— Хорошо, что ты надел этот розовый камзол, мой дорогой, — донеслись оттуда ее слова. — В нем ты выглядишь истинным лордом. Не находите, леди Милдрэд?

Девушка молча улыбнулась: ее время высказываться еще не пришло.

Слуги церемонно разносили блюда, слышались веселые голоса, смех, провозглашались здравицы за графа и его родичей. За прекрасную гостью поднял бокал сидевший подле девушки брат Роджера, Вальтер. Он не назвал ее невестой брата, но пока не была объявлено о помолвке, этого и не следовало делать. Тем не менее Роджер сообщил, что уже отправил послание в Гронвуд-Кастл, дабы сообщить о прибытии Милдрэд в Херефорд. Девушка посмотрела на графа с благодарностью — он был очень заботлив и делал все как должно.

За столом обсуждалось, как скоро можно будет огласить обручение, то есть насколько быстро прибудет ответ от матери Милдрэд, согласится ли она приехать сама, чтобы обсудить размеры полагающегося приданого и сроки венчания.

— Надеюсь, ваша матушка поторопится, — пережевывая хлеб с паштетом, заметила леди Сибилла. — Великая честь для саксов породниться с таким родом, как Фиц Мили.

Вносили все новые яства. Роджер порой поворачивался к невесте, рассказывал о том или ином из присутствующих вассалов, порой собственноручно подливал ей в высокий бокал пенный сидр.

— Леди Сибилла уверяет, что благородным следует пить исключительно вино. Но я сын этого края, я люблю наш сидр, который утоляет жажду и не так пьянит.

Напиток тем более пришелся Милдрэд по душе, что в окружении горевших факелов в ее опушенном мехом платье было очень жарко. Однако такое множество огней придавало залу торжественный вид. Присутствующие были нарядны, блюда за столами подавались в изобилии, и Милдрэд решила, что жить в этом замке среди большой семьи, в обстановке роскоши и уюта, ей будет даже приятно.

Постепенно она стала различать новую родню, поняла, что самым красивым из детей Сибиллы является ее второй сын Вальтер, такой же златокудрый и кареглазый, как и мать, и явно ее любимец. Наиболее приятной в общении оказалась старшая сестра Роджера Бертиль, супруга барона де Браоза. Майлс был явный любитель поесть, хорошенькая Маргарита все время кокетничала, а младшие, Генрих и Люсия, были еще милыми подростками, правда, столь хорошо воспитанными, что казались великовозрастными старичками. Они умилили Милдрэд своими манерами, особенно по сравнению с саксонскими детьми, чью свободу не стесняют воспитанием и которых балуют вовсю. Может, и хорошо, что пока у графа Херефордского не было супруги, тут всем распоряжалась его мать, державшая дом в столь образцовом порядке.

За столом говорили о размерах приданого невесты и о необходимости отправить гонца к королеве с сообщением, что граф Херефорд принял ее предложение жениться на дочери сторонника Блуаского дома.

— Это даст нам возможность наладить отношения со Стефаном и Мод, — заявила леди Сибилла и даже одарила Милдрэд улыбкой. — После войн, какие Роджер вел с этим чудовищем Юстасом, подобная связь нам будет весьма кстати, если однажды придется помириться с королем. Особенно после того, как Стефан разогнал на севере войска мятежников…

— Соперников, мадам, — поправил ее сын. — Ибо права юного Генриха на корону куда более неоспоримы, чем власть узурпатора Стефана. И уж куда более надежны, чем требования короновать Юстаса, с которым даже церковники не желают иметь дел. К тому же леди Милдрэд сообщила, что Генрих сейчас в Ковентри, и я должен в любой миг быть готовым выступить ему на помощь.

Графине Сибилле это не понравилось.

— Ах, ты совсем как твой отец, так же свято преданный императрице. И где она? Оставила Англию, и теперь тут носится этот подросток Генрих Плантагенет, которому ты имел глупость присягнуть на верность.

— И буду верен своей присяге, мадам. Это дело моей чести. Поэтому мое письмо королеве Мод вовсе не означает, что я перешел на сторону Блуаского дома, изменив делу Анжу.

Слушая их, Мидрэд несколько занервничала. В ее семье споры никогда не велись на людях и леди Гита никогда не пеняла супругу за его политические взгляды. Поэтому Милдрэд стало легче, когда Роджер сменил тему, повелев присутствующим отныне делать все, чтобы леди Милдрэд чувствовала себя в Херефорде как дома, и помогать ей тут обжиться. Существовала традиция, по которой невеста еще до свадьбы должна поселиться в доме будущего супруга, чтобы ознакомиться с хозяйством и научиться им управлять. Милдрэд была благодарна Роджеру за заботу, но кое-что ее смущало: сидевший подле нее златокудрый Вальтер не только выказывал ей знаки галантного внимания, но то и дело будто случайно задевал то плечом, то коленом, а когда графу пришлось отойти, Вальтер совсем уже беззастенчиво огладил ее ногу под столом. Милдрэд едва не подскочила. Но Вальтер продолжал с улыбкой смотреть на нее и даже плотоядно облизнул свои пухлые губы. При этом его мышка-жена сделала вид, будто ничего не замечает. Зато леди Сибилла все видела, однако слова не сказала и даже отвернулась, чтобы скрыть улыбку.

Вернулся Роджер с сообщением, что люди Хорсы отбили у валлийцев крепость Освестри. Милдрэд тут же спросила о судьбе Гая де Шампера, который мог оказаться в Освестри. Роджер ее успокоил. Известно, что Черный Волк отступил к замку Кос и ныне готовится к обороне, так как Хорса теперь собирается повести своих саксов туда.

Все принялись обсуждать создавшуюся ситуацию. Графиня-мать во всеуслышание сообщила, что знавала этого рыцаря, Гая де Шампера, в те времена, когда он служил императрице. Леди Сибилле явно нравилось находиться в центре внимания: она говорила и говорила, даже когда ее уже никто не слушал и сидевшие за столом принялись негромко переговариваться. Слуги принесли новые факелы, и Милдрэд чуть опустила вырез декольте, чтобы было не так жарко в мехах. Сидевший рядом Вальтер заметил это и причмокнул губами. Но тут веселая леди Бертиль, воспользовавшись паузой, пока графиня пережевывала очередной кусок жаркого, попросила, чтобы кто-нибудь спел для них.

— Роджер, — окликнула она брата, — я видела среди прибывших того милого трубадура, Артура. Не позовете ли вы его, дабы он усладил наш слух?

У Милдрэд вдруг бешено застучало сердце. Она отхлебнула сидра, с удивлением заметила, как дрожит ее рука. С чего бы? Разве она не приказала себе забыть этого бродягу? Разве не решила свою участь, став невестой Херефорда?

Артур с лютней в руках медленно подошел к верхнему столу, поклонился, стал устраивать на плече ремень инструмента. Милдрэд отчаянно хотелось верить, что она выглядит спокойной, и все же в волнении не сразу заметила, как наглец Вальтер слегка коснулся ее обнаженного плеча, склонился, почти прильнув к ней.

— Что такое? — Милдрэд резко повернулась.

— Вы очаровательны, — улыбался Вальтер.

— Я знаю.

Она вновь смотрела только на Артура. В своей светлой тунике с опояской, с ниспадающими на широкие плечи черными волосами, он казался ей таким красивым и изящным, но при этом сильным и надежным.

Артур не глядел в ее сторону, когда рывком головы откинул волосы и запел:

— Благослови, душа моя, ее, что в мире всех дороже.

Теплом согрей ее, земля,

Удачу подари, о Боже.

Грядущий день избавь от бед, в ночи храни очаг и ложе,

А на заре подай любви.

Закат, возьми печалей ношу.

Прекрасный голос летел, слушатели замерли, внимая, а Милдрэд казалось, что ее сердце бьется в унисон песне. Ибо Артур пел для нее одной.

— Да будет чистым твой родник и вьется лентою дорога.

Пусть солнце озарит твой лик,

Когда ты встанешь у порога.

Благослови, душа моя, ее, что волей ли неволей

Уходит от меня,

Иной прельстившись долей…

— И это все? — спросил кто-то, когда певец закончил исполнение. — Что-то я ничего не понял. А где же приключения и чудеса, о которых ранее пел этот менестрель?

Не говоря ни слова, Артур повернулся и пошел прочь. Милдрэд смотрела, как он уходит, и его образ расплылся в пелене слез… Артур попрощался с ней… навсегда. Все как и должно было быть.

Ее опять обдало жаром — это вновь к ней прильнул Вальтер.

— Дамы так чувствительны и готовы разрыдаться от заунывной песни, — с улыбкой сказал он.

— Как же вы несносны, сэр! — Милдрэд с трудом проглотила ком в горле, встала и пошла к графу Херефорду. — Милорд, мне лучше уйти. Я утомлена.

У себя в покое она рухнула на кровать и разрыдалась. Ужасно! Наконец-то она нашла достойного жениха, принята в его доме, но совсем не радуется этому. Сейчас ей казалось, что была счастлива, лишь когда они с Артуром, как двое беспечных детей, носились по склонам на пастбище. Но такая жизнь для нее невозможна! То был сон, сладкий сон. Теперь же пришло время пробуждения. И Артур понял это. Он простился с ней и… благословил…

Ночью всегда приходят самые тяжелые мысли. Но утром, когда Милдрэд проснулась в потоках солнечного света, то воспринимала все уже по-другому и даже дивилась вчерашнему отчаянию. Ну, а чего бы она хотела? Стать пастушкой в Уэльсе? Какая глупость!

Милдрэд нежилась на мягких перинах, любовалась солнечным блеском хрусталиков в окне, наслаждаясь прикосновением к телу мягкой шелковой сорочки. Не так уж плоха ее нынешняя жизнь! Какие нарядные ковры на полу в ее спальне! Как великолепно резное кресло с мягким алым сиденьем! А как услужливы и расторопны окружившие ее служанки! Теперь ей не придется гадать, что она будет есть, во что оденется, ей больше не угрожает никакая опасность. А любезно встретивший ее на пороге мужчина — сильный, привлекательный, благородный — позаботится о ней, станет оберегать и любить. Это был настоящий лорд и воин, хотя и в этот раз он оделся как-то странно — в ярко-желтую тунику с бубенчиками на груди и рукавах, позвякивавших при каждом движении, будто упряжь мула.

«Когда он станет моим мужем, я прослежу, чтобы он соответственно выглядел», — решила про себя Милдрэд.

Был воскресный день, и Милдрэд с Фиц Милями отправилась в великолепный собор, где отстояла торжественную мессу. После службы, когда все семейство собралось перед выходом, приветствуя знакомых, к ним приблизился епископ Херефордский, Гилберт, лицо которого показалось девушке смутно знакомым. Выяснилось, что они и впрямь встречались в замке Бигода; его преподобие хорошо запомнил дочь Эдгара Гронвудского и даже стал расхваливать ее перед родней графа, поведав, как своевременно Милдрэд удалось отвлечь принца Юстаса, который прибыл, чтобы сорвать переговоры.

Слова епископа произвели впечатление даже на леди Сибиллу. И по возвращении она заявила, что, пока не прибудет обоз с вещами Милдрэд, она и ее дочери выделят ей по отрезу ткани, чтобы пошить полагающиеся наряды.

— Раз мой сын поспешил уже отдать ей венец графини Херефордской, то и мы не должны ударить в грязь лицом, — добавила надменная Сибилла, и Милдрэд не поняла, довольна та поступком сына или нет.

Сестры и невестка графа вскоре явились к Милдрэд с штуками тканей, причем когда их развернули, то дружно расхохотались: оказалось, что все они, не сговариваясь, выбрали желтый цвет. Графиня принесла песочно-желтого фландрского сукна, ее дочери — лимонно-желтый бархат и ярко-желтую шерсть, а самый красивый отрез выделила скромница Доната — бледно-желтый мерцающий шелк.

— О, теперь я буду самая желтая в вашей семье, — смеялась Милдрэд. Но все же она осталась довольна: желтые тона придавали золотистый оттенок ее светлым волосам, подчеркивали яркость губ и необычный аквамариновый цвет глаз.

День прошел неожиданно приятно, как бывает, когда женщины заняты нарядами. Правда, леди Сибилла не удержалась от язвительного замечания, что, дескать, саксонка Милдрэд наверняка не разбирается в моде и навряд ли сможет отличить блио от шенса, тем более не поймет, что такое фестоны и плиссе[86]. Милдрэд кусала губы. Кому все это говорится? Ей, первой щеголихе Денло? У нее недостало сил сдержаться и не поправить заносчивую графиню, уточнив, что дублетом все же принято называть мужскую укороченную стеганую одежду, а женская, приталенная и короткая, надеваемая в холодное время года, называется пелиссон.

При этом в комнате наступила тишина, — тут не привыкли в чем-то не соглашаться с графиней-матерью. Однако сама Милдрэд ощутила нечто похожее на удовлетворение. И пока леди Сибилла багровела лицом и набирала в грудь побольше воздуха, девушка как ни в чем не бывало сообщила, что, как только связь с Гронвудом наладится, она велит прислать сиятельной миледи выкройки последних моделей пелиссона, а также великолепные горностаевые шкурки для его подбивки — в нем достопочтенная леди Сибилла будет выглядеть как королева, ведь горностай — самый благородный мех. Ну как, — тараторила она, почти наступая на графиню, — изволит ли милая матушка принять от нее сей скромный дар?