Сьюзен Грейс - Леди-судьба

Впрочем, и сама Кэтрин была настолько погружена в свои мрачные мысли, что не замечала никого вокруг, и очнулась только тогда, когда послышался голос Эдварда:

– Многие из вас уже бывали в этом доме и имели счастье слышать пение моей прелестной племянницы Виктории. Я полагаю, господа, что, если мы ее хорошенько попросим, она не откажется спеть для нас и сегодня.

Он первым начал аплодировать, и все собравшиеся последовали его примеру.

Кэтрин подняла голову и увидела, что взгляды всего зала обращены на нее. «Нет, дядя Эдвард, у тебя и на сей раз ничего не выйдет», – подумала Кэтрин и улыбнулась графу:

– Разве я могу отказать вам в этом удовольствии, дорогой дядюшка!

Майлс удивленно наблюдал за тем, как Кэтрин подходит к музыкантам, берет у них лютню и начинает ее подстраивать. Потом она поднялась на подмостки, села на стул, взяла несколько аккордов и запела старинную песню «Зеленые рукава».:

Увы, ты оставил, любимый, меня

И бросил в пучину отчаяния,

А я так любила тебя,

Так счастлива рядом с тобою была.

В зале воцарилась напряженная тишина. В исполнении Кэтрин эта простая народная песня становилась подлинным гимном любви – несчастной и бессмертной, и никому было невдомек, что это сама душа певицы рвется и вибрирует в каждом звуке.

Когда отзвенел последний печальный аккорд, все как один вскочили со своих мест и принялись аплодировать, но перед этим был тот самый момент мертвой тишины между исполнением и овацией, который, собственно, и есть высочайшая награда для любого артиста.

Кэтрин с надеждой посмотрела в ту сторону, где сидел Майлс.

Его кресло было пустым.

Около одиннадцати часов Кэтрин пожелала гостям доброй ночи и отправилась в спальню. Отпустила Дарси и облегченно вздохнула, когда та вышла за дверь, оставив Кэтрин в полном одиночестве. Затем, зная, что сегодня ей все равно не уснуть, она открыла балконную дверь, вышла наружу, облокотилась на перила и стала вспоминать прошедший день во всех подробностях.

Она простояла так довольно долго, больше часа, не замечая ночной прохлады. Лицо ее пылало, и слезы, обильно лившиеся из глаз, высыхали на горящих щеках прежде, чем успевали скатиться на землю. Обессилев от своих горьких мыслей, она подняла глаза к ночному небу, усыпанному крупными звездами и подсвеченному серебристым диском полной луны.

– Если хочешь загадать на звездах желание, загадай одно и для меня.

Услышав звучный голос Майлса, Кэтрин решила, что он ей просто почудился, и зажмурила глаза.

«Пусть это окажется правдой», – мысленно взмолилась она, и в это время ее талию обвили знакомые сильные руки.

– Кэтрин, любимая, прости меня. Я оказался таким дураком! Гаррет ударил меня поделом, я заслужил это. Боюсь, что за все, что я натворил сегодня, мне придется гореть в аду до скончания века. – Майлс осторожно поцеловал растрепавшиеся на ночном ветру локоны Кэтрин и крепче прижал ее к себе. – Умоляю, прости.

Ей хотелось простить его сию же секунду, но память цепко хранила все слова, которые сказал Майлс за сегодняшний день, и потому Кэтрин не торопилась с ответом.

Тогда Майлс заговорил сам:

– Когда ты пела сегодня вечером, мое сердце готово было разорваться от горя и тоски. Мне хотелось взбежать на подмостки и броситься перед тобой на колени. Увы, я не мог позволить себе этого. Обидев тебя так жестоко, мог ли я просить о прощении? И тогда я сбежал в сад и побрел по дорожкам, размышляя о том, что мне делать дальше. А за ближайшим поворотом я наткнулся на Джейми и Гаррета. Я рассказал им все. Признался в том, какого свалял дурака. Гаррет рассказал мне о твоих снах, о том, какой неожиданно знакомой оказалась для тебя спальня Виктории, и прочих странных событиях в твоей жизни. А еще он сказал, что перестанет подавать мне руку, если только я не упаду перед тобой на колени и не попрошу у тебя прощения. – Губы Майлса нежно коснулись шеи Кэтрин. – То же самое сказал мне и Джейми, добавив, что лишь немногим на свете выпадает такая удача – найти настоящую любовь. Он сказал, что я осел, слабак и недостоин тебя. И вот я перед тобой, Кэтрин, и мое сердце лежит на протянутой ладони. Прошу, возьми его, оно принадлежит тебе. Прости меня, если можешь.

Кэтрин медленно повернулась к Майлсу. В лунном свете его глаза казались бездонными и печальными.

– Если ты в самом деле любишь меня, Майлс, тогда ты должен верить мне, – заговорила Кэтрин. – Без веры нет любви. Жизнь – это не только розы, но и шипы, колючки, царапины, удары судьбы, наконец. Жизнь – это подъемы и падения. Я не приму твоей любви, если ты не будешь верить мне.

Майлс осторожно поправил локон, упавший на лоб Кэтрин, и сказал:

– Недостаток уверенности в себе самом – вот что заставило меня сомневаться в тебе, Кэт. Я всегда восхищался твоей отвагой, твоими способностями, твоей любовью к жизни. Восхищался и в то же время часто думал о том, что моей любви может оказаться недостаточно для того, чтобы удержать тебя. Потому я и подумал, что ты обманываешь меня. Прости, я был не прав. Я люблю тебя всем сердцем и не хочу, не могу потерять тебя.

Он припал к губам Кэтрин и нетерпеливо, страстно поцеловал их. Нежно провел руками по ее телу, но неожиданно прервал поцелуй и откинулся назад.

– Бог мой, Кэтрин, ты же совсем замерзла! Сколько времени ты здесь простояла?

Он подхватил ее на руки и внес в спальню. Прикрыв ногой балконную дверь, он уложил Кэтрин на кровать и осторожно присел рядом, на краешек. Потом медленно расстегнул ночную рубашку Кэтрин и принялся нежно растирать ее плечи. Когда его руки опустились ниже, к груди, Кэтрин перехватила их и сказала:

– Майлс, я знаю другой способ согреться. Он будет гораздо приятнее для нас обоих.

Она расстегнула рубашку Майлса и обняла его за шею. Нежно поцеловала в губы и потянула к себе.

Майлс застонал от наслаждения и ответил ей жадным поцелуем. Его обнаженной груди коснулась обнаженная грудь Кэтрин с тугими, напрягшимися от холода и страстного желания сосками. Майлс нежно обхватил ее грудь ладонями, склонил голову и припал к соскам Кэтрин, словно изголодавшийся младенец.

Руки Майлса заскользили ниже, снимая ночную рубашку, обнажая прекрасное тело Кэтрин. Губы Майлса опускались вместе с руками, задержавшись на нежном, покрытом золотистым пухом бугорке. Его язык искал и наконец нашел ту волшебную точку, от прикосновения к которой все тело Кэтрин содрогнулось, словно от удара электрическим током.

Она попыталась сжать бедра, но Майлс, напротив, развел еще шире и сказал, посмотрев Кэтрин в лицо:

– Не прогоняй меня, любимая. Позволь мне любить тебя так, как мне хочется. Дай мне ощутить твой вкус, твой запах. Я голоден – накорми меня собой.

– Но, Майлс… Разве так можно?

– А почему нет, любовь моя? – улыбнулся Майлс. – В любви не бывает ничего запретного. – Он провел языком между ног Кэтрин и зажмурился от наслаждения. – Ты здесь такая теплая, такая нежная, такая сладкая. Я люблю тебя, Кэтрин, и на вкус – тоже. Не лишай меня этой радости.

Он взял подушку и подложил под поясницу Кэтрин. Ее бедра медленно разошлись, открывая взгляду Майлса все сокровенные уголки. Он снова припал губами к бугорку, самой природой предназначенному для наслаждений, а затем, когда дыхание Кэтрин стало тяжелым и глубоким, погрузил язык в глубину ее узкого лона.

Кэтрин выгнула спину, шире раскрываясь навстречу его губам. Вскоре голова ее закружилась, и Кэтрин взлетела на волне страсти к самой сверкающей вершине.

Майлс замер, стараясь не помешать ее восторгу, и оставался неподвижным до тех пор, пока ее тело не содрогнулось в последний раз перед тем, как расслабиться.

Когда Кэтрин пришла в себя и открыла глаза, она встретила восхищенный взгляд Майлса. Майлс медленно накрыл собой тело Кэтрин и со стоном погрузил в ее лоно свое мужское естество. Тугая, влажная, горячая плоть Кэтрин обхватила его, и Майлс погружался все глубже, достигая самого дна, потом почти выскальзывал и снова – все глубже, все чаще.

Кэтрин энергично отвечала на каждое движение Майлса, подгоняя его, делая его желание нестерпимым, неудержимым. Схватив Кэтрин за плечи, Майлс двигался все быстрее, все сильнее и, услышав стон наслаждения, слетевший с ее губ, едва не потерял сознание, когда горячая струя излилась из него в лоно Кэтрин.

Придя в себя и немного отдышавшись, Майлс перевернулся на спину и спросил, обнимая Кэтрин за плечи:

– Кэт, ты еще не решила, прощать тебе меня или нет?

– Мне кажется, ты уже получил прощение, – хрипло ответила она. – Жаль только, что так и не сумел согреть мне ноги.

И она провела своей холодной пяткой по ноге Майлса. Тот вздрогнул, и оба они весело расхохотались.

– Ну а если серьезно, Кэтрин? Мне нужно знать, что ты по-прежнему веришь в меня. Поверь, я искренне раскаиваюсь во всем, что…

Она прикрыла ему рот ладонью.

– Майлс Грейсон, по-моему, сейчас не время для таких разговоров, – Кэтрин нежно поцеловала Майлса. – Ну, хорошо, я скажу, чтобы ты смог успокоиться. Да, я люблю тебя и хочу стать твоей женой. Да, я верю тебе и знаю, что ты веришь в меня.

Вскоре они уснули в объятиях друг друга, и им не страшен был холодный ветер, всю ночь завывавший за окном.

Но не всем спокойно спалось в Четэм-Холле в ту ветреную ночь. Эдвард ходил по своей спальне почти до утра, снова и снова думая о том, как ему завладеть всем достоянием своего брата, а заодно и прелестной юной женщиной, претендующей на роль Виктории.

Свою роль она вела превосходно, практически без ошибок, и все же Эдвард знал, что это – не Виктория. Да, эта женщина была похожа на нее и лицом, и голосом, и поведением, но Эдвард постоянно чувствовал напряжение и внутренний жар, исходивший от нее. Казалось, она постоянно должна сдерживать свои чувства, не давая им излиться наружу.

«Интересно будет посмотреть, какова она окажется в постели», – подумал Эдвард и плотоядно ухмыльнулся.

После смерти Евангелины он не любил никого. Разумеется, у него были женщины, и немало, но он лишь пользовался их телами, не затрачивая ни чувств, ни душевных сил, и забывал очередную любовницу, прежде чем та успевала выйти из его спальни. Но эта женщина – двойник Виктории… О, здесь совсем другое дело. С одной стороны, она неотличимо похожа на Евангелину, с другой же – она чужая, и, овладев ею, он не совершит кровосмешения, как было бы в том случае, если бы он уложил в свою постель настоящую Викторию.

Это просто замечательно – не состоять в родстве с прелестной юной женщиной, двойником Евангелины и Виктории.

«Я обязательно добьюсь ее, – подумал Эдвард, – но при этом постараюсь избежать тех ошибок, которые совершал в прошлом. На этот раз все должно быть сделано чисто, чтобы комар носа не подточил».

Эдвард прилег, не раздеваясь, на постель и продолжал негромко говорить с собой вслух:

– Я не знаю ее настоящего имени. Как же мне назвать ее – для самого себя? Эти шелковые волосы, эти яркие зеленые глаза… Пожалуй, она напоминает мне ласковую кошечку. Решено, – улыбнулся он, – она будет для меня Золотой Кошечкой. Так я и стану ее называть до тех пор, пока не узнаю ее настоящего имени.

Он прикрыл глаза и предался мечтам, в которых Золотая Кошечка уже принадлежала ему. Он видел ее прирученной, покорной, навсегда лишившейся острых когтей. Да, приручить такую кошечку будет нелегко. Это займет немало времени, но на сей раз он не станет спешить, ведь главный приз в этой игре стоит того, не так ли?

Завтра он начнет свою игру. Разумеется, он никому не скажет о том, что эта женщина – самозванка. Нет, он вернется в Лондон и потихоньку начнет готовить капкан для кошечки. А потом, поймав, приручив и сделав ее своей союзницей, он приступит к последнему акту драмы, которая должна завершиться полным его триумфом. Тогда-то он и сведет окончательные счеты с Джеффри.

Эдвард Демьен уснул на заре со счастливой улыбкой на губах, предвкушая наслаждения, которые ожидают его в самом скором будущем.

Полдень следующего дня застал Кэтрин в полном замешательстве.

– Я ничего не понимаю, Майлс, – призналась она. – Что бы я ни говорила Эдварду, ничем не могу расшевелить его. Вчера он постоянно пытался подловить меня, очевидно, хотел проверить, кто я – Виктория или ее двойник. А сегодня он вдруг стал вежливым, спокойным и… непробиваемым.

– Для того чтобы перейти в открытую атаку, ему пришлось бы признаться в том, что он причастен к исчезновению Виктории, но на это он, разумеется, не пойдет… – задумчиво произнес Майлс, но Кэтрин перебила его:

– А может быть, мое сходство оказалось настолько полным, что он поверил в то, что я и есть Виктория? – Она прошла к дивану и присела на него. – Скажи, мы не можем ошибаться? А вдруг Эдвард непричастен к исчезновению Виктории?