Глава 10

Не прошло и недели с тех пор, как мисс Диана Паркер сообщила брату, что в ее состоянии морской воздух несомненно был бы губителен, и, однако, вот она в Сэндитоне и, похоже, намеревалась остаться здесь на некоторое время, напрочь забыв о том, что писала и чувствовала еще совсем недавно. В загадочном состоянии здоровья мисс Дианы Шарлотта не могла не заподозрить некоторой доли фантазии. Странные недомогания и чудесные избавления представлялись ей скорее развлечением праздного ума, чем подлинными недугами и исцелениями. Семейство Паркеров, вне всякого сомнения, отличалось живым воображением и чувствительностью, но, если чувства, переполнявшие старшего брата, нашли себе выход в прожектерстве, сестры его были склонны растрачивать свои на изобретение самых невероятных болезней.

В целом душевная живость Паркеров не находила себе должного применения; отчасти поэтому она выливалась в страстное желание служить другим. Казалось, им суждено было постоянно оказывать кому-то помощь, ибо, не проявляя энергии, они начинали страдать от всяческих жестоких недугов. Некоторая врожденная болезненность, а также пагубная тяга к медицине, к тому же с оттенком шарлатанства, привели к тому, что время от*, времени они и впрямь испытывали различные недомогания; все остальные их болезни являлись плодом воображения, подстегнутого стремлением к исключительности и жаждой чудес. У них были щедрые души и благие намерения, но в каждом их добром поступке сквозили беспокойный нрав и желание превзойти всех: что бы они ни делали или ни чувствовали — все было проникнуто тщеславием.

Бóльшую часть вечера мистер и миссис Паркер провели в гостинице; однако при этом Шарлотта не раз видела из окна, как мисс Диана мечется по городу в поисках дома для женщины, с которой она не была знакома и которая об этом не просила. С другими членами семейства Шарлотта познакомилась на следующий день, когда те благополучно перебрались в меблированные комнаты и любезно пригласили всех их на чашку чая.

Они поселились в одном из домов на бульваре, и, когда Шарлотта вошла в небольшую уютную гостиную с прекрасным видом на море, они уже сидели там, переодевшись к вечеру. Несмотря на очень теплый летний день, окна в гостиной не были распахнуты, более того — диван со столом, за которым располагались все присутствующие, помещались на другом конце комнаты, у пылающего камина. Мисс Сьюзен, к которой Шарлотта, памятуя о трех вырванных зубах, приблизилась с почтительным состраданием, наружностью и манерами не слишком отличалась от своей сестры, хотя казалась более хрупкой, более изнуренной болезнями и лекарствами, но при том более раскованной, хоть и менее громогласной. Весь вечер она, как и Диана, болтала не закрывая рта, и, если не считать зажатого в руке флакона с нюхательными солями и того, что два или три раза она принимала капли из пузырька, целая батарея которых успела выстроиться на камине, не считая также множества гримас и подергиваний, Шарлотта не заметила никаких симптомов иного недомогания — кроме того, которое она со всей самонадеянностью собственного крепкого здоровья взялась бы лечить, погасив огонь в камине, распахнув окно и выбросив прочь капли и нюхательные соли. Ей не терпелось взглянуть на мистера Артура Паркера. Она представляла его себе хилым, тщедушным юношей и с изумлением обнаружила, что ростом он не ниже брата, но гораздо плотнее — крепкий и широкоплечий, — и, кроме некоторой одутловатости, ничто не выдавало в нем больного.

Диана, несомненно, была главой семьи, ее движущей силой и деятельным началом. С утра хлопоча по делам миссис Гриффитс и своим собственным, она по-прежнему оставалась самой оживленной из всех. Сьюзен же руководила их окончательным переселением из гостиницы, собственноручно перенеся при этом две тяжелые коробки, а Артуру воздух показался таким холодным, что он поспешил перейти из одного дома в другой, после чего гордо уселся поджариваться у самого огня. Диана призналась, что немного устала; хлопоты ее слишком обычны, чтобы их перечислять, но, по собственным подсчетам, за семь часов она ни разу не присела. Однако достигнутые успехи придали ей сил: преодолев множество препятствий, она не только сняла для миссис Гриффитс отличный дом за восемь гиней в неделю, но и провела множество переговоров с поварами, горничными и прачками, так что по прибытии миссис Гриффитс оставалось лишь призвать их к себе одним мановением руки. В довершение всего Диана написала несколько строк самой миссис Гриффитс; нехватка времени не позволяла ей воспользоваться привычным окольным путем передачи сведений, и потому она с упоением прокладывала первую тропинку знакомства к столь изобильному источнику новых обязанностей.

Выходя из дома, мистер и миссис Паркер с Шарлоттой увидели два почтовых экипажа, направлявшихся к гостинице, — приятное зрелище, дающее повод для догадок. Сестры Паркер и Артур также что-то видели: они заметили из окна, что в гостиницу кто-то приехал, больше им ничего разглядеть не удалось. Мистер и миссис Паркер утверждали, что экипажей два. Что, если это камберуэльский пансион? Но все присутствующие заявили, что двух экипажей для пансиона слишком мало. Мистер Паркер уверился, что прибыло новое семейство.

Все еще пытаясь рассмотреть, что происходит у гостиницы, все наконец расселись по местам; Шарлотта оказалась рядом с Артуром, которому близость к огню доставляла такое наслаждение, что, когда он попытался уступить ей свое место, нельзя было не отдать должное его благовоспитанности. Не заметив в отказе гостьи ни малейших колебаний, Артур с довольным видом вновь опустился на стул. Шарлотта отодвинулась от огня подальше, используя в качестве экрана плечи и спину своего соседа и радуясь, что они оказались гораздо шире, чем она предполагала.

Хотя не только поза, но и выражение лица Артура свидетельствовали об усталости, он был совсем не прочь поболтать с Шарлоттой. И пока четверо остальных беседовали преимущественно между собой, он не испытывал никаких сожалений, что по долгу вежливости оказывает внимание сидевшей рядом с ним хорошенькой девушке. Его брат, понимавший, что молодому человеку, как правило, решительно недостает повода проявить себя, а также и предмета подлинного воодушевления, наблюдал за этой сценой с явным удовольствием. Очарование цветущей юности произвело такой эффект, что сосед Шарлотты произнес нечто вроде извинения за то, что разжег камин.

— Дома мы не стали бы топить, — заметил он, — но возле моря воздух всегда сырой. Ничего на свете так не боюсь, как сырости.

— Мне повезло больше, — ответила Шарлотта. — Я никогда не знаю, сух или влажен воздух. Мне он всегда идет на пользу и придает сил.

— Я тоже не меньше других люблю свежий воздух, — продолжал Артур. — Обожаю стоять у открытого окна, когда нет ветра, но, к сожалению, сырой воздух мне вреден. От сырости у меня разыгрывается ревматизм. Вы, вероятно, не страдаете ревматизмом?

— Ни в малейшей степени.

— Это большое счастье. Возможно, у вас больные нервы?

— Полагаю, что нет. Мне так не кажется.

— А вот я очень нервный. Сказать по правде, от нервов я страдаю больше всего, таково мое мнение. Мои сестры считают, что у меня разлитие желчи, но я с ними не согласен.

— Несомненно, вы имеете полное право с ними не соглашаться.

— Будь у меня разлитие желчи, — продолжал Артур, — вино причиняло бы мне вред, я же ощущаю от него только пользу. Чем больше я выпью вина — разумеется, в меру, — тем лучше себя чувствую. А всего лучше я чувствую себя по вечерам. Если бы вы видели меня сегодня до обеда, то, скорее всего, подумали бы, что я заслуживаю жалости.

В это Шарлотте было нетрудно поверить. Однако она невозмутимо произнесла:

— Насколько я разбираюсь в нервных болезнях, при их лечении незаменимы свежий воздух и движение — ежедневный моцион, я посоветовала бы вам двигаться гораздо больше, чем, вы, вероятно, привыкли.

— О, я и сам люблю движение, — ответил Артур, — и, если позволит погода, собираюсь много гулять. Каждое утро перед завтраком буду выходить и прогуливаться по бульвару, вы часто сможете видеть меня у Трафальгар-хауса.

— Но разве прогулку до Трафальгар-хауса можно назвать моционом?

— Нет, если говорить о расстоянии, но холм, на котором он стоит, такой крутой! Взобраться на этот холм в середине дня значит неминуемо вспотеть! Пока я туда вскарабкаюсь, пот будет лить с меня градом! Я очень легко потею, а это самый верный признак нервозности.

Они так углубились в медицину, что Шарлотта сочла появление лакея с чайным подносом весьма приятной переменой. Галантность молодого человека куда-то мгновенно испарилась. Артур взял какао с подноса, на котором число заварочных чайничков и прочих принадлежностей для чаепития почти соответствовало числу присутствующих — мисс Сьюзен пила один сорт травяного чая, мисс Диана другой, — и, повернувшись лицом к камину, принялся с довольным видом помешивать и томить на огне свой напиток, а также подсушивать кусочки хлеба, принесенные на специальной подставке для тостов, и пока не довел своего дела до конца, Шарлотта не услышала от него ни слова, если не считать нескольких обрывочных возгласов одобрения в свой собственный адрес.

Однако, завершив свои труды, Артур галантно придвинул к ней свой стул и доказал, что трудился не для одного себя, сердечно пригласив ее отведать какао и тостов. Он очень удивился, заметив, что Шарлотта уже успела налить себе чаю, — настолько был поглощен собой.

— Я полагал, что управлюсь быстро, — заметил он, — но дело в том, что какао необходимо долго кипятить.

— Весьма вам признательна, — ответила Шарлотта, — но я предпочитаю чай.

— Тогда я налью себе, — сказал Артур. — Ничто не оказывает на меня такого благотворного действия, как большая чашка слабого какао.

Однако Шарлотта с изумлением заметила, что струя этого слабого какао густого темно-коричневого цвета, и в тот же миг обе его сестры вскричали:

— Ах, Артур! Ты с каждым днем пьешь какао все крепче!

Вполне вразумительный ответ «Сегодня оно и впрямь крепче положенного» убедил Шарлотту в том, что Артур не расположен морить себя голодом, как того желали бы его сестры или считал подобающим он сам. Чтобы не слышать больше своих сестер, он поспешил перевести разговор на тосты.

— Надеюсь, вы отведаете мои тосты, — проговорил он. — Мне кажется, я замечательно их готовлю. Они у меня никогда не подгорают, потому что я никогда не держу их слишком близко к огню, только взгляните, как равномерно они подрумянились. Вы любите подрумяненные тосты?

— Очень люблю, но только если их хорошенько намазать маслом, — ответила Шарлотта.

— Совсем как я, — подхватил он с довольным видом. — В этом мы с вами полностью сходимся. Сухие тосты не только не полезны, напротив, я полагаю, они чрезвычайно вредны для желудка. Если их слегка не намазать маслом, они поцарапают стенки желудка. Я в этом абсолютно уверен. С удовольствием намажу их маслом, сначала для вас, а потом для себя. Сухие тосты крайне вредны, но некоторые почему-то не желают этого понять. Сухие царапают стенки желудка, словно терка для мускатных орехов.

Однако завладеть маслом Артуру удалось не без боя: сестры незамедлительно обвинили его в неумеренности и безответственности, он же отвечал, что масла ест не больше, чем необходимо для защиты желудка, к тому же он просит масла не для себя, а для мисс Хейвуд. Это заявление возымело действие, Артур получил масло и намазал его на тост с аккуратностью, восхитившей, по меньшей мере, его самого. Справившись с ее тостом, он взялся за свой. Шарлотте едва удалось сохранить невозмутимость, когда, косясь на сестер, он тщательно соскреб почти все масло со своего куска, а после, улучив момент, добавил изрядную порцию и торопливо сунул в рот. Наслаждение, которое мистер Паркер извлекал из своей болезненности, бесспорно было совершенно иного свойства, чем у его сестер, — во всяком случае, более телесным. Он в полной мере был подвержен земным соблазнам. Шарлотта не могла не заподозрить Артура в том, что избранная им линия поведения служила оправданием праздности, и он готов был признать у себя наличие лишь таких болезней, которые требовали комфорта и усиленного питания. Однако вскоре она убедилась, что иногда он разделяет взгляды своих сестер.

— Как? — воскликнул Артур. — Вы решились выпить две чашки крепкого зеленого чаю! Должно быть, у вас стальные нервы! Как я вам завидую. Если бы я выпил хоть одну такую чашку — как вы думаете, что бы со мной произошло?

— Наверное, не спали бы всю ночь, — ответила Шарлотта, рассчитывая грандиозностью своего предположения пресечь попытку ее изумить.

— О, если бы только это! — воскликнул он. — Увы, зеленый чай для меня подобен яду, не прошло бы и пяти минут, как у меня отнялась бы вся правая половина тела. Звучит почти неправдоподобно, но это случалось со мной так часто, что сомневаться не приходится. Правая половина полностью отнимается на несколько часов!