Сьюзен Грейс - Леди-судьба

Самое ужасное состояло в том, что ей даже не с кем было поделиться. Ванесса слишком мало знала Эдварда и понятия не имела о том, какую роль сыграл этот человек в судьбе Евангелины. Виктория была еще слишком молода для того, чтобы понять весь ужас создавшейся ситуации.

Но продолжать хранить тайну было невыносимо, и тогда Евангелина решила поделиться ею с… Кэтрин. Это решение пришло к ней в один из вечеров, который она проводила, сидя перед тем самым портретом – «Алмазной россыпью Карлайлов».

Взяв перо и бумагу, Евангелина написала Кэтрин длинное письмо, в котором излила всю свою душу, откровенно описав все, что произошло между ней и Эдвардом. В нем она разделила с покойной дочерью все страхи, которые испытывала в связи со своей очень опасной беременностью.

Она написала и о своем нежелании говорить Джеффри о том, что сделал с нею Эдвард. Ей не хотелось разрушать узы родства, связывающие братьев, но еще больше она боялась, что Джеффри может осудить ее, решив, что она сама во всем виновата. Она всегда знала, что Эдвард неравнодушен к ней, но не предполагала, что тот может продолжать желать ее с такой силой спустя столько лет. А может быть, он принял ее дружеское отношение к себе за проявление любви? А вдруг она и впрямь сама ввела его в заблуждение и, значит, действительно виновата? Все эти вопросы она записала в письме, оставив их без ответа.

Облегчив немного свою исстрадавшуюся душу, Евангелина написала и о том, как сильно любит Джеффри и Викторию и как беспокоится о том, что с ними будет, если она умрет.

Написала она и о том, как сильно продолжает любить свою несчастную Кэтрин, об ужасном пожаре, о том, как все эти годы она отмечала дни рождения и смерти Кэтрин, продолжающей жить в ее сердце.

В конце она написала и о том, как мечтает, чтобы господь послал Кэтрин новую жизнь, которую она могла бы прожить на земле долго и счастливо. Евангелина подписала письмо и положила его в шкатулку вместе с церковным свидетельством о рождении Кэтрин.

После того, как письмо было написано, Евангелина стала ощущать каждый новый день как последний в своей жизни и старалась, чтобы он был наполненным до предела. Если ей вскоре придется сойти в могилу, она должна остаться в памяти Джеффри и Виктории веселой и счастливой.

Она старалась, чтобы все свободное время они проводили теперь втроем. И они каждый вечер собирались вместе, чтобы разговаривать друг с другом, читать вслух или петь под рояль в музыкальной гостиной.

Свою беременность Евангелина тщательно скрывала, но во время одной из отлучек Джеффри навестила доктора, жившего в соседней деревне. Увы, прогноз доктора Лоудена оказался мрачным, как, впрочем, она и предполагала. Тот сказал, что если и есть шанс на то, чтобы Евангелина или ребенок сумели выжить, то этот шанс минимален. Она обещала доктору соблюдать осторожность и немедленно дать ему знать, если почувствует резкое ухудшение своего здоровья.

В марте у нее начались боли. Она была всего на четвертом месяце, но ее тело уже не справлялось с той нагрузкой, что связана с беременностью. И все же Евангелина из последних сил старалась скрыть свое состояние от родных и друзей.

В конце марта они с Джеффри пригласили Марка и Ванессу, чтобы вместе с ними отметить годовщину своей помолвки. У Евангелины начались схватки, но заиграл оркестр, и она не смогла отказать мужу, пригласившему ее на тур вальса.

– Ты помнишь, как мы с тобой танцевали в день нашей помолвки? – спросила она. – Ах, Джеффри, все тогда было как в сказке. Я была принцессой, заточенной в башне, а ты был прекрасным принцем, пришедшим, чтобы вызволить меня.

– Нет, дорогая, – покачал головой Джеффри, – это ты спасла меня тогда. Без тебя моя жизнь была пустыней. Я жил словно в раковине, не зная в жизни ничего, кроме работы. До встречи с тобой я не знал, как прекрасна жизнь на самом деле.

Он почувствовал дрожь, охватившую тело жены, и спросил участливо:

– Ты устала, моя любимая? Давай присядем.

– Нет, нет, Джеффри. Мы так редко танцуем с тобой, а я хотела бы кружить в этом вальсе всю жизнь. Как ты думаешь, наши друзья не обидятся на нас, если мы с тобой поцелуемся – прямо здесь и сейчас?

– Пусть только попробуют, – азартно возразил Джеффри и поцеловал жену нежно и страстно. Он взглянул в лицо Евангелины и увидел, что оно искажено гримасой боли. Колени ее подогнулись, и она беззвучно начала оседать на пол.

Джеффри подхватил жену на руки, крикнул на ходу миссис Оливер, чтобы та бежала за доктором, и понес Евангелину наверх, в спальню. Марк и Ванесса устремились следом за ним.

В спальне Ванесса принялась расшнуровывать корсет Евангелины и удивленно заметила:

– Боже, как он туго затянут! И как только она в нем дышала?

Джеффри был слишком озабочен, чтобы вникнуть в смысл слов, сказанных Ванессой. За его спиной распахнулась дверь, и послышался тревожный голос Виктории:

– Что с мамой? Она заболела? Чем я могу ей помочь?

Голос дочери вернул Джеффри на землю.

– Да, моя хорошая. Она заболела. Чем ты можешь помочь? Иди и займись гостями. Как только станет понятно, что случилось с мамой, я немедленно спущусь и расскажу тебе.

Он поцеловал дочь в щеку, и та ушла назад, в залитый огнями зал.

Евангелина тем временем металась на постели, и Джеффри осторожно присел рядом с нею.

– Евангелина, родная, что с тобой? – негромко спросил он. – Почему все произошло? Едва я поцеловал тебя, как ты вдруг потеряла сознание и стала падать на пол.

– Твои поцелуи всегда были такими сильными, Джеффри, – слабо улыбнулась она. – От них нетрудно упасть в обморок.

Лицо Евангелины застыло, и все ее тело напряглось от разрывающей его боли.

– Пошли за доктором Лоуденом, Джеффри. Мне кажется, что у меня началось раньше времени, – срывающимся шепотом сказала она.

– Что началось, Евангелина? – не понял Джеффри. – Милая, прошу, скажи, что с тобой?

Евангелина печально посмотрела на мужа и тихо покачала головой.

– Как быстро… Я так надеялась на то, что у меня еще есть время. Хотя бы немного времени.

И она снова застонала от боли.

– Боже всемогущий, да что же с ней такое? – закричал Джеффри. – Евангелина, ответь, что у тебя болит? Чем я могу помочь тебе? Скажи, ответь, прошу тебя!

Марк подошел к Джеффри и попытался увести его, но тот яростно отмахнулся:

– Отстань, Марк. Я не могу этого видеть. У меня сердце разрывается при виде ее мучений.

Через несколько минут в спальне появился доктор Лоуден и приказал мужчинам выйти за дверь, чтобы он мог осмотреть больную. Марку с большим трудом удалось уговорить Джеффри выйти и не мешать доктору. Ванесса осталась помогать мистеру Лоудену.

Джеффри метался по коридору, словно раненый зверь, беспрестанно взывая к господу, умолял спасти жену и избавить ее от нечеловеческих страданий. Казалось, прошла целая вечность. Наконец дверь спальни открылась вновь, и в коридоре появилась бледная как мел Ванесса. Увидев своего мужа, она упала в его объятия и безудержно зарыдала.

Неожиданная смерть леди Евангелины Карлайл, герцогини Четэм, потрясла многих, но больше всего – Эдварда Демьена.

На следующее утро после смерти Евангелины он получил от брата известие об этом трагическом событии и приглашение приехать в Четэм-Холл, чтобы попрощаться с покойной. Читая короткие строки записки, Эдвард чувствовал, как леденеет его сердце. Боль становилась невыносимой, и он невольно схватился рукой за грудь, повторяя побледневшими губами:

– Этого не может быть. Кто-то придумал эту чудовищную нелепицу, чтобы лишить меня рассудка. Я не поверю этому до тех пор, пока не увижу все своими глазами.

Через несколько минут Эдвард уже мчался в направлении Четэма, торопя кучера. Первым, что он увидел, подъехав к Четэм-Холлу, были черные полотнища, окутывавшие фасад, – предупреждение о том, что дом погружен в траур.

Эдвард попросил встретившую его миссис Оливер не докладывать о его приезде и прошел в большую гостиную. Теперь он начинал понимать, что все происходящее – явь, а не дурной сон. Окна и зеркала в гостиной были затянуты черным крепом. Повсюду горели свечи, ярко освещая стоящий посреди комнаты гроб.

Евангелина казалась спящей. Руки ее были сложены на груди поверх изумрудно-голубого платья, волосы распущены по плечам.

«Спящая красавица», – подумал Эдвард.

Да, но только этой красавице уже не дано было очнуться от своего вечного сна.

Эдвард подошел к гробу, тронул пальцами волосы покойницы.

– Евангелина, моя Евангелина, – прошептал он. – Теперь я потерял тебя уже навсегда. Как ты была права, ненавидя меня. Мое единственное оправдание перед тобой – это моя любовь. Ведь я всегда, всю жизнь так любил тебя.

Он склонился над гробом и осторожно поцеловал ледяные губы покойной.

Эдвард не помнил, сколько времени он просидел возле гроба до той минуты, когда к нему подошел Джеффри и тронул за плечо.

– Разум отказывается понимать, что ее больше нет, – негромко сказал герцог. – Почти шестнадцать лет Евангелина была самым дорогим, что есть у меня в жизни. Я не представляю, как буду жить без нее.

– Как это случилось? – хрипло спросил Эдвард.

Джеффри присел на стул рядом с братом и рассказал ему все – о травмах, полученных Евангелиной во время пожара в Ирландии, о том, что ей нельзя было впредь иметь детей, и о том, как он старался уберечь жену от нежелательной беременности.

– И теперь, Эдвард, я виню во всем только себя. Ведь это я был причиной того, что она забеременела вновь. Если бы не я, она была бы жива.

Не сводя глаз с фарфорово-бледного лица Евангелины, Эдвард спросил онемевшими губами:

– На каком месяце она была?

– На пятом. И все это время она скрывала от меня свою беременность. Не хотела волновать меня раньше времени. Вместе с ней я потерял своего сына.

День клонился к закату, а братья все продолжали сидеть в гостиной, и каждый из них оплакивал в душе любимую женщину и своего нерожденного сына.

После похорон Евангелины прошел месяц.

Виктория видела, как тяжело переносит эту потерю отец. Он часами неподвижно просиживал в кресле, не говоря ни слова, уставившись на горящее в камине пламя. Он забросил дела, и нераспечатанные конверты высились бумажным айсбергом на его рабочем столе. Он навсегда замкнул двери гостиной своей жены и запретил кому бы то ни было заходить внутрь. Несмотря на то что поступки отца были понятны Виктории, они начинали ее пугать. Тогда Виктория решила, что отцу необходимо помочь, нужно вернуть его к жизни.

Прежде всего она решила, что им с отцом лучше уехать из Четэм-Холла. Этот дом был наполнен не только тенями прекрасных воспоминаний, но и тяжелой памятью горьких утрат.

– Папа, – сказала она однажды утром, – почему бы нам не переехать в Лондон? Будем ходить с тобой в оперу, по выставкам, галереям.

– В Лондон? – безвольно пожал плечами герцог. – По-моему, это не самая лучшая мысль, Виктория. Карлайл-Хаус хорош для коротких визитов, но жить там постоянно… Очень уж неуютно в этом доме.

– Дом всегда такой, каким ты сам его сделаешь, – продолжала настаивать Виктория. – Мы вместе выберем новую мебель, драпировку, прикажем наново обтянуть шелком стены. Знаешь, мне нравятся желтые стены…

– Ну уж нет, Виктория, в желтом доме я жить не стану.

– Папа, я же не про весь дом, а только про свою комнату, – рассмеялась Виктория. – А твою мы сделаем совсем другой. Тебе какой цвет нравится?

Переезд прошел как-то тихо и незаметно, и вскоре Джеффри и Виктория уже обживались в своем лондонском доме. Выбрали новую мебель, приказали перекрасить стены и потолки, сменили драпировку, вазы, статуэтки, картины, и постепенно Карлайл-Хаус превратился в дом, где можно было не только принимать гостей, но и жить самим в покое и уюте.

После этого Виктория принялась настаивать, чтобы отец вернулся к своим заброшенным делам. Однажды за завтраком она попросила отца рассказать ей о его компании.

– Я хочу знать все о твоей работе, папа. Ты ведь владелец одной из крупнейших в Англии инвестиционных компаний. Мне бы очень хотелось побывать в твоем офисе.

– Не думаю, что там тебе понравится, солнышко, – накрыл ладонью руку дочери Джеффри. – Работа с бумагами со стороны может показаться простой, а по сути, это монотонный кропотливый труд. Нет, деловой офис – это явно не самое интересное место для большинства юных леди.

– Я не принадлежу к «большинству юных леди», – нахмурилась Виктория, – и, хотя мне всего четырнадцать, я свободно владею пятью языками. Пишу грамотно и аккуратно, отлично считаю. Из-за того, что я девочка, меня не возьмут ни в Оксфорд, ни в другой крупный университет. Так чем же мне заняться, как не работой в офисе, папа?

– Хорошо. Я возьму тебя в «Карлайл Энтерпрайсез» и покажу, чем мы там занимаемся. Если тебе не понравится у нас, тогда подумаем, где можно будет применить твои таланты.