Форгейте?

Юноша пробрался к галерее, опоясывавшей жилое здание замка, и вдруг замер, различив на ней во тьме какие-то силуэты. Но неподалеку мерцал свет за слегка приоткрытой дверью, и Артур неспешно направился к ней. На него не обратили внимания, и он проскользнул внутрь, потом стал подниматься по лестнице, наверху которой горел факел. И тут услышал, что ему навстречу кто-то спускается. Артур остановился, отряхиваясь от воды, только накрыл полой плаща крюк с веревкой на бедре.

— Артур? Какого демона ты тут делаешь?

Перед ним был помощник шерифа Джоселин де Сей.

— Ну не прогонишь же ты меня вон в такое ненастье? — как ни в чем не бывало улыбнулся Артур.

Но тот остался серьезен.

— Ты не ответил, как оказался тут.

— Ногами пришел. Матушка Бенедикта велела справиться, что с ее воспитанницей, которую увели в замок.

Горевший в подставке на стене факел освещал половину лица Джоселина, но и этого хватило, чтобы Артур заметил, как оно изменилось: стало напряженным, он даже оглянулся, задрав вверх голову, будто чего-то опасаясь. Потом быстро спустился и сжал локоть Артура.

— Хочешь сказать, что лысый Хорса пропустил тебя в замок через ворота?

— А, тот лысый. Я видел только, как он поспешил укрыться от дождя. А ребята меня пропустили, когда я сослался на преподобную Бенедикту.

Он держался столь невозмутимо, что, казалось, его больше всего волнует, как выжать воду из мокрых длинных волос. Джоселин де Сей молчал, а когда Артур повторил, что настоятельница обеспокоена долгим отсутствием подопечной, Джоселин как-то нехорошо хохотнул.

— Вот теперь преподобная мать изволила заволноваться. А о чем, спрашивается, она думала, когда отдала благородную леди этому уроду?

Не больно-то много у этого служаки почтения к королевскому сыну, отметил Артур.

— Послушайте, сэр, что странного в том, если настоятельница волнуется? Леди Мареско вызвал к себе сын короля, и она обязана была подчиниться. Да и зачем ей отказывать, если принц сам должен выполнять законы, повиновения которым требует у своих подданных? К тому же в отсутствие шерифа вы, как его заместитель, сами следите тут за порядком, а уж как вы всегда относились к юной Милдрэд… Ха, люди поговаривали, что вы почти ее жених. И вы первый станете на ее защиту. Так что угрожает леди Мареско, когда с ней такие вельможи?

Пока он это говорил, лицо помощника шерифа делалось все более жалким.

— Ты еще спрашиваешь, что может угрожать?

Джоселин вдруг схватил Артура за руку, — тот еле успел прижать веревку с крюком к бедру, — и увлек за собой по переходу. Вскоре они оказались в замыкавшей здание округлой башне, где располагалась замковая часовня. Сейчас тут никого не было, только свеча на алтаре освещала распятие на стене и высокое украшенное витражом окно. К нему и подтащил юношу Джоселин де Сей и распахнул створку, не обращая внимания на то, что их сразу обдало потоками дождя.

— Смотри! — указал он куда-то в сторону, но Артур уже понял: отсюда нетрудно увидеть располагавшийся сбоку квадратный выступ балкона, на мощные перила которого лился свет из-за застекленной двери. — Видишь тот покой? Милдрэд там. И с ней его высочество. Они там давно. Я хотел было пригласить их к трапезе, так охрана принца едва не спустила меня с лестницы, словно я тут никто. Но пока я был там, я слышал, как она плачет и умоляет отпустить ее. Думаешь, я не догадался, зачем принцу самая красивая девушка в нашем графстве? Мы живем во времена беззакония, и Юстас решил поглумиться над леди. Так я считаю.

«Зато теперь мне известно, где моя кошечка», — отметил Артур. Вслух же сказал иное: если Джоселина волнует судьба благородной леди, отчего он не вступился за нее? Или он носит рыцарскую цепь и шпоры, только чтобы щеголять перед дамами, но не осмеливается защитить их? Даже ту, которую все в городе считали его невестой?

Джоселин поник. Что он может сделать? У Юстаса за городом войско, они подчиняются только ему, а у Джоселина даже городского ополчения нет под рукой, все отбыли с шерифом графства. Не на городских же глав ему опираться, когда те, хоть и явились к принцу с самым независимым видом, но сникли и испугались невесть чего, когда тот просто молчал в ответ на их требования не мешать предстоящей ярмарке. И Джоселин понимает их. Есть в глазах этого молчаливого уродливого принца нечто такое, что наводит на мысли об аде и сатане. А уж как он смотрел на бедняжку Милдрэд! И как та была напугана, когда Юстас, будто галантный рыцарь, при всех приник к ее ручке. А потом увлек в свои покои, откуда позже Джоселин слышал рыдания и мольбы. Но сделать что-либо не в его силах… Вот если бы мать Бенедикта не позволила девушке отправиться в замок, если бы Милдрэд все еще была под защитой Церкви, Юстас не смел бы к ней приставать.

Артур вспомнил избитое лицо настоятельницы, ее изувеченную руку, но, сдержав порыв гнева, заговорил нарочито спокойно. Если уж светская власть в Шрусбери робеет перед насильником, то отчего бы не попросить защиты у Церкви? Мать Бенедикта — всего лишь слабая женщина, но аббат Роберт, глава богатейшего монастыря Святых Петра и Павла, имеет влияние в графстве. Почему Джоселин не обратился к нему?

Похоже, подобная мысль не приходила тому в голову. Он оживился.

— Я немедленно отправлюсь к преподобному Роберту Пеннату. Я поведаю ему о происшедшем, и пусть он повлияет на принца. Если это возможно… — добавил Джоселин уже не так решительно.

Но для Артура было главным, чтобы он ушел и не мешал. Балкончик шерифских покоев находился так близко…

Через открытое окно в часовне он увидел, как Джоселин пересек мокрый двор и побежал в сторону конюшен. Настала пора действовать. На влияние аббата Артур мало рассчитывал, особенно после того, что Юстас сделал со столь уважаемой женщиной, как Бенедикта. А вот что сможет поделать его высочество, когда явится тот, кто не боится даже черта и которому помогают сами небеса? Ибо Артур был убежден, что небо на его стороне. Да и тревога за Милдрэд вынуждала торопиться. Поэтому, едва заперев дверь часовни, он сразу же схватил и раскрутил свой крюк, пытаясь зацепить за массивный парапет крошечного балкончика.

Ловкость не подвела юношу. Но когда он справился с первой задачей, перед ним встала вторая: как бы удержать в руках веревку, выпрыгнув в окно и повиснув над двором. Но Артур верил в свою удачу и потому отважно шагнул в пустоту, обвив концом веревки запястье.

Она так и захлестнула руку — он раскачивался над землей, ударяясь о мощную кладку строения, но в конце концов сумел перехватить веревку и подтянуться, а заодно нащупать ногами стену и упереться. Показалось ему или нет, но гроза начала стихать: раскат грома прозвучал где-то в стороне, да и вспышка молнии была уже не столь ослепительна. Но это спасло Артура от опасности быть замеченным кем-то из замка.

Наконец он ухватился за перила, стал подтягиваться на руках и вдруг замер — прямо перед собой, за стеклами двери, он увидел темный мужской силуэт. Похоже, тот стоял лицом к балкону: Артур различил лиловый оттенок его длинного камзола, черное оплечье с откинутым капюшоном, ниспадающие вдоль лица волосы. А вот само лицо мелкие стекла искажали, и Артуру показалось, что на него глядят несколько глаз, несколько носов, раздвоенные губы. Говорили, что Юстас рябой, но сейчас его облик, измельченный и рассеченный изображением, по-настоящему напугал Артура. А еще ему стало очень не по себе при мысли, что Юстас видит его. Однако в помещении за спиной принца горел яркий свет от множества свечей и, отражаясь на гранях мелких стеклышек, не позволял Юстасу разглядеть что-то во мраке перед собой.

— Гроза пошла на убыль, — донесся до Артура низкий голос принца. Потом тот повернулся к застекленной дверце спиной. — Миледи, я достаточно долго ждал. Вы женщина или сосуд со слезами? Ранее вы были более смелой, чем и очаровали меня.

— Тогда я назову свою смелость безрассудством, — раздался приглушенный прерывистый голос Милдрэд.

Артур осторожно вскарабкался на балкон, прильнул к простенку между окном и перилами, замер.

Те двое в комнате разговаривали, и он осмелился заглянуть внутрь. Глубокая ниша каменной кладки, в которой утопала застекленная дверь, почти полностью скрывала его. Зато теперь в дальней части покоя он различил силуэт Милдрэд — огненно-алое с золотым блеском платье, длинные светлые волосы, блик личика над тонкой шеей и открытые плечи. Похоже, она стояла прижавшись спиной к стене, и Юстас приближался к ней, загораживая своим темным силуэтом.

— Вы должны смириться, гордая саксонка. Так же как смирялись ваши соотечественницы, когда норманны завоевывали их. Так было всегда. Теперь же я решил сделать вас своим трофеем. Вы в моих руках, никто и ничто, даже ваши слезы, не остановят меня, ибо я решил сделать вас своей.

— Своей шлюхой? Своей невольницей? Своей обесчещенной содержанкой? — резко отзывалась Милдрэд. — Но что скажут на это ваши саксонские солдаты, которых вы увлекли за собой обещаниями почитать их племя и защищать права? Что они скажут, когда вы обесчестите женщину, в жилах которой течет прославленная кровь их прежних королей?

— Ваш довод разумен, — отозвался Юстас после некоторого молчания. — Однако за меня стоит столь влиятельный в среде саксонцев Хорса, к слову которого они прислушиваются. И уж он сумеет объяснить им важность союза их принца и саксонской леди. К тому же я совсем не собираюсь делать вас своей шлюхой. Я готов почитать вас.

— Почитать, как сегодня, когда вы пытались изнасиловать меня?

— Это были даже не попытки, — хохотнул принц. — Если бы я решил изнасиловать вас, то не упрашивал бы столь долго, желая восстановить наши прежние добрые отношения. Вспомните, прекрасная Милдрэд, что вы сами выбрали меня в зале Фрамлингема, смеялись, когда угощали меня устрицами у побережья Хариджа, играли со мной в шахматы и катались верхом на острове Уайт. Вы снизошли ко мне, когда решились убежать со мной с острова, даже несмотря на мое изуродованное лицо. Вы сами дали мне надежду на взаимность!

— Я была глупа и доверчива! А вы казались несчастным и одиноким.

— Но я и сейчас несчастен и одинок. Вы же можете внести в мою жизнь радость.

— И это в обмен на бесчестье и насилие?

— О небо! Если бы я хотел, то уже давно получил бы вас, ваше тело… Ваше дивное тело, способное свести с ума любого мужчину. И это алое платье, в каком вы некогда пленяли знать в Денло! Я отыскал его в Винчестере, я возил его с собой, я любовался на него, мечтая вновь увидеть вас в нем… И вот вы снова та, какой явились ко мне во Фрамлингеме! Неудивительно, что меня потянуло к вам, едва мы остались наедине. Это был пыл неутоленного желания. Я так долго ждал! Мои лазутчики разыскивали вас по всей Англии, от Бристоля до Гронвуд-Кастла, я не забывал вас, я тосковал! А ведь у меня были иные, более важные дела, меня вовлекали в войны. Понимаете ли вы, как важны для меня, если и среди государственных дел и сражений я думал о вас!

— Лучше бы вы занимались своим делом, милорд. От меня вы ничего не добьетесь, кроме моей гибели. Я не перенесу бесчестья.

— А я вам говорю — смиритесь!

Послышался странный звук, но Артур понял, что принц ударил кулаком по столу.

«Чтоб ты руку сломал!» — разозлился парень и даже перехватил поудобнее крюк. Некогда подобное же приспособление из спаянных крючьев послужило ему орудием убийства, не подведет и теперь, если понадобится. Но все же поднять руку на сына короля… Артур помедлил и предпочел задуматься о том, насколько ясно в стихающем шуме дождя будет слышен звон разбиваемого стекла, когда ему придется ворваться внутрь, и каковы тогда их с Милдрэд шансы спастись, если все кинутся сюда. Никаких, видит Бог. Поэтому надо быть осторожным, следует все продумать, чтобы спасти и девушку, и себя.

А Юстас тем временем продолжал говорить: заверял, что не обесславит Милдрэд, наоборот, поднимет ее так же высоко, как некогда саксонский король Гарольд возвысил Эдит Лебединая Шея[80]. Ведь Лебединая Шея, несмотря на свое высокое происхождение, никогда не была его королевой, но легенды и предания прославили именно ее.

— Сейчас другие времена, — резко прервала Юстаса Милдрэд. — К тому же Эдит Лебединая Шея страстно любила короля Гарольда, а я вас ненавижу!