Сандра Уорт - Леди Роз

Я обхватила себя руками, пытаясь справиться с дрожью. Элизабет Вудвилл снова отомстила невинному человеку за проявленное к ней пренебрежение. В отличие от остальных я никогда не верила, что она приворожила Эдуарда с помощью колдовства, в глубине души надеясь, что она добрее, чем кажется, но теперь я столкнулась с чудовищной правдой. За ее красивой внешностью скрывалось зло; так позолоченная гробница хранит зловонные останки разложившейся человеческой плоти. Это создание, державшее в клыках нашего короля, было демоном, изблеванным из самых глубин Ада.

– Узнав о том, что сделала королева, король пришел в ярость, – сказал один из гонцов.

Слишком поздно, слишком поздно! Мы бегом устремились в часовню молиться и оплакивать Десмонда и его несчастную графиню, которой предстояло носить траур по мужу и двум сыновьям, зарезанным на жертвенном алтаре Элизабет Вудвилл.

Беда никогда не приходит одна. Однажды утром, вскоре после возвращения в Уоркуорт, я обнаружила, что Урсулы нигде нет. После долгих поисков я увидела ее рыжую голову в дальней комнате, которой редко пользовались. Она сидела в углу и плакала.

– Урсула, милая, что случилось? – спросила я.

– О-отец… – простонала она.

– Что с ним?

– Е-его посадили в тюрьму… вместе с Т-томасом К-куком! – Урсула снова залилась слезами.

У меня перехватило дыхание. Я осела на пол рядом с Урсулой. Неужели низостям Элизабет не будет конца? Третий суд признал Томаса Кука виновным и наложил на него такой штраф, что бедняга лишился всего. Кроме того, Элизабет Вудвилл вспомнила давно не использовавшийся древний закон и потребовала сверх этой суммы разорительной уплаты «штрафа в пользу королевы». Кук бежал из страны.

– Но твой отец… какое он имеет отношение к Куку?

Урсула покачала головой:

– Никакого… Его посадили в тюрьму за то, что он связан с милордом Уориком.

Я смотрела на нее непонимающим взглядом.

– Миледи Исобел, – шмыгнув носом, сказала Урсула, – говорят, что король подозревает милорда Уорика в государственной измене, но, поскольку милорд слишком могуществен, чтобы посадить его в тюрьму, королева бросает в темницу его сторонников.

Я надолго потерла дар речи, а потом сказала с уверенностью, которой вовсе не чувствовала:

– Милая Урсула, Уорик найдет способ его вызволить.

Но злое поветрие уже охватило всю страну. Все лето 1467 года Уорик должен был провести во Франции, занимаясь делами короля, и мы понимали, что сэру Томасу придется ждать его возвращения. А потом плохие новости посыпались одна за другой. Воспользовавшись отсутствием Уорика, Эдуард устроил пышный рыцарский турнир в честь бастарда; Бургундского, а в конце сентября, не дожидаясь возвращения Уорика, объявил об обручении Мег с Карлом Смелым.[60]

Король Эдуард предпочел Бургундию Франции. Элизабет Вудвилл одержала победу над Уориком. Архиепископ Джордж, канцлер Эдуарда, который должен был открыть сессию парламента, отказался от этого, сказавшись больным. Разгневанный Эдуард прискакал в резиденцию Джорджа, потребовал вернуть ему большую королевскую печать и назначил нового канцлера.

Когда Уорик вернулся и узнал о том, что произошло в его отсутствие, он впал в ярость, перебил в Эрбере все вазы, переломал мебель, сорвал карнизы, швырял кубки, книги и все, что не было прикреплено к стенам. Он знал будущего мужа Мег и презирал его.

– Карл – сумасшедший. Это у него на лбу написано, – говорил он во время посещения Уоркуорта, – Отец, Филипп Добрый, проклял его и с ужасом думал о том, что Бургундия попадет в его руки. Эдуард проклянет тот день, когда он заключил договор с Карлом, потому что это снова подтолкнет Людовика Французского к Маргарите и вызовет у него желание вернуть ее на престол!

Разъяренный Уорик отправился успокаиваться в свою крепость Миддлем, а король Эдуард, боявшийся восстания, на Святки уехал из Виндзора в Ковентри в окружении двухсот лучников.

– Такого количества телохранителей у королей не было со времен ненавистного монарха Ричарда Второго! – кричал Уорик.

Тем не менее перед наступлением нового, 1468 года, ознаменовавшимся жестокой пургой, Уорик ради сохранения приличий и успокоения народа заключил с Эдуардом мир, а весной даже проводил Мег из аббатства Блэкфрайерс в Маргейт, где ждали «Нью Эллен» и тринадцать других кораблей, чтобы отвезти новобрачную и ее эскорт в Бургундию. Но сразу по возвращении в Миддлем он вызвал к себе Джона.

Когда мы отправились из Уоркуорта в Миддлем, стояло солнечное июльское утро. Однако, когда мы приблизились к крепости Уорика, на горизонте собрались зловещие грозовые тучи, низко нависшие над землей. Мы в сопровождении свиты рысью ехали по просторным лугам, зеленым пастбищам, на которых паслись лохматые овцы, по травянистым берегам рек и спускались по крутым лесистым склонам. Ветерок клонил полевые цветы, нежно блеяли барашки, и мир казался безмятежным. Но нас окружала тишина, мы не разговаривали, на душе было тяжело, и мы знали, что ничего хорошего Уорик нам не сообщит.

На базарной площади Миддлема нортумберлендский герольд протрубил в трубу, собрались мрачные горожане и начали следить за тем, как мы поднимаемся на холм. Сгоравшие от нетерпения Уорик, Нэн и архиепископ Джордж встретили нас во дворе; их лица были суровыми. Когда мы поднимались по лестнице к башне, я обратила внимание на странное безмолвие, окутавшее замок. Священники шептали молитвы в церкви, писцы с головой зарылись в бумаги, а слуги выполняли свои обязанности молча. В залах и на лестницах сидели рыцари, оруженосцы и воины Уорика, чистившие доспехи и точившие оружие. Они вставали и пропускали нас с видом, который подтверждал наши худшие предположения.

Мы с Нэн поспешно прошли вткомнату, смежную с угловыми покоями Уорика; оттуда было легко подслушать беседу мужчин и даже увидеть их. Задвинув засов, мы на цыпочках подошли к окну, прижались к стене по обе стороны проема и обратились в слух.

Уорик заслонил окно своей широкой спиной, мешая мне видеть Джона, который стоял напротив брата. Сначала я не могла разобрать ни слова, но потом Уорик воскликнул:

– Элизабет заставила людей возненавидеть себя так же, как Маргариту!

Ветер, дувший в открытое окно, доносил обрывки его фраз:

– Мэлори все еще в тюрьме… нашего брата лишили поста канцлера… французский посол уехал с… кожаные бурдюки… пустые обещания… посланцы из Бургундии, мулы, нагруженные золотом… дорогие подарки…

Мы с Нэн обменялись тревожными взглядами, не смея пошевелиться. Уорик жаловался на унижения, которым его подверг Эдуард после возвращения из Франции. Ричард привез с собой нескольких французских послов и щедрые дары Людовика за руку Мег, но король Эдуард отказался встретиться с ними и отослал посольство обратно с какими-то нищенскими подарками.

Уорик заговорил опять. Мы напрягли слух, но его голос звучал слишком тихо. Потом он рявкнул:

– Эта сука Вудвилл! – А за этим последовало:

– Джон, ты слышал меня? Джон!

Уорик отошел от окна, и я наконец увидела Джона. Муж стоял у большого стола, и лицо у него было ошеломленное.

– Что случилось? – прошептала Нэн.

Я покачала головой и прижала палец к губам, боясь пропустить что-нибудь важное. Мы придвинулись к проему.

– Ты сошел с ума! – услышала я голос Джона.

Уорик грохнул кулаком по столу:

– Это Эдуард сошел с ума от вожделения к своей жадной суке! Я посадил его на трон не для этого!

То, что я услышала дальше, заставило меня оцепенеть от страха.

– Я посадил его на трон, я и сброшу его оттуда! – проревел Уорик.

Джон оперся руками о стол, чтобы сохранить равновесие. На его лице была написана такая боль, что у меня из глаз брызнули слезы. Джон говорил, но так тихо, что я не слышала ни слова. У меня разрывалось сердце; хотелось обнять его и утешить. Должно быть, я слишком близко прижалась к окну, потому что Нэн слегка оттолкнула меня обратно.

Джон заговорил опять, но я ничего не поняла.

Уорик ответил:

– Не я… Его родной брат Кларенс…

Нэн кивнула, повернулась ко мне и водрузила на свою голову воображаемую корону. Уорик собирается сделать королем Кларенса! Кларенса, честолюбивого брата Эдуарда, давно утверждавшего, что законный король Англии – именно он, поскольку отцом бастарда Эдуарда является неизвестный лучник. Эта смехотворная история возникла в глубине его мелкой и ничтожной души, и в нее не верил никто, кроме самого Кларенса. Потом мужчины отошли от окна; теперь до нас доносилось только невнятное бормотание. Внезапно мы увидели архиепископа Джорджа.

– Да, – сказал он, – Дик прав. Вудвиллы – крысы, грызущие корабль государства! Если мы их не уничтожим, они нас потопят…

Джордж исчез, и на его месте Цоявился Джон. Теперь я хорошо его слышала.

– Тебе легко говорить, Джордж! У тебя нет собственных убеждений, зато честолюбия хоть отбавляй! – Наступила тишина. А потом прозвучало:

– Нет, я на это не пойду!

Меня затрясло.

Уорик уставился на Джона и сказал:

– Ты – Невилл.

– Дик, я всегда делал то, что ты хотел… – Джон сделал паузу и упрямо сжал губы. – Но это другое дело. Я не могу… и не буду… У меня есть долг перед королем.

– А как насчет долга перед семьей? – вспылил Уорик.

Окно заслонила спина архиепископа Джорджа.

– Ты не можешь пойти против нас, Джон, – сказал он так громко, словно находился с нами в одной комнате. – Иначе тебе придется сражаться с собственной плотью и кровью.

Джон пробормотал в ответ что-то неразборчивое, но меня это больше не интересовало. Внезапно я поняла, что происходит. Уорик готовит восстание против Эдуарда, восстание, в котором Джон отказывается участвовать. В комнате стало жарко… так жарко…

Я прижала руку к сердцу и почувствовала, что оно бьется с перебоями; в последнее время так бывало часто. Когда Джон смахнул со стола свои латные рукавицы, грудь сжала такая боль, что у меня перехватило, дыхание и подломились ноги. Я сползла по стене, села на пол и прижалась лбом к коленям.

1469 г.

В тот день, когда Джон порвал с братьями, разыгралась страшная буря. С приближением зимы активность Вудвиллов удвоилась, и пропасть между королем и Уориком стала еще шире. В этом противоборстве брат короля Джордж Кларенс, завидовавший короне Эдуарда и ненавидевший родственников королевы, встал на сторону Уорика. Казалось, ненависть к Вудвиллам охватила всю страну. В Кенте разграбили поместье графа Риверса, и до короля дошел слух о мятеже. Ситуация в Англии ухудшалась с каждым днем, но в Ирландии было еще хуже. Там действия моего дяди обернулись для Эдуарда катастрофой. Суровые меры всеми ненавидимого наместника, прозванного Саксонским графом, не усмирили страну, а подтолкнули ее к восстанию. Мир удалось восстановить только тогда, когда моего дядю отозвали и заменили близким другом казненного Десмонда графом Килдэром.

Но для Англии этот способ не годился. Отозвать Вудвиллов было нельзя; они пользовались этим и продолжали разворовывать страну. Вскоре на севере возобновились мятежи.

В начале 1469 года появилось множество зловещих предзнаменований грядущей катастрофы. В Бедфордшире выпал кровавый дождь; всюду видели несшиеся по воздуху фигуры всадника и воинов. В графстве Хантингдон из утробы женщины на сносях доносился детский плач. А с приходом весны в Йоркшире начался мятеж под предводительством некоего Робина из Ридсдейла, произносившего громогласные речи против непомерных налогов, несправедливости двора и ненасытных Вудвиллов, алчность и наглость которых якобы возмущала всех честных людей. Не успел Джон подавить этот мятеж, как в Ист-Райдинге начался новый. Руководивший им Робин из Холдернесса призывал вернуть титул графа Нортумберлендского Генри Перси. Джон встретил повстанцев у ворот Йорка, быстро подавил мятеж и казнил вожака.

– Исобел, я заслужил свой титул и был им хорошим правителем, – сказал Джон. – Почему они требуют возврата Перси? Что для них сделал этот род?

Я сидела у окна нашей светлицы в Уоркуорте и смотрела на мужа. Джон сидел у стола из резного дуба, облаченный в отороченную мехом тунику моего любимого изумрудного цвета, и писал письмо королю, не желая диктовать его писцу. У его ног лежал верный пес. У меня разрывалось сердце. Я знала, что казни его угнетают, и понимала, что вопрос муж задал мне не случайно.

Да, такой неблагодарности он не заслуживал. Средств у него было меньше, чем у Уорика, но на его кухне никогда не отказывали голодному в куске хлеба, а дверь замка никогда не закрывалась перед носом человека, просившего ночлега. Он делал много хорошего. Разве Перси когда-нибудь отправляли в тюрьму дрова или вино для заключенных? Какой лорд занимал своих людей летом, чтобы им не приходилось перевозить тяжелые грузы в разгар зимних холодов? Такая доброта была редкостью, но Джон заботился обо всех: своих солдатах, своих слугах, своей семье. И о своем короле.