— Нет, — прошептала она в ответ, почти не понимая, что говорит. — Нет, ни за что!

— Я хочу тебя, любовь моя. Я хочу погрузиться в тебя целиком. Ты позволишь мне?

Он уже расстегнул свои брюки, и Кэтрин, вздрогнув, поняла, что он хочет взять ее прямо здесь, на подоконнике, средь бела дня.

— Но Эван… кто-нибудь может… увидеть…

— Никто не увидит нас… — сказал он, высвобождая затвердевшую плоть. — В доме нет никого. Все семейство уехало в город до конца дня. — И, обхватив ее ягодицы, чуть приподнял и придвинул Кэтрин к себе.

Она бессвязно пробормотала:

— Но слуги…

— …будут стоять внизу, глазея на твое окно, — закончил он за нее. — И все равно ничего не увидят, кроме твоей спины.

— Но… Эван!

— Тсс, — он поцеловал ее растрепавшиеся волосы. — Я так страстно хочу тебя, а плечо еще побаливает… И та поза, которая, быть может, была бы лучше, сейчас причинит мне массу неудобств. — Наклонившись к уху, он сжал мочку зубами. — Пожалуйста, Кэтрин… если ты хочешь меня, делай, как я прошу.

Кэтрин со стоном припала губами к его рту.

— Ты же сам знаешь, как я хочу тебя. Он перевел дыхание:

— Тогда веди меня сама, вперед. Потребовалось некоторое время, чтобы понять, о чем он просит ее. И хотя это несколько смутило Кэтрин, она сделала, как Эван сказал, вздрогнув от сладости прикосновения к его мужской плоти и осознания, что сейчас она снова окажется в ней. Сначала Кэтрин было не очень удобно. Но когда Эван полностью вошел в нее, Кэтрин забыла обо всем на свете.

— Боже мой, Кэтрин, — прохрипел Эван, переводя дыхание. — Это просто неописуемое наслаждение…

Кэтрин снова откинулась. А Эван принялся равномерно двигаться, и она жадно прижалась к нему, обвив ногами за талию, желая полностью открыться навстречу ему, чтобы он коснулся самых сокровенных глубин ее тела.

Эван не мог поверить себе, когда ощутил ноги Кэтрин на своей талии. Он наконец одержал победу. Если он сумеет не погасить ее желание, у него будет шанс переубедить ее освободиться от страха перед проклятием.

Кэтрин непроизвольно подалась вперед, еще шире раздвигая ноги. Эван застонал. Боже!., как же она обольстительна. Такая желанная и… пылкая. Ощущение, которое он испытывал, входя в нее, невозможно было передать… Ничего подобного он еще никогда не переживал… и он знал все это потому, что Кэтрин самая добрая… самая щедрая… самая необычная женщина из тех, кого он встречал…

Ее не волновало его прошлое. Она ясно дала ему это понять. И Эван сделает все, чтобы она никогда не пожалела о том, что доверилась ему. Обхватив Кэтрин здоровой рукой, он склонился и поцеловал ее, пробежав губами по губам, как это нравилось ей.

Он ощущал нарастание напряжения в ее теле — она приникала к Нему со все большей ненасытностью, которая сводила его с ума. И Эван молил Бога помочь ему удержать себя в узде, пока он не доведет до вершины наслаждения Кэтрин. Только так ему удастся сохранить ее любовь — ибо он помнил, что путь к душе женщины лежит через ее тело.

Ему хотелось ласкать ее груди, но у него была только одна здоровая рука, и ею он придерживал Кэтрин. Поэтому Эван принялся ласкать ее ртом, целуя прелестные ушки, шею, грудь, полоску меж грудей и соски — все то, чем он так восхищался.

Но через какое-то время животное начало в нем взяло верх. Он столько дней не имел возможности прикоснуться к ней, а Кэтрин так откликалась на каждое его движение. И мощным толчком он двинулся вперед. Это была не просто буря страсти. Это был шторм, что не вызвало сопротивления с ее стороны. Напротив. Кэтрин с не меньшей силой подалась вперед, словно желая слиться с ним, издавая невнятные стоны, от которых у него все поплыло перед глазами:

— Кэтрин… моя любовь… моя жизнь… — прошептал Эван, убыстряя движения.

Выгнувшись еще сильнее, она с таким пылом принимала его в себя, что его желание достигло наивысшей точки. Кэтрин в последний раз сжала его бедрами и вскрикнула. В ответ вскрикнул и Эван. И, содрогаясь всем телом, он излил свое семя, испытывая невероятное наслаждение.

Прошло какое-то время, прежде чем кровь перестала бешено стучать в его ушах. Мускулы расслабились. Он стоял, прижимая ее к себе, словно они составляли единое целое. Когда Кэтрин с легким вздохом поникла головой на его плече, Эван почувствовал, как заныла его рана.

Но он все еще был не в состоянии отодвинуться от нее. Ощущать ее тело, обвившееся вокруг него, — единственное, чего ему хотелось, и он готов был стоять так хоть целую вечность.

Дождавшись, когда ослабевшая Кэтрин шевельнется, он приподнял ее голову и нежно поцеловал в алые губы:

— Ну что скажешь, любовь моя? — прошептал он. — Не отправиться ли нам в постель? Эту ночь я почти не спал, и думаю, что нет ничего лучше, чем уснуть в твоих объятиях.

Его слова поразили ее:

— В постель? Но сейчас день и… слуги удивятся… Он засмеялся:

— Для женщины, принадлежащей к высшему классу общества, ты слишком волнуешься по поводу мнения о тебе лакеев. Поверь мне, здешние слуги умеют держать язык за зубами. Кроме того, я подозреваю, что Джулиана запретила кому бы то ни было соваться в эту часть дома. По крайней мере до завтра.

Вспыхнув, Кэтрин провела ладонью по его груди:

— Неужто ты думаешь, будто она заранее…

— …знала, что мы с тобой займемся любовью? Конечно. — Он потрепал ее по порозовевшей щеке. — Уверяю тебя, у Воганов нет обыкновения отправляться по делам в город, когда в их доме гости.

— Какая она необыкновенная женщина, — покачала головой Кэтрин.

— Не более, чем ты, любовь моя. — И увидев, что она зарделась от его похвалы, добавил: — И мне хочется провести остаток дня и всю ночь, занимаясь любовью с самой необыкновенной женщиной в мире.

— Эван! Какой же ты ненасытный! — нахмурилась она.

Но не воспротивилась, когда он стал одной рукой снимать с нее платье, а вместо того сама помогла ему в этом. После чего он принялся раздеваться сам.

— Обычно люди раздеваются до того, как начинают заниматься любовью, — с улыбкой пояснил Эван, стаскивая через голову рубашку. После чего осторожно дотронулся до ворота ее тончайшей сорочки. Она снова задрожала, когда он поцеловал ее в обнаженное плечо.

Эван повел ее к постели:

— Но некоторые отклонения от обычного… не помешали нам, верно? — Он лег на постель и притянул ее к себе, так что она оказалась сверху. Обнаженная Кэтрин выглядела как юная богиня, и в нем вновь загорелось желание. — А теперь попробуем новую позицию.

Он раздвинул ее ноги, наблюдая, как ее глаза затягиваются туманной поволокой неги.

— Я хочу подложить еще немного дров в костер. — И он вытянул ноги, позволяя ей почувствовать его напряженную плоть. — И запомни, на этот раз я буду продолжать пытку до тех пор, пока ты не начнешь меня умолять взять тебя замуж.

И, сжав ее грудь рукой, большим и указательным пальцем руки стиснул сосок:

— И это будет не просто просьба, а мольба.

«Так или иначе, но я погибну из-за этой женщины, — подумал Эван. — Но уж, конечно, не от проклятия, которое нависло над ней. Она так обольстительна, что можно сойти в могилу от ненасытного желания.

Зато, — мысленно прибавил он, — я умру счастливым».

21.

Посреди ночи Кэтрин открыла глаза, словно от толчка. Ей приснилось, будто Воганы зашли в комнату, увидели их вместе в постели и с позором выгнали из своего дома. Краска стыда залила ее лицо, и она посмотрела на Эвана, который безмятежно спал рядом с ней.

Как он мог столь беспечно относиться к тому, что вытворяет под самым носом у своих благодетелей? Конечно, сейчас их не было в доме, но кто знает, когда они вернутся? Эван уверял ее, что Воганы часто остаются переночевать в своем доме в Кармартене. Но ее все равно не покидало смущение из-за того, чем они с Эваном занимаются под кровом Воганов в отсутствие хозяев.

Чего не скажешь об Эване. Вот уж поистине мужчины бессовестные создания. Он продержал ее в постели весь день. Она села и посмотрела на окно, сквозь которое луна струила свой свет. Там, на подоконнике, он взял Кэтрин в первый раз. Краска залила ее щеки при воспоминании об этом. А потом она покраснела еще больше, вспомнив, каким ласкам они предавались весь день.

Какое наслаждение она получила, лежа на нем сверху. Отбросив всякое смущение и стыд, Кэтрин могла сама двигаться так, как ей хотелось. Какие удивительные вещи Эван открыл ей! И какое удовольствие ему доставляло то, что она до сих пор не имела понятия о любовных утехах. Но Кэтрин и не представляла, чего она лишает себя… какое это счастье, лежать в объятиях любящего тебя мужчины. Вечером, когда они решили спуститься к ужину и выяснить, не вернулись ли Воганы, оба обрадовались, услышав, что хозяева намерены были остаться в городе на ночь. Это, казалось, дало Эвану право вести себя как заблагорассудится. Кэтрин не могла поверить, что он способен вытворять такое во время еды. Он усадил ее рядом с собой, гладил и ласкал незаметно для слуг под столом, за длинной скатертью, и при этом уверял, будто бы со стороны ничего не заподозришь и они выглядят как два друга, которые получают удовольствие от еды. Но Кэтрин была уверена — завтра все слуги только и будут говорить, что об их скандальном поведении.

Но самое странное — хоть ее и ужасала мысль, что кто-то увидит, чем они занимаются, — тайные ласки Эвана вызывали в ней какое-то особенное чувство удовольствия, не сравнимого ни с чем. Кэтрин совершенно не запомнила, что ела и что пила, и даже не помнила, о чем они говорили. В памяти осталось только невероятное возбуждение, которое она испытывала, когда он, положив руку ей на бедро, медленно поднимал платье, пока рука его не коснулась лона. Он с такой изощренной нежностью ласкал ее лоно, что довел ее до крайней степени желания буквально за несколько минут.

И тогда Кэтрин решила погасить огонь огнем и, протянув руку, прикоснулась к его мужской плоти, просунув руку сквозь застежку на брюках. Ей хотелось только подразнить его, но едва она собралась убрать руку, он сжал ее ногами и попросил:

— Оставь так, дорогая моя!

Только когда слуги принесли следующую смену блюд, Эван позволил ей отнять руку, но к тому времени плоть его затвердела как камень. И к концу ужина они оба настолько возбудились, что не помнили, как добрались наверх, до постели — и друг до друга.

Позже она пыталась его убедить не вести себя столь вызывающе. Но он, усмехнувшись, ответил, что она требует невозможного от мужчины, который сгорает от желания. И он снова приник губами к ее лону и исступленно ласкал, пока она не принялась молить его войти в нее. Только после этого он положил ее на себя.

Боже, что это была за ночь! Восхитительная, сладостная, томительная ночь.

Кэтрин повернулась и посмотрела на него. Он лежал на спине, склонив голову к раненому плечу. И с таким безмятежным ангельским лицом, подумала Кэтрин. И если бы кто-нибудь увидел его спящим, он бы и представить себе не мог, будто этот человек способен на такие проявления страсти… и мальчишеский задор, который прячется под напускной серьезностью ученого. Это же озорство ощущалось и в его стремлении предаваться тайным ласкам за ужином — вопреки нормам поведения, принятым в приличном обществе. Как и она сделала свой выбор вопреки разнице их происхождения.

Едва заметная улыбка коснулась ее губ. Но для нее не составляло труда пренебречь мнением высшего общества, в котором она, можно сказать, никогда не чувствовала себя своей. Наверное, поэтому ей доставляли такое удовольствие его тайные ласки. Сколько лет за ее спиной сплетничали, обвиняя ее в таких вещах, о которых она и не помышляла. И ей было приятно сделать что-то такое, от чего, наверное, все сплетники… онемели бы.

И Эван, оказывается, знал ее лучше, чем она сама, когда решительно отказался принять ее в качестве любовницы. Несмотря на свое иной раз нецивилизованное поведение, он все равно хотел быть частью цивилизованного общества, как и она тоже. Оба не желали подвергаться остракизму, к чему неизбежно привело бы их открытое сожительство без брака.

Значит, иного выбора нет. Надо вернуть сосуд. Самой. Если Эван приблизится к Дейвиду, тот убьет его, чтобы навсегда избавиться от соперника. Если она придет одна, быть может, ей удастся переубедить Дэйвида и он отдаст сосуд.

Во всяком случае, попытка не пытка. Иначе они, мужчины, могут натворить всяких глупостей. Это ее дело. Проклятие лежит на ней, и она сама должна от него избавиться.

И чем скорее, тем лучше. Откладывать не имело смысла. Утром вернутся Воганы, и тогда она уж точно не сможет ускользнуть незамеченной. Ей горько покидать Звана. Но еще горше представлять, что у них нет никакой надежды на будущее вместе.

Спустив ноги с кровати, она осторожно соскользнула на пол, прошла к креслу, где лежала ее одежда — выстиранная, выглаженная и принесенная в комнату еще вчера. Она оделась при свете луны, стараясь не шуметь, хотя это было не так просто. Но зажигать свечу Кэтрин не посмела. «Придется справиться и с другими вещами», — подумала она, крадясь к двери. Надо отыскать бумагу и перо, чтобы написать Эвану. Она не могла уйти, оставив его в полном неведении насчет того, куда она делась. А еще придется самой оседлать коня. Поднимать кого-нибудь из слуг она не могла.