Итак, Джоанна отправлялась с тетей Маргарет в Баварию, Эдуард — в Антверпен, где его ждала супруга, а герцог Австрийский — в Вену.

Расставание с дочерью было бурным — Джоанна не могла унять рыданий, отец тщетно пытался ее успокоить.

— Все будет хорошо, дитя мое, — говорил он. — Мы с матерью не забудем о тебе. Никто не причинит вреда нашей дорогой дочери. Твоя тетка, а также лорд Монтгомери будут смотреть за тобой… Успокойся, милая, я не хочу, чтобы твоя мать узнала про эти слезы и опечалилась. Ты ведь тоже не хочешь этого, верно?..

Джоанна цеплялась за него, и ему было трудно оторвать умоляющие детские руки. Он был почти готов увезти ее обратно, но ведь это означало бы полный разрыв намечающихся дружеских отношений с Людовиком Баварским и герцогом Австрийским. А оба эти человека необходимы ему!

На какое-то мгновение он пожалел, что принял в друзья Робера д'Артуа, который позволил себе слишком много вольностей и вынудил его дать нелепую клятву над блюдом с цаплей… Но он тут же оборвал эти мысли как недостойные. Жизнь короля не может и не должна быть подчинена интересам семьи, как бы он ни любил ее. Его цель — добиться, чтобы новая корона засверкала у него на голове, и он сделает все, что в его силах, для осуществления этого.

Он оторвал от себя Джоанну, поцеловал ее и тронулся в путь — в Антверпен, к Филиппе.

* * *

Король Эдуард благополучно добрался до Антверпена, где встретился с супругой и рассказал обо всем, что происходило во время его пребывания в германских землях. Филиппу обрадовало, что ее сестра сразу же взяла на себя заботы о племяннице.

Когда Эдуард сумел по зрелом размышлении взвесить и оценить успехи на политическом поприще, он не испытал особой радости. Никакой уверенности в том, что император Людовик поддержит его, не было. А значит, нельзя ожидать помощи германских герцогов, которые вряд ли осмелятся не последовать за императором. Герцог Австрийский тоже со дня на день может пересмотреть свою позицию.

Так кто же с ним? Гельдрес, муж его сестры Элинор. А кто еще?..

Зато у короля Франции полно союзников: Наварра, Сицилия, Люксембург… И наконец папа римский. Он уже писал Эдуарду, осуждал его за попытки сблизиться с императором Людовиком, который был не так давно отлучен от церкви за неповиновение святому престолу. А сам папа, вынужденный находиться теперь, после ссоры с Людовиком, не в Риме, а в Авиньоне, на земле Франции, никогда не поддержит Эдуарда.

О многом, и об этом тоже, беседовал Эдуард с Филиппой.

— Что мне нужно сейчас больше всего, — говорил он ей, — так это деньги. Союз с двумя такими людьми, как твой отец и Рейнольд из Гельдреса, может оказаться достаточным для военной победы, я убежден в этом. Мне не хватает денег. Я уже и так потратил немало из тех драгоценностей, что ты привезла с собой из дома, дорогая.

Филиппа пожала плечами. Это ее нисколько не беспокоит, сказала она. Все, что нужно для пользы Англии и королевской семьи, она готова сделать или отдать, если у нее что-то есть. Больше всего на свете ее страшит война — тогда и она, и дети будут оторваны от отца и супруга… Помедлив немного, Филиппа добавила, что, не будь у короля намерения вступить в войну, маленькой Джоанне не пришлось бы так рано покинуть родной дом…


Наступил ноябрь, он ознаменовался рождением у Филиппы нового ребенка. Это был мальчик, и она решила дать ему имя Лайонел в честь изображения льва на гербе провинции Брабант, где она разрешилась от бремени и где люди были так добры и внимательны к королевской чете. Новорожденный был хорош собой, настоящий Плантагенет, но, к сожалению, слаб здоровьем, и Филиппа поторопилась послать за врачом, который пользовал их семью в Эно и чьи заслуги в лекарском деле были общеизвестны.

Врач из Эно прибыл на удивление быстро, и благодаря его умению болезненный малыш вскоре превратился в пышущего здоровьем ребенка, который был даже крупнее, чем его брат Эдуард в том же возрасте.

Но, как говорится, счастье и несчастье ходят в паре. В эти же дни она получила сообщение о кончине отца и о том, что ее мать, оставшись одна, решила уйти в монастырь.

Король не терял времени даром. Он познакомился с фламандцем Якобом ван Артевельдом, незаурядным человеком простого происхождения, чьи выдающиеся способности сделали его фактическим правителем Фландрии. Ему было около пятидесяти лет, в молодости его можно было бы назвать невежественным мужланом. Однако с годами он многому научился, многое понял, и сейчас его слушали, ему верили жители Фландрии. Отец был потомственным ткачом, одним из самых уважаемых граждан города Гента.

Якобу, в отличие от отца, довелось много поездить по белу свету: он был в услужении у Карла Валуа, брата нынешнего французского короля, и побывал с ним в Италии, на Сицилии. Вернувшись в Гент, занялся семейным ремеслом — ткачеством, а позже — и пивоварением: пивоварня была дана его жене в приданое. В семье у него все оказались трудолюбивыми, и не прошло много времени, как они стали довольно зажиточными и поселились в хорошем доме с собственным гербом на дверях.

Якоб — преобразователь по натуре, радеющий за любимую отчизну, — видел, сколько скверны у него в стране, и считал виной тому — плохое правление. Властитель Фландрии граф Луи во всем подчинялся французскому королю, даже если это было невыгодно его стране. Французам, например, было на руку, чтобы фламандские ткачи целиком зависели от французской шерсти, Якоб же полагал, что это сильно мешает развитию ткачества во Фландрии.

Когда по почину Филиппы установилась более тесная связь фламандских ткачей с Англией и некоторые из них уехали туда насовсем и открыли там собственное производство, Якоб решил, что именно таким путем можно скинуть с шеи ярмо, которое на них навесил граф Луи по указке Франции.

Многие разорились или остались без работы. Их семьи голодали, жилища приходили в негодность. И все они были не бездельники, не лоботрясы, но хорошие работники, лишенные заработка, потому что так было выгодно французским друзьям их правителя.

На улицах Гента собирались тогда эти бедняги и вели бесконечные разговоры. Все чаще звучало там имя Якоба ван Артевельда. Говорили, он хорошо знает, как избавить ткачей от напасти, и хочет это сделать. Вскоре во всех концах Гента из уст в уста передавали его имя. Этот человек становился известным — он умеет работать, он хорошо обращается со своими работниками, он любит Фландрию и знает, как помочь ей в беде.

Люди кричали:

— Где он?

— Пускай придет к нам и сам скажет, что делать!

— Куда нужно пойти, чтобы услышать его?!

Кончилось тем, что Якоб согласился выступить перед народом и просил собраться возле монастыря Билоки, где он и поговорит со всеми.

Тысячи граждан Гента пришли в назначенное место, и Якоб обратился к ним с простыми, но волнующими всех словами, которые были выслушаны с огромным вниманием и сочтены понятными, умными и своевременными.

Он заклинал сограждан не забывать о славе и могуществе Фландрии, растолковывал, отчего их жизнь переменилась к худшему, призывал не бояться Франции и действовать смело, защищая свое право брать шерсть там, где для них выгодней, — сейчас таким местом является Англия.

Он говорил:

— …Не малодушничайте! Не дрожите как осиновый лист! Не давайте себя запугать! За нами многие и многие… Общины Брабанта и Эно, Голландии и Зеландии… Глупо бояться французов, когда мы все вместе!..

И еще он говорил:

— Что хотел бы я видеть и что принесет нам расцвет торговли — так это свободное и честное содружество между Фландрией и Англией. Но при этом мир со всеми. В надвигающейся войне между французами и англичанами нам не следует принимать ни чью сторону…

Люди отвечали ему одобрительными возгласами. Нельзя было не уважать этого внушительного мужчину, который так доходчиво излагает разумные мысли. Кроме того, он был уже давно известен как честный торговец и справедливый, добропорядочный гражданин. Такому можно, даже нужно довериться.

Вскоре после начала его выступлений перед народом к нему пожаловали представители многих общин, и все вместе они решили пойти к графу Луи Фламандскому, чтобы рассказать о своих нуждах и требованиях. Видя, сколько их собралось, и понимая решимость этих людей добиться своего, тот немедленно согласился на все условия и подписал соглашение. При этом присутствовали приглашенные Якобом Артевельдом доверенные лица королевы Англии. Соглашение содержало три главных пункта. Первый давал фламандским мастерам право закупать шерсть и другие товары в Англии. Пункт второй обеспечивал им свободу передвижения и торговли в этой стране, а третий подтверждал, что Фландрия никоим образом не станет вмешиваться в войну между Францией и Англией, если она разразится, и не станет помогать воюющим сторонам ни людьми, ни оружием.

Французский король, прослышав об этом, не мог не забеспокоиться. Он отправил графу Луи резкое послание, в котором требовал «удалить со сцены опасного человека, именующегося Якобом ван Артевельдом». В противном случае, пригрозил Филипп Валуа, несдобровать самому графу Фламандскому.

Все попытки графа Луи расправиться с Якобом, а попросту говоря, лишить жизни, оканчивались неудачей: у того было много защитников, которые постоянно находились рядом с ним, и в таких условиях ни арестовать, ни совершить убийство не представлялось возможным. Не получалось и подкупить его.

Якоб понимал, что граф и его люди, побуждаемые королем Франции, не оставят попыток расправиться с ним и со всеми во Фландрии, кто стоит за свободу торговли и независимость от французского короля. И он говорил своим сторонникам, чтобы те были готовы к сопротивлению, а если нужно, то и к войне, но не за чужие земли или чужое добро, а за собственные права. Для этого необходимо создавать вооруженные отряды и обучать их, однако первыми никаких действий не начинать.

Вражда между Фландрией и Францией, проявляющая себя все сильнее, была выгодна королю Эдуарду. Он понимал, что развитие торговли и ткацкого дела в союзе с Фландрией может сейчас принести двойную пользу: сделать еще шире разрыв между странами графа Луи и короля Филиппа и укрепить внутреннее положение Англии.

Филиппа поняла это раньше, чем он. Во всяком случае, первая протянула руку фламандским ткачам, пригласила в Англию и помогла утвердиться на английской земле.

Филиппа не понимала и не хотела понять, зачем нужны войны. О нет, она не смела отговаривать его от борьбы за французскую корону — просто отвергала войну как способ решения споров между странами.

Ее печалило, что Эдуард все больше погружался в подготовку войны, твердо решив — после того злополучного обеда, когда внесли блюдо с жареной цаплей, — что войне быть.

Даже если она окончится победой и французская корона увенчает его чело, что достанется ему вместе с этой короной? Разоренная дотла страна, обнищавший народ?

Но что может сделать в этом случае женщина? Кто к ней прислушается?..

Ах, если бы случилось чудо — и прислушались, то, возможно, сказали бы потом, что и женщина может быть мудрой…

* * *

Эдуард, принц Уэльский — как летит время, уже десять лет! — и его сестра Изабелла, оставшись одни после отъезда родителей к германскому императору, чувствовали себя обойденными и обиженными, особенно Изабелла.

— Как несправедливо! — жаловалась она. — Взять с собой Джоанну! Ведь я на целый год старше! Почему же ее берут в путешествие, а меня оставляют в этом скучном надоевшем дворце?

Эдуард пытался растолковать ей, что Джоанну стоит пожалеть, а не завидовать: ведь она уехала навсегда от родителей и от них и ее никогда не привезут обратно.

О нет, Изабелла вовсе не желала оставаться где-то с чужими людьми — просто ей хотелось вместе с родителями поглядеть на разные города и страны, на море и реки.

Брат относился к ней терпеливо, но снисходительно — малолетка… Зато он почти уже взрослый — высокого роста и, все говорят, красивый. Ему можно дать не меньше шестнадцати, на него уже как-то по-особенному поглядывают женщины.

Но они его совсем не интересуют. Что в них такого особенного? Вот лошади — другое дело. Или поединки на мечах. Учителя в один голос утверждают, что он просто рожден быть воином, как его отец и прадед, и все в стране рады до смерти и гордятся, что у их короля такой прекрасный наследник престола.

Наследник — это, конечно, в будущем, но и сейчас он уже граф Честер и герцог Корнуэльский, и, что самое главное, отец назначил его на время своего отсутствия блюстителем королевства. Жаль, он еще не совсем взрослый и не может принимать самостоятельных решений, но зато ему следует бывать на различных советах и заседаниях и слушать, о чем там толкуют, а когда к нему почтительно обращаются за согласием, давать это согласие — получается, что решение принято благодаря ему. Разве не так?