— Эй ты, белая девка! — проговорила она медленно. — Тебя за что? Фургон с мороженым ограбила?

Она смотрела на Эллис с презрением, словно на полнейшее ничтожество, и даже удивительно было, что она вообще с ней разговаривает. Одна черная девушка из свиты, с испорченными зубами и «дорожками» на руках, насмешливо фыркнула, словно старалась выслужиться. Но вместо этого Кальперния резко развернулась, уставилась на нее и спросила:

— Чего ржешь, сучка?

Эллис тогда ничего не сказала. Она просто отошла в сторону.

Это задало тон их отношениям на следующие несколько месяцев. Кальперния всячески ее провоцировала, а Эллис старалась не обращать на это внимания. Пока однажды, после того как они несколько недель проработали бок о бок в прачечной, Эллис не принялась смеяться над чьей-то шуткой, которая показалась ей невероятно смешной. Согнувшись от смеха, она хохотала как сумасшедшая, даже слезы побежали из глаз, пока надзирательница, что дежурила в тот день — старая грубая лесбиянка по имени Расти, — не посмотрела на нее, взглядом приказывая вернуться к работе. Но Эллис все не могла остановиться. Расти с угрожающим видом, не предвещавшим ничего хорошего, уже направилась к ней, как вдруг Кальперния стукнула Эллис по спине, а затем схватила за руку и крепко сжимала до тех пор, пока смех не прекратился. Потом она крикнула Расти:

— Не беспокойтесь! С ней уже все в порядке.

После чего, согласно негласному кодексу тюремных отношений, они с Кальпернией стали считаться друзьями. Когда они лучше узнали друг друга, Эллис поняла, что «понты», как называли это чернокожие заключенные, были всего лишь маской, и эту репутацию Кальперния создала себе сама, чтобы заручиться всеобщим уважением и избежать притеснений. Если она и совершила покушение на убийство, то только после многолетних издевательств, которые терпела от своего сожителя. Последней каплей стало то, что она увидела, как он пристает к ее четырнадцатилетней дочке. Кальперния дождалась, пока он, напившись, вырубится, и жестоко избила монтировкой, сломав ему почти все кости и оставив слепым на один глаз. Парень выдвинул ряд обвинений, при этом отрицая все ее заявления о жестоком обращении. Невезение продолжалось: обвинителем оказался молодой, исполненный энтузиазма парень, усиленно зарабатывающий себе авторитет. Адвокат, которого назначил суд, пытался договориться, чтобы физические повреждения, нанесенные при нападении, учитывались не так строго, но Кальперния отказалась. В конце концов она получила от восьми до десяти, как и Эллис.

Теперь только Эллис осознала, что далеко не каждый видит Кальпернию такой, какая она была на самом деле: человек, который всегда прикроет другому спину, который при всех своих острых углах обладает великодушием и благородством. Ей так же трудно будет вписаться в это общество, состоящее в основном из белых людей среднего класса, как навороченному «кадиллаку» — в кучу внедорожников на стоянке. Но если кто-то и сможет это сделать, то только Кальперния. Да и Эллис будет как-то не так горько, если их планы с треском провалятся.

Дениз пришла помогать ближе к концу недели. Вместе они зашпаклевали дыры в стенах и потолке, откуда Эллис сняла морские репродукции и рыбацкую сеть с уловом столетней давности. Остаток дня они красили кухню и зал. Когда с работой было покончено, сестры принялись восхищенно осматривать результаты своих трудов.

— Думаю, мы заслужили холодное пиво, тебе не кажется? — сказала Дениз, лениво почесывая пятно засохшей краски у себя на носу. — Боже, я и не припомню, когда в последний раз так усердно работала.

Эллис принесла из холодильника «Куэрс» для Дениз и диетическую колу для себя.

— Я и забыла, что тебе нельзя пить, — отметила Дениз, когда Эллис вернулась. Она скорчила сочувственную гримасу. Но Эллис прекрасно поняла, что та имеет в виду: подстрекательство досрочно освобожденного. А это означало, что позорное клеймо на Эллис стало понемногу стираться в памяти Дениз.

Дениз достала из-под брезентового покрывала стулья. Они потягивали каждая свой напиток и вспоминали былые времена, когда зазвенел колокольчик над входной дверью и вошел Гарри.

— Здравствуйте, дамы. — Он остановился, огляделся по сторонам и удивленно присвистнул. — Bay! Вам довелось изрядно поработать. Я и не припомню, чтобы это место так хорошо выглядело.

— Да уж, жиром здесь точно не пахнет, — сказала Дениз. — Честное слово, я бежала от этого места, как черт от ладана. В воздухе практически плавали молекулы жира.

— И тем не менее старина Капитан готовил отвратительные рыбу и чипсы, — вспомнил Гарри с нежностью. Он бросил на Эллис долгий изучающий взгляд. — Ты уверена, что знаешь, что делаешь? При всем моем уважении, у тебя нет опыта содержания ресторана. Для этого понадобится больше, чем просто свежевыкрашенные стены.

Эллис задумалась, был ли этот интерес проявлением родственной заботы или Гарри зачем-то нужно, чтобы она потерпела неудачу. Всегда было сложно понять, что у него внутри. Он много улыбался и всегда говорил то, что от него хотели услышать, но при этом его глаза могли выражать совсем другое. Это были глаза человека, который смотрит сквозь тонированное стекло: он вас видит, а вы его — нет. Возможно, он надеялся, что Эллис сбежит отсюда, в поисках работы переберется на материк, и из налаженной жизни исчезнет источник несмываемого позора, который отравлял его идеальное существование.

— Думаю, буду разбираться по ходу дела, — сказала она, пожимая плечами. — Хочешь пива?

— Выпиши-ка мне гарантийный талон[16]! Я все еще на дежурстве.

Гарри был в форме цвета хаки, на бедре болталась кобура с пистолетом, полицейский значок приколот к рубашке. Он обратился к Дениз:

— Кстати, Тэйлор просила напомнить, что у нее в Зале скаутов будет проходить то мероприятие.

— Какое мероприятие?

— Понятия не имею. Думал, ты знаешь.

— О боже! — Дениз упала на стул, зажимая рот ладонью. — Совсем из головы вылетело. Ведь я должна была испечь кексы. — Она вздохнула с виноватым и измученным видом, который выражал всю ее материнскую суть. — Надеюсь, смогу купить их в магазине.

Она произнесла это с таким видом, словно собиралась совершить кощунство.

— А может, я испеку? — вызвалась Эллис. — Это не займет много времени, да и надо же мне как-то отблагодарить тебя за помощь.

— Тебя это точно не затруднит? — Дениз глянула на нее с благодарностью.

— Совершенно не затруднит, — заверила ее Эллис. — Да и вообще, пора этой крошке устроить пробное испытание. — Она указала на заново отремонтированную плиту. — А вот если я не сумею испечь даже кексы, то это действительно будет беда.

— Ладно, девочки, я вас покидаю. — Гарри шутливо откланялся. — Если что-то понадобится, вы мне сообщите. Я сейчас еду на собрание, но на обратном пути с радостью могу заскочить в магазин.

— Какое собрание? — спросила Дениз.

Гарри отвернулся, как будто рассматривая окрашенные стены, но Эллис успела заметить гримасу досады, исказившую его лицо.

— Обычная рутина, — ответил он с напускным безразличием. — Я долго не задержусь.

— Спасибо, но у меня вроде бы все есть, — ответила Эллис, гадая про себя, что же такое зять скрывает от жены.

— Ладно, тогда я пошел.

Он поцеловал Дениз в щеку и направился к двери, поскрипывая кожаной кобурой и оставляя следы на тонком слое известковой пыли, осевшей на полу.

Дениз снова уселась, качая головой.

— И как я могла забыть!

— То есть ты теперь не супермамочка? — поддела ее Эллис.

Но Дениз не отреагировала на шутку и продолжала укорять себя в том, что она самая плохая мать в мире.

— Ну что со мной происходит? Я раньше была такой организованной, — пожаловалась она.

— Может, ты слишком много на себя берешь? — мягко предположила Эллис.

— Дело даже не в этом. Все эта чертова стройка. — Дениз вскочила и принялась взволнованно ходить взад-вперед по комнате. — У меня создается впечатление, что они всегда на шаг впереди, что бы мы ни делали. Вот так работает эта система. Все определяют связи и то, за какие веревочки ты дергаешь. Я не могу ничего доказать, но знаю, что у них все схвачено.

— Тогда зачем с этим бороться? — спросила Эллис.

Дениз резко повернулась к ней. Лицо ее раскраснелось, из-под повязанной на голове косынки торчали растрепавшиеся пряди волос.

— А я тебе скажу зачем. Дело даже не в том, что это последнее место на земле, где сохранилась дикая природа. А в том, что уступить им в этой ситуации значит признать себя проигравшими. Посмотри на себя. То, что случилось с тобой, это ужасно, но ты по крайней мере отстояла свою позицию. А не просто упала, задрав лапки кверху.

— Лучше бы я так и сделала. Ты знаешь, чего мне это стоило! — Эллис отвернулась к окну. Солнце вышло из-за туч и заиграло на влажной после утреннего дождя траве. Она научилась ценить подобные мелочи, которые остальные воспринимали как должное, — вид из незарешеченного окна, кусочек синего неба, лист, дрожащий на ветке. Все это напоминало, какую цену она заплатила за тот единственный, непоправимый поступок.

— Извини. Не знаю, как у меня это вырвалось. Я не хотела… — Дениз умолкла, и Эллис увидела раскаяние у нее на лице.

— Я знаю, что ты не хотела ничего такого сказать. — Эллис подошла к сестре и обняла ее. — И нет ничего плохого в том, что ты борешься за свои убеждения. Я бы поддержала тебя, если бы мне не предстоял собственный бой. — Она отстранилась и посмотрела на Дениз. — Ну и как продвигаются ваши дела?

— Скоро суд вынесет постановление.

— А если оно вас не устроит?

— Могу лишь пообещать, что мы не будем сидеть сложа руки, — поклялась Дениз, сверкнув глазами. — Если понадобится, мы прикуем себя к деревьям.

— Боюсь, это доставит определенные неудобства, особенно в эту пору года. Если только вы не наденете меховое белье, — пошутила Эллис, надеясь хоть немного отвлечь сестру от невеселых мыслей. Обеспокоенность ее была вполне оправданна, но не стоило бросаться в крайности. У Дениз был единственный верный путь — ее путь.

Это возымело действие, и Дениз со вздохом снова опустилась на стул.

— Давай поговорим о чем-нибудь другом. Эта тема меня только расстраивает.

— Хорошо, — легко согласилась Эллис. — Тогда у меня к тебе весьма прозаический вопрос: какими их делать? Обычными или шоколадными?

Сестра секунду смотрела непонимающим взглядом, но потом до нее «дошло», что Эллис говорит о кексах.

— Обычными. Может, хоть так я их меньше съем. — Дениз всегда испытывала слабость к шоколаду. — И не забудь оставить немного для Гарри. Бедняга… — Она покачала головой. — Мало того, что он целый день на дежурстве, так ему еще надо заниматься всякими бюрократическими проволочками. Если вы думаете, что учителям приходится несладко, то встаньте на место копа.

7

Из окон кабинета мэра, расположенного на втором этаже муниципального здания, открывался вид на более изящное, еще довоенной постройки, здание суда, где как раз в этот момент назревала буря. Со своего места за столом сидящий лицом к окну Оуэн Уайт не видел пока серьезных поводов для беспокойства. Тротуар перед зданием суда, все еще влажный от дождя, был усыпан опавшей листвой. Небольшая кучка активистов уже собралась, а скоро их набежит целая толпа. «Зеленые», среди которых была и жена Гарри Элкинса, размахивали руками и всячески демонстрировали протест против решения суда, которое Оуэну стало загодя известно из внутренних источников. Эти недалекие людишки, которые не видели дальше своего носа, желали превратить остров в изолированный мирок, в котором остановилось время. Почему бы и нет? Вот только если бы они заправляли здесь во времена его отца, Грэйс Айленд был бы совсем не таким, какой он сейчас. Причудливо изогнутая береговая линия, проходившая через центр города, которая каждое лето привлекала толпы туристов, так и осталась бы грязной береговой полосой, затапливаемой во время прилива. А на месте зданий, которые приносили кругленькую сумму, сейчас беспорядочно громоздились бы фермы и сады.

К счастью, на этом голосовании должны преобладать трезвомыслящие головы. Сделав несколько звонков в соответствующие инстанции, мэр лишний раз в этом удостоверился. Суд примет решение в пользу «Лайтхаус Фондейшен», благотворительной организации, которой покойный Элрой Кутберт завещал одиннадцать сотен акров нетронутого леса с видом на пролив, который тянулся от государственного парка Моран до Маунт Конститьюшен. И неважно, что Кутберт оставил землю фонду, подразумевая, что она никогда не будет застроена и сохранится в первозданном виде. Неважно, что дочь Кутберта, Эвника, была категорически против застройки. Доверенность не содержала конкретных пунктов, которые запрещали бы продажу имущества, из чего Оуэн сделал вывод, что старик не имел четких пожеланий на этот счет. Поэтому застройка Спринг-Хилл — а это сто восемьдесят новых коттеджей, поле для гольфа и искусственное озеро, в котором планировалось разводить форель, — будет идти своим ходом, а деньги, которые Оуэн предусмотрительно вложил в проект, приумножатся.