Но рассуждать не оставалось времени, надо было позаботиться о себе. Ранее поверженный противник все же вставал, а рядом из леса выскочили еще двое с мечами — Артур во мраке это угадал по лязгу по металлу шеста, которым отчаянно отбивался. Он еще понял, что отточенное оружие в темноте куда лучше, ибо теперь ему приходилось только отмахиваться почти вслепую, вращая длинным шестом и не позволяя троим соперникам приблизиться. Попадая по щиту одного из саксов, он слышал грохот. Проклятье, они бы еще ментелет[91] в кустах спрятали!

Артуру удалось оглушить одного из нападавших, но двое других оказались на редкость упорными. А сзади тоже слышались крики, лязг стали, ругань то на саксонском, то на нормандском. Ловкими ударами отбросив двоих нападавших, Артур кинулся туда, где сейчас сражался только один из воинов, какой-то коротышка, отбивавшийся сразу от нескольких врагов. И при этом ругался как черт, так что его вопли перекрывали даже грохот щитов. Артур успел сразить кого-то быстрым ударом, но тут же развернулся, чтобы отмахнуться от поспешивших за ним противников.

Странная получалась схватка, почти вслепую. Но Артуру помогало чутье, выработанное не в одном поединке. Ловкий и худощавый, он успел увернуться, когда почти рядом с гулом пронеслась саксонская секира, но все же локоть обожгло. В пылу схватки это показалось несущественным, да и некогда было думать.

А потом он вдруг понял, что может передохнуть. Никто на него не нападал. Но тут неожиданно прозвучал короткий резкий окрик, и саксы разом исчезли, а в зарослях раздались треск и топот. Услышав сзади чье-то тяжелое дыхание, Артур резко повернулся и едва успел увести шестом в сторону резкий выпад меча. В этот миг кто-то рядом закричал:

— Мессир, стойте! Это тот, кто помог нам.

Они стояли в темноте и переводили дыхание. Артур понял, что перед ним тот самый коротышка, а откуда-то сбоку приближается еще одна тень. Его привыкшие к мраку глаза различили слабо светлевшую рясу цистерцианца.

— Что все это значит? — тяжело дыша, вымолвил коротышка и отшвырнул обломки щита. — Кто эти люди?

— Веселые английские ребята, которым захотелось выслужиться, — так же задыхаясь, ответил Артур. Он догадался: тот, кого назвали «мессир», и есть анжуйский принц Генрих.

— А вы кто?

— Я тоже веселый английский парень, которому, однако, не по душе, когда дюжина здоровых парней нападают на мальчишку.

— Я не мальчишка!

— Я уже это понял.

И тут во мраке прозвучал металлический звук взводимой пружины арбалета. Почти не раздумывая, Артур приник к земле, а вот цистерцианец, наоборот, кинулся к принцу и обнял его, прикрыв собой. Тут же звякнул щелчок металлической дуги арбалета, и следом раздался болезненный вскрик.

— Отец Бенедикт! Ради всего святого!..

Но монах уже сползал, будто складывался, а Плантагенет еще пытался удержать того, кто прикрыл его собой.

Артур схватил его за руку и с криком «Бежим!» стал увлекать прочь. Они пронеслись по дороге, выскочили на открытое пространство возле самого аббатства и почти налетели на темный силуэт огромного коня, который с недовольным фырканьем отбежал в сторону.

Беглецы перевели дыхание.

— Это гнедой Лье, конь моего верного де Сабле. Его первым сразили из арбалета, а второй болт попал бы в меня, если бы я не успел поднять серого на дыбы. Конь заслонил меня собой, но потом рухнул и придавил меня, а храбрый Джозия дю Пассаж стал разить этих чертей, пока я высвобождал ногу. А когда поднялся, Джозия уже стонал, но еще отбивался, и я поспешил ему на выручку…

Он так и сыпал словами, но Артур, не очень хорошо знавший анжуйский диалект, понимал лишь половину. Однако догадался, что парень еще не отошел от схватки и таким образом пытается спустить напряжение.

Артур резко встряхнул его, почти не замечая, как в левой руке стрельнуло от резкой боли.

— Эй! Вы способны соображать?

Он был выше Генриха едва ли не на голову, но тот был крепок и так отпихнул Артура, что юноша едва не упал.

— Все я соображаю, — огрызнулся Генрих и затряс головой, вытирая запястьем лицо. — Проклятье, я плохо вижу, так заливает кровью.

— Вы ранены?

Не ответив, Генрих продолжал тереть лицо.

— Это была засада, — заговорил он чуть погодя с легким придыханием. — И сколько-то нападавших уцелели. Могут и продолжить начатое. Сейчас нам желательно поспешить и укрыться за стенами аббатства…

— Нет. Нас не пустят в аббатство — чтобы эти люди действительно смогли довершить начатое.

На миг настала тишина. Может, юный Генрих еще и не отошел после схватки, но соображал и впрямь быстро.

— Ага, преподобный отец Эммануил! Чертово брюхо! То задерживал меня под всякими предлогами, хотя кони уже стояли под седлом, а едва ударил колокол, как поспешил нас спровадить.

Он еще что-то ворчал, пока Артур, не замечая, как по руке бежит кровь, пошел ловить коня. Генрих покорно взобрался в седло и даже протянул руку своему спасителю, помогая взобраться на круп.

— Кто бы вы ни были, я обязан вам жизнью.

— Позже обсудим долговые обязательства. Ибо если у этих ребят еще остались болты и они поторопятся за нами…

Генрих понял.

— Куда поедем, если не в аббатство?

— Главное, отъехать подальше, а там нам надо забрать кое-кого, ожидающего в лесу.

— Это друг?

— Стал бы я вести вас к врагу. А заставлять ждать леди как-то недостойно.

— Вы сказали — леди?

— Поехали, говорю!

Глава 20

Милдрэд с удивлением разглядывала юного принца Генриха.

Солнце лишь недавно взошло, но едва она, проснувшись, выбралась из охотничьего шалаша, в котором им пришлось провести ночь, как тут же следом вылез и анжуйский принц. Все еще с белой повязкой на голове, на ходу распускающий боковую шнуровку обшитой бляхами кирасы[92], взъерошенный и сонный, он вмиг просиял, едва девушка оглянулась. Пока она отвечала на его не лишенный изящества поклон, Генрих оказался рядом, и не успела Милдрэд опомниться, как он обнял ее и крепко и умело поцеловал в губы.

— Нет ничего слаще, чем облобызать лесную фею в столь прекрасное утро!

При этом его рука как бы невзначай скользнула по ее груди, но тут же он отступил, весело подмигнув оторопевшей от подобной бесцеремонности леди. А потом, насвистывая сквозь зубы, этот мальчишка направился умываться к протекавшему неподалеку ручью.

Мальчишка. Гм. Теперь, когда он обнажился до пояса и плескался в ручье, Генрих Плантагенет мало походил на шестнадцатилетнего мальчишку. По крайней мере, таких юнцов Милдрэд еще не встречала. Ростом не выше ее самой, он был широкоплеч, мускулист и тело имел крепкое и сильное, как у хорошо развитого мужчины. Да и держался он с дерзостью опытного соблазнителя, а не робкого юноши, которого только вчера спасли от бандитов и который полночи сокрушался, что пришлось пережить подобное. А сейчас… Все позабыто, кроме здорового ража от плескания в холодной воде.

В какой-то миг, ощутив ее взгляд, Генрих оглянулся и подмигнул.

— Я вам нравлюсь, дивная маленькая фея?

— Ну уж я-то вам точно нравлюсь, — отрезала она и пошла прочь.

Надо же, какой наглец! А ведь вчерашней ночью, когда Артур привез его к ней, истомившейся тревогой и ожиданием, Генрих Плантагенет все больше хныкал, то и дело поминая погибших спутников. Когда же Артур предложил поехать в какой-нибудь из соседних маноров, Генрих решительно отказался — и это притом, что оба они были ранены и нуждались в помощи. Генрих твердил, что после предательства эптонского аббата он не доверит свою особу никому, кроме своего спасителя.

Вот и пришлось им пробираться через лес, пока Артур не вывел их к шалашу на одной из разбросанных по Динскому лесу стоянок для углежогов. И здесь на полянке у ручья виднелись ямы, в которых крупные стволы и сучья пережигали на уголья. В темноте Генрих едва не свалился в одну из них, зато вторая оказалась полна поленьев, сырых сверху, но снизу достаточно сухих, чтобы они могли развести костерок. При свете огня Милдрэд обработала раны обоих — и простого бродяги, и наследника короны. Точнее, предполагаемого наследника, так как пока никто из Блуаского дома не спешил делиться с ним властью. Но Генрих и ночью все время что-то бормотал о своих правах, так что Милдрэд даже обругала его. Какие к черту права, когда они где-то в глуши Динского леса, будто изгои. У Генриха все лицо было залито кровью из рассеченной брови, а что до Артура, то порез от плеча до локтя хоть и казался на первый взгляд неопасным, но юноша потерял слишком много крови и заметно слабел. Хорошо еще, что на лошади оказалась привязанная у седла сума лекаря-цистерцианца, который сопровождал раненого Генриха из-под Вустера и лечил его в Эптонском аббатстве, а в ней полотно для перевязки, корпия и какие-то остро пахнувшие бальзамы. Милдрэд, как и большинство женщин, умела оказывать первую помощь, поэтому тут же принялась обрабатывать раны обоих. А потом они укрылись в шалаше на подстилке из сухого папоротника, Генрих отдал девушке свой теплый шерстяной плащ, и вскоре все трое заснули, несмотря на пережитые волнения… а может, именно благодаря им.

Поэтому Милдрэд и была смущена, обнаружив наутро, что спит, положив голову на плечо Артура, а Генрих прильнул к ней сзади, обняв за талию. Ну просто какие-то крестьяне, привыкшие спать скопом. Милдрэд поспешила выбраться, разбудив при этом Генриха. Который больше не казался испуганным мальчишкой, еще вчера размазывавшим по лицу слезы вперемешку с кровью.

Когда девушка вернулась на поляну, Генрих уже разводил костер, а Артур продолжал спать в шалаше. Милдрэд это показалось странным, но едва она попыталась его разбудить, как Генрих удержал ее.

— Не мешайте ему, красавица. Парень потерял много крови, пусть отдохнет и наберется сил. Правда, тут у нас есть кое-что, восстанавливающее силы не хуже, чем сон — клянусь всеми ребрами Адама!

И он с торжествующим видом вынул из сумы мех с чем-то булькающим.

— Превосходное анжуйское вино! Несчастный де Сабле — упокой, Господи, его душу — был большой любитель вин и всегда имел при себе этот дивный нектар. А добрый глоток сего божественного напитка скоро вернет силы нашему другу… а также краску вашим лилейным щечкам, моя красавица!

— Мое имя леди Милдрэд из Гронвуда, — напомнила болтливому мальчишке саксонка.

Генрих окинул ее откровенным мужским взглядом.

— И вы прекрасны, как истинная королева эльфов — клянусь веточкой дрока, давшей прозвище всему нашему семейству! Мне говорили, что саксонки бледны и бесцветны, но я готов заставить любого из этих болтунов проглотить пряжку от их ремня, если при мне повторят подобное. Ибо вы настоящая саксонская красавица, я понял это с того момента, как разглядел вчера ваше лицо при свете костра, ваши дивные кудри и созданные для поцелуев уста.

— И это с залитым кровью глазом? — Девушка поправила его немного сползающую повязку.

— О, прекрасную деву я вижу не только глазами. Я ее ощущаю тут, — и Генрих приложил ладонь к широкой груди на уровне сердца.

Все же он был забавен. И Милдрэд беспечно болтала с ним, пока он нарезал снедь, добытую из переметной сумы: большую буханку хлеба, ломти сыра и кусок кровяной колбасы. При этом он улыбался, и девушка подумала, что ему это идет — такая светлая, лучистая была у него улыбка. Генриха Плантагенета никто не назвал бы красавцем, но все же в нем проглядывало нечто привлекательное и наполнявшее обаянием: его лицо излучало неожиданную в столь юном возрасте силу, которая для мужчины важнее всякой красоты. Милдрэд отметила, что ей нравятся даже его веснушки и растрепанные каштаново-рыжие волосы, густые, будто мех. Черты юноши хоть и не отличались правильностью, но казались живыми и выразительными. У него была очень сильная шея, квадратный подбородок и небольшой рот — пухлый и яркий, из тех, что принято считать чувственными. Глаза темно-серые, широко расставленные, с постоянно меняющимся выражением: они то искрились весельем, то затуманивались нежностью, когда Плантагенет отпускал собеседнице очередной комплимент, однако вмиг посуровели, едва речь зашла о предателе отце Эммануиле, потом погасли при упоминании павших спутников. Плантагенета волновало, что их тела так и остались лежать на дороге у аббатства, но Милдрэд поспешила утешить его: Англия христианская страна, так что будет кому позаботиться о погребении, да и монахи обязаны отпевать и хоронить тех, кого обнаружат на своей земле. Генрих отчасти успокоился, но все твердил, что при первой же возможности закажет службу за упокой их души. Принц-беглец не сомневался, что это случится в самое ближайшее время: он верил в свою удачу и предназначение, чем невольно напомнил девушке Артура. Но если Артур просто был жизнерадостен от природы, то Генрих воспринимал удачу как некое неотъемное свое право. Ибо не сомневался, что само провидение помогает ему и однажды он станет королем! Он даже торжественно взмахнул рукой, в которой был зажат кусок колбасы, будто уже поднимал скипетр.