Сьюзен Грейс - Леди-судьба

Он знал, что Джеффри включил его в свое завещание. Вскоре после смерти Евангелины Эдварду удалось за огромную взятку получить копию нового завещания Джеффри, и теперь он знал, что после смерти брата ему отойдут сорок процентов акций «Карлайл Энтерпрайсез» и большая сумма в банке. Остальные акции компании и все имения отходят к Виктории, и, в соответствии с Королевским эдиктом, к ней же переходит отцовский титул.

Адвокат Лорелеи, мистер Фарнсуорт, назначил чтение завещания на первое ноября. Эдвард пришел вместе с остальными приглашенными и занял место возле круглого массивного орехового стола. Комната быстро заполнилась людьми. Мистер Фарнсуорт после соблюдения всех необходимых формальностей приступил к оглашению последней воли усопшей. Поначалу Эдвард всего лишь делал вид, что прислушивается к монотонному голосу адвоката. На самом деле он прикидывал про себя, на что ему потратить те деньги, которые ему сейчас упадут в руки. Тем временем чтение продолжалось, и Эдвард отмечал краем уха, что кому-то назначена пенсия, а кому-то – золотая цепочка или кольцо с изумрудом.

Но вот адвокат приступил к перечислению денежных сумм, и с этого момента Эдвард начал прислушиваться внимательнее. Он и не знал, что Лорелея была такой набожной. Она завещала солидные суммы детским домам, школам и шести различным храмам. С каждым новым пунктом Эдвард с сожалением думал о том, что вот еще какая-то часть денег уплыла у него из рук.

Наконец Эдвард услышал собственное имя и целиком обратился в слух.

– «И, наконец, моему мужу, Эдварду Демьену, я завещаю сумму в двадцать пять тысяч фунтов, которая должна выдаваться равными частями на протяжении пяти лет. Завещать ему большую сумму было бы оскорбительно, учитывая опыт нашей семейной жизни. Муж приучил меня к тому, что отдавать всегда приятнее, чем получать, и мое завещание построено именно по этому принципу».

Прежде чем Эдвард сумел что-то вымолвить, мистер Фарнсуорт протянул ему запечатанный конверт:

– Это графиня просила вручить лично вам.

Спустя несколько минут кабинет адвоката опустел. Эдвард, оставшись в одиночестве, сломал сургучную печать, вытащил из конверта лист бумаги, осторожно развернул его и стал читать:

«Эдвард!

Вернувшись с похорон Евангелины, ты заперся у себя в кабинете и на протяжении нескольких дней беспробудно пьянствовал. Я попыталась остановить тебя. Вне себя от выпитого, ты принялся умолять, чтобы я простила тебя. Я была приятно удивлена, обнаружив в тебе такие чувства, а затем неприятно поражена, узнав, что эти чувства предназначены не мне. Обнимая, ты называл меня Евангелиной и просил простить за то, что ты изнасиловал ее и она умерла, не сумев выносить и родить твоего сына.

Я поклялась с этой минуты превратить твою жизнь в ад. Я сделала все, что было в моих силах, для того, чтобы отомстить тебе. Главной проблемой было лишить тебя Седвик Мэнора, который, как известно, переходит вместе с титулом. Так вот, я заложила этот дом. Закладную необходимо выкупить не позже чем через год после моей смерти, иначе дом будет потерян навсегда. Стоимость закладной – ОДИН МИЛЛИОН ФУНТОВ.

Не желая, чтобы ты умер с голоду, я оставила тебе денежную подачку. На нее ты сможешь не только сводить концы с концами, но, возможно, даже купить себе новый галстук. Желаю тебе на нем удавиться.

Лорелея,

графиня Седвик»

Вне себя от ярости, униженный, растоптанный, Эдвард долго не мог прийти в себя, комкая в руках исписанный лист и повторяя:

– Тварь проклятая! Нет, ты все равно не добьешься своего, гадюка!

В ту ночь Эдвард допоздна ходил взад и вперед по своей спальне в Карлайл-Хаус и вспоминал всю свою жизнь, ища в ней ту роковую развилку, на которой она свернула в пропасть.

Если бы он не залез много лет назад в карточные долги, то мог бы продолжать свою работу в компании старшего брата. Тогда ему не пришлось бы жениться на Лорелее. Как интересно было работать в «Карлайл Энтерпрайсез»! Быть может, он сумеет еще туда вернуться?

«Завтра же нужно повидаться с Джеффри и попросить место в его компании, – подумал Эдвард. – Надеюсь, Виктория тоже сумеет мне помочь, а помощь, видит бог, нужна мне сейчас больше, чем когда бы то ни было».

Эдвард улегся в постель, подумал о том, что, как всегда, принял самое лучшее решение, и уснул со счастливой улыбкой на губах.

Так случилось, что письма от своих покойных жен получили в один и тот же день оба брата, с той лишь разницей, что Эдвард Демьен получил свое из рук адвоката, а Джеффри Карлайл обнаружил свое совершенно случайно.

Джеффри и Виктория вернулись в Четэм с тихих похорон Лорелеи под вечер, уставшие и печальные. Дома Викторию уже ожидало письмо из Лондона. Для ремонта «Сокровища Тори» потребовались дополнительные расходы, и для того, чтобы их утвердить, необходимо было ее присутствие. На следующий день, рано утром, Виктория вернулась в город.

Проводив дочь, Джеффри бесцельно побродил по комнатам, вышел во двор, навестил конюшню, прошелся по саду и, наконец, вернулся назад, в библиотеку. В глаза ему бросилась дата, обозначенная на календаре, – первое ноября.

В этот самый день, ровно двадцать лет тому назад, они с Евангелиной были обвенчаны и стали мужем и женой.

Слезы навернулись на глаза Джеффри, и острая боль утраты вновь сжала сердце. «Как бы я хотел сейчас быть вместе с тобой», – прошептал герцог, вытаскивая из стола спрятанный под кипой бумаг круглый латунный ключ.

С ключом в руке Джеффри молча прошел к гостиной Евангелины и остановился перед дверью, которая не отпиралась со дня смерти его жены. Он открыл ее и решительно вошел внутрь.

В гостиной было темно и душно. Спертый воздух пропах пылью, серым налетом покрывавшей все. Джеффри прошел к окну, отодвинул шторы, поднял жалюзи, и комнату заполнил яркий солнечный свет. Герцог снял с мебели пыльные чехлы, выбросил их в коридор, а затем запер за собой двери гостиной, оглядел все углы и улыбнулся.

– Евангелина, любимая, как сильно чувствуется здесь твое присутствие, даже спустя столько лет!

Он поднял с пола прислоненную к стене картину, откинул закрывавший ее холст и поставил на каминную полку. Желая лучше рассмотреть любимое полотно, Джеффри отступил назад, споткнулся о стоявшее за спиной кресло-качалку и едва не упал на стол, возле которого оно притулилось. С покачнувшегося стола свалилась на пол шкатулка.

Джеффри нагнулся, чтобы поставить вещицу на место, и обнаружил, что крышка открылась. Внутри шкатулки виднелся лист плотной бумаги. Джеффри вынул его, осторожно развернул дрожащими пальцами и принялся медленно читать вслух:

– «Моей любимой дочери Кэтрин…»

Когда на следующее утро в Четэм приехал его младший брат, Джеффри все еще сидел в розовой гостиной Евангелины. Встретила Эдварда новая горничная, которую звали Люси Харпер.

– Простите, милорд, но его светлость еще не спускались сегодня вниз, – начала она, качая светлыми кудряшками, выбивающимися из-под наколки. – Может быть, вы оставите свою визитную карточку и приедете позже или в другой день?

– В этом нет необходимости, дитя мое. Меня зовут Эдвард Демьен, граф Седвик. Я – младший брат герцога, – с улыбкой представился он Люси. – Так что поднимитесь и скажите, что я хочу его видеть.

В свои двадцать восемь Люси вовсе не была глупышкой, как подумал о ней Эдвард. Напротив, она, старшая дочь деревенского учителя, не только умела писать, считать и читать, но и получила хорошее воспитание. Она отлично уловила перемену, произошедшую с ее хозяином в последние два дня, хотя и не могла объяснить странности в его поведении. Но ей, во всяком случае, было хорошо известно, где искать герцога, и потому она прямиком направилась в розовую гостиную.

Джеффри смотрел в окно, когда Люси заглянула в гостиную. Он сказал, не поворачивая головы:

– Приведите его сюда, Люси, и прошу вас, проследите лично, чтобы нас здесь не беспокоили. Да, и пусть никто не болтается около дверей.

– Слушаюсь, милорд, – ответила Люси и отправилась за графом.

Приведя его, она оставила братьев в гостиной, плотно закрыла за собой дверь и принялась натирать пол в дальнем конце коридора, присматривая, чтобы никто из посторонних не потревожил господ.

Сердце Эдварда сжалось от боли, когда он снова оказался в комнате, с которой у него было связано столько воспоминаний. За прошедшие пять лет гостиная ничуть не изменилась, все в ней осталось точно таким же, как и в тот роковой день, не хватало лишь Евангелины.

– Это была любимая комната моей жены, – пояснил Джеффри. Он все еще стоял у окна спиной к Эдварду. – Вчера была двадцатая годовщина нашей свадьбы, и я решил провести весь день здесь, погрузившись в воспоминания о том счастливом времени. И знаешь, я вдруг поймал себя на том, что разговариваю с Евангелиной так, как если бы она была жива.

– Ничего удивительного, Джеффри, – откликнулся Эдвард, присаживаясь на диван. – Иногда живым бывает очень полезно поговорить с мертвыми.

– Да, я разговаривал с Евангелиной, – продолжил Джеффри, по-прежнему глядя в окно, – и она ответила мне. Нет, это был не потусторонний голос и не призрачная тень. Это была она сама. Видишь ли, со дня ее смерти в этой комнате не был никто, даже я сам не мог заставить себя зайти сюда – мое сердце разорвалось бы от боли. Но вчера меня повлекла сюда какая-то неведомая сила. И, представь, я обнаружил в шкатулке письмо, написанное Евангелиной незадолго до ее смерти.

Эдвард сжался от ужаса. Ему хотелось убежать, но еще сильнее хотелось узнать, что же было написано в том письме.

– Обнаружив, что она беременна, Евангелина написала длинное письмо, – продолжал Джеффри. – Она всегда была добра к своим близким и не хотела огорчать их раньше времени. Однако ей было необходимо поделиться своим несчастьем хотя бы с кем-нибудь. Поэтому, я думаю, она и взялась за перо.

Он немного помолчал, поглаживая кончиками пальцев оконный переплет.

– Евангелина вспоминала дочь, погибшую в пламени пожара в ту страшную ночь в Феллсморе. Жена так и не оправилась от той потери. Она приходила в эту гостиную и сидела здесь часами. Знаешь, на что она смотрела? Я покажу тебе.

Джеффри поднял с пола картину, прислоненную к стене, поставил на каминную полку и откинул закрывающий изображение холст.

– Вот, – сказал он. – Я называл эту картину «Алмазной россыпью Карлайлов». Прекрасная картина, согласен?

Эдвард не мог отвести глаз от улыбающегося ему с картины лица Евангелины. Он даже не заметил, что брат подошел и встал рядом.

– Евангелина была не только красива, но и добра, – продолжил Джеффри своим низким, слегка рокочущим голосом. – Она ни за что не согласилась бы причинить боль тем, кого она любит. Вот поэтому она ничего и не рассказала мне. Она умерла в страшных муках, так и не поведав о том, что ты сделал с нею!

К концу фразы голос Джеффри набрал силу и зазвенел от прорывающегося наружу гнева. Эдвард сидел не шелохнувшись, боясь даже дышать.

– Ты лжец, Эдвард! Ты говорил, что любишь ее, но ты ее изнасиловал! От этого она забеременела. Ты виновен в смерти моей жены не меньше, чем если бы своими руками задушил ее или нажал курок пистолета, приставленного к ее виску. Как ты можешь жить на свете, зная, что ты – убийца?

Джеффри резким движением сбросил Эдварда с дивана, и тот свернулся на полу, прикрывая лицо руками.

– Ты спрашиваешь, как я могу с этим жить? – заговорил он. – А я и не живу. Моя душа давно уже мучается в адском пламени. Да, мне жаль, что я погубил ее, но мною владела давняя страсть, которая оправдывает все. С той минуты, когда я впервые увидел Евангелину, я полюбил ее на всю жизнь, и никто не мог занять ее места в моем сердце. Когда она умерла, большая часть моей души умерла вместе с нею. Можешь ли ты это понять?

Джеффри схватил Эдварда за лацканы сюртука и рывком поставил на ноги.

– Я понимаю, что ты все время хотел присвоить то, что тебе не принадлежало, и наконец украл то, что задумал, – заговорил герцог. – Ты оказался гнусным похотливым животным, тварью, которую я не желаю больше видеть. Но прежде чем я вышвырну тебя вон, ты должен будешь пояснить свои слова, которые ты сказал в тот день Евангелине. Ты сказал, что я впредь должен бояться тебя и что ты не допускаешь одной и той же ошибки дважды. В чем состояла твоя первая ошибка? Говори! Живо, пока я не выкинул тебя в окно вниз головой!

Эдвард забился в руках Джеффри:

– Не стану ничего говорить. Зачем расстраивать тебя еще сильнее, братец? И вообще, иди ты к черту, дорогой! Отпусти меня, я ухожу.

Эдвард вырвался и пошел к двери, но Джеффри одним прыжком догнал его, круто развернул и изо всей силы ударил кулаком в лицо. Эдвард охнул и осел на пол. Джеффри осыпал его новыми ударами.