Она увидела и почувствовала мою растерянность и, проявив восхитительное присутствие духа, избавила меня от нее, сказав:

– Дорогая София, не испытывайте неловкости оттого, что выдали себя: я поверну разговор, сделав вид, что ничего не заметила.

Ах! Как я полюбила ее за доброту!

– Вы по-прежнему много ездите верхом? – спросила она.

– Мой врач рекомендует мне верховую езду. Мы совершаем восхитительные прогулки верхом; у меня прекрасная лошадь, и это развлечение мне необычайно нравится, – ответила я, вполне оправившись от смущения, – и, говоря коротко, я езжу верхом довольно много.

– Вы совершенно правы, дорогая, – заметила мисс Джейн, а затем произнесла следующую фразу, представляющую собой экспромт и рекомендующую как верховую езду, так и нравственную чистоту: – Ездите верхом, где это дозволено, будьте чисты, где только можете. – И добавила: – Я тоже когда-то ездила верхом, но это было очень много лет назад… – Она произнесла это таким тихим и дрожащим голосом, что я промолчала: пораженная ее манерой высказывания, я не смогла ничего промолвить в ответ. – Я не ездила верхом, – продолжала мисс Джейн, взглянув мне прямо в глаза, – с тех самых пор, как была замужем.

Никогда еще я не была так поражена…

– Замужем, мадам?! – воскликнула я.

– Не нужно пытаться скрыть свое изумление, – ответила она, – поскольку только что сказанное мной должно казаться вам невероятным, и тем не менее нет ничего более правдивого, чем то, что некогда я была замужем.

– Но тогда почему вас называют мисс Джейн?

– Я, милая София, вышла замуж без благословения и даже без ведома своего отца, покойного адмирала Аннслея. Таким образом, необходимо было хранить эту тайну от него и от всех остальных, пока некая счастливая случайность не даст мне возможность раскрыть ее… Возможность эта, увы! пришла слишком скоро в лице преждевременной кончины моего дорогого капитана Смелвуда… Простите мне эти слезы, – продолжила мисс Джейн, вытирая глаза, – я никак не могу позабыть супруга. Он пал, милая София, сражаясь за свою страну в далекой Америке, после почти семи лет счастливейшего брака… Мои дети, два чудных мальчика и девочка, постоянно проживавшие со мной и моим отцом и считавшиеся им и всеми знакомыми детьми одного из моих братьев (хотя ни братьев, ни сестер у меня отродясь не бывало), до той поры составляли утешение моего сердца. Но не успела я потерять Генри, как эти славные создания заболели и умерли… Представьте себе, дорогая София, какие чувства я должна была испытывать, когда проводила своих детей до их преждевременной могилы, считаясь их тетушкой… Отец мой ненадолго их пережил: он умер несколько недель спустя, бедный, добрый старик, до своего последнего часа совершенно не подозревавший о моем браке.

– Но разве после его смерти вы не воспользовались своим правом и не взяли себе фамилию покойного супруга?

– Нет, я не могла заставить себя так поступить, тем более что со смертью своих детей я потеряла всякий стимул для подобного шага. Леди Бриджит и вы – единственные, кто знает, что я когда-то была женой и матерью. Не сумев уговорить себя взять фамилию Смелвуд (фамилию, которую после смерти моего Генри я не могла спокойно слышать) и понимая, что прав на фамилию Аннслей я не имею, я решила отказаться от обеих и с момента смерти отца ограничилась лишь именем, данным мне при крещении. – Она умолкла.

– Ах, дорогая мисс Джейн, – воскликнула я, – я вам бесконечно признательна за такой увлекательный рассказ! Вы не можете себе представить, как он развлек меня! Но неужели вы уже закончили?

– Могу только добавить, дорогая София, что приблизительно в то же самое время умер и старший брат моего Генри, в результате чего леди Бриджит, как и я, овдовела; а поскольку мы всегда любили друг друга по причине высоких отзывов о нас окружающих, хоть лично никогда и не были знакомы, то решили жить вместе. Мы написали друг другу и отправили письма в одно и то же время, настолько совпадали наши чувства и поступки! Мы обе с радостью приняли предложение, которое сделали и получили – стать одной семьей, и с тех пор живем вместе в любви и согласии.

– И это все? – спросила я. – Надеюсь, это все же не конец?

– Нет, это все; неужели вам доводилось слышать более трогательную повесть?

– Никогда, и потому она доставила мне столько удовольствия, ведь когда человек несчастлив, ничто не может так тронуть его чувства, как рассказ о несчастье другого.

– Ах! Но дорогая София, вы-то отчего несчастны?

– Разве вы не слышали, мадам, о свадьбе Виллоуби?

– Но милочка, почему вы так убиваетесь из-за его вероломства, когда вы с такой легкостью перенесли вероломство многих молодых людей до него?

– Ах, мадам, к ним я уже успела привыкнуть, но когда Виллоуби разорвал нашу помолвку, я не испытывала разочарования уже целых полгода.

– Бедняжка! – воскликнула мисс Джейн.

Письмо третье – от юной леди, оказавшейся в стесненных обстоятельствах, к подруге

Несколько дней назад я посетила закрытый бал, который давал мистер Пепелгэм. Поскольку матушка никогда не бывает в свете, она поручила меня заботам леди Гревиль, оказавшей мне честь заехать за мной по пути туда и позволившей мне сесть впереди, хотя последняя услуга оставила меня совершенно равнодушной, поскольку я знаю, что она считается весьма обязывающей.

– Что ж, мисс Мария, – произнесла ее светлость, увидев, как я подхожу к экипажу, – вы сегодня весьма элегантно выглядите: мои бедные девочки, увы, померкнут на вашем фоне; я только надеюсь, что ваша матушка все же не решится причинить себе горе расставанием с вами. У вас новое платье?

– Да, мэм, – как можно равнодушнее ответила я.

– Так и есть, и думаю, очень тонкое. – И она пощупала материал, когда я, с ее позволения, усаживалась рядом с ней. – Смею сказать, это очень умно с вашей стороны… Но должна признаться – вы ведь знаете, я всегда говорю, что думаю, – я считаю, вы совершенно зря пошли на такие расходы… Почему бы вам не надеть старое, в полоску? Конечно, не в моем обычае придираться к людям лишь потому, что они бедны, – ведь я считаю, что они более достойны презрения и жалости, нежели упреков в недостатке средств, особенно если они с этим ничего поделать не могут; но в то же время должна заметить: по моему мнению, ваше старое платье в полоску вполне сгодилось бы для своей обладательницы, поскольку, сказать по правде (а я всегда говорю, что думаю), я опасаюсь, что половина людей в зале не поймут, есть на вас вообще платье или нет; но, полагаю, сегодня вы намерены отхватить себе муженька… Что ж, чем раньше, тем лучше, желаю вам успеха.

– В самом деле, мэм, у меня вовсе нет подобных намерений…

– Никто никогда не слышал, чтобы юная дама признавалась, что охотится за состоянием, – рассмеялась леди Гревиль, но Эллен, я уверена, мне посочувствовала.

– Ваша матушка уже легла, когда вы вышли из дому? – спросила ее светлость.

– Но, мэм, – вмешалась Эллен, – сейчас ведь только девять часов.

– Верно, Эллен, но свечи стоят денег, а миссис Вильямс слишком умна, чтобы быть расточительной.

– Она как раз собиралась ужинать, мэм.

– А что она ела на ужин?

– Не знаю, я не обратила внимания.

– Хлеб с сыром[51], полагаю.

– По-моему, лучшего ужина и желать нельзя, – возразила Эллен.

– У тебя нет причин желать его, – парировала ее мать, – поскольку тебе всегда подают ужин получше.

Мисс Гревиль преувеличенно громко рассмеялась, как она всегда делает в ответ на шутки маменьки.

Вот в такой унизительной ситуации мне пришлось оказаться, когда я вынуждена была ехать в экипаже ее светлости, но я не смела дерзить, поскольку маменька всегда учит меня проявлять скромность и терпение, если я хочу устроиться в этом мире. Она настаивает на том, чтобы я принимала все приглашения леди Гревиль, иначе, не сомневайся, я ни за что не вошла бы ни в ее дом, ни в ее карету ввиду неприятной убежденности в том, что там меня постоянно будут попрекать бедностью… Когда мы доехали до поместья Пепелгэмов, пробило десять часов – на полтора часа позже, чем нас там ожидали; но леди Гревиль – дама слишком светская (или, по крайней мере, считает себя таковой), чтобы быть пунктуальной. Танцы, однако, еще не начались, так как все ожидали мисс Гревиль. С момента нашего прихода прошло немного времени, когда меня пригласил на танец мистер Бернард; но когда мы уже вставали, он вспомнил, что оставил свои белые перчатки у слуги, и тут же поспешил за ними. Тем временем танцы начались, и леди Гревиль, идя в другую залу, прошла прямо передо мной… Она заметила меня, резко остановилась и, хотя мы были не одни, сказала:

– Ну надо же, мисс Мария! Как, разве вы не можете найти себе партнера? Бедная девочка! Боюсь, новое платье вы надели совершенно зря. Но не отчаивайтесь; возможно, вам все же удастся сделать круг-другой до конца вечера.

Произнеся это, она двинулась дальше, не слушая моих многочисленных уверений, что я уже обещала танец, и оставив меня в большом раздражении из-за того, что меня так опозорили перед всеми… Впрочем, мистер Бернард довольно быстро вернулся и, подойдя ко мне, как только вошел в залу, а сразу за тем введя в круг танцующих, надеюсь, избавил мою репутацию от тени, брошенной на нее леди Гревиль, на глазах у всех пожилых дам, слышавших ее речь. Вскоре мои беспокойства утонули в удовольствии от танца и от осознания того, что у меня самый приятный партнер из всех присутствующих. А поскольку он, более того, является наследником чрезвычайно солидного состояния, я заметила, что леди Гревиль не очень-то обрадовалась, когда увидела, кого он предпочел… Ее переполняла решимость унизить меня, и потому, когда мы сидели и отдыхали между танцами, она в сопровождении мисс Мейсон подошла ко мне с еще более оскорбительно важным видом, нежели обычно, и спросила достаточно громко, чтобы ее услышала половина присутствующих:

– Простите, мисс Мария, чем занимался ваш дедушка? Мы с мисс Мейсон никак не можем решить, был ли он бакалейщиком или переплетчиком.

Я поняла, что она просто хочет задеть меня, и приняла решение насколько возможно не дать ей заметить, что ей это удалось.

– Ни тем, ни другим, мадам; он был виноторговцем.

– Ах, вот оно что; я знала, что он занимался каким-то недостойным делом… Он ведь разорился, не правда ли?

– Полагаю, что нет, мэм.

– Разве он не скрывался от правосудия?

– Никогда о таком не слышала.

– Но, по крайней мере, он умер банкротом?

– Мне об этом никогда раньше не говорили.

– Как, а разве ваш отец не был беден как церковная мышь?

– Полагаю, что нет.

– Разве однажды он не предстал перед судом Королевской скамьи?[52]

– Я его там никогда не видела.

Она наградила меня таким взглядом… а потом развернулась и ушла в большом гневе; а я была в восторге от собственной дерзости, но опасалась, не сочли ли меня чересчур нахальной. Поскольку леди Гревиль была ужасно на меня сердита, оставшийся вечер она не обращала на меня решительно никакого внимания; впрочем, будь я у нее в фаворе, она бы точно так же меня игнорировала, поскольку присоединилась к группе влиятельных людей, а она никогда не говорит со мной, если рядом есть еще кто-нибудь. Мисс Гревиль за ужином оставалась вместе с матерью и ее собеседниками, а Эллен предпочла сидеть рядом со мной и с Бернардами. Мы чудесно потанцевали, а поскольку леди Г. проспала весь путь до самого дома, то и поездка оказалась весьма приятной.

На следующий день, как раз когда мы обедали, у ворот остановилась карета леди Гревиль – она считает, что именно это время больше всего подходит для визитов. Она послала слугу сообщить нам, что «она не намерена входить в дом, а вот мисс Мария обязана подойди к ее экипажу, поскольку ее светлость желает с ней поговорить, да пусть поспешит и явится немедленно…»

– Какое наглое сообщение, мама! – воскликнула я.

– Иди, Мария, – велела мне маменька… И я подчинилась, и пошла туда, и вынуждена была стоять у окна экипажа из-за прихоти ее светлости, хотя дул очень сильный и холодный ветер.

– М-да, мисс Мария, вижу, вы сегодня не так элегантны, как давеча… Но я приехала сюда не для того, чтобы проверить, как вы одеты, а чтобы сообщить, что вы можете отобедать с нами послезавтра… не завтра, не перепутайте и не приходите завтра: мы ждем лорда и леди Клермон и сэра Томаса Стэнли с семейством… Вам, пожалуй, не удастся одеться столь же хорошо, как вчера, поскольку кареты я за вами не пришлю; если будет дождь, можете взять зонт.

Я едва сдерживала смех, слушая, как она милостиво дозволяет мне не мокнуть…

– И пожалуйста, будьте любезны не опаздывать, ждать вас я не стану: терпеть не могу, когда обед слишком долго стоит на плите. Но и раньше срока тоже не приходите. Как поживает ваша матушка? Она сейчас обедает, не так ли?

– Да, мэм, мы как раз обедали, когда ваша светлость прибыли.

– Боюсь, вам очень холодно, Мария, – заметила Эллен.