— Это он специально, от меня таится. Не хочет, чтобы кто-то узнал рецепт его секретного соуса. Говорит, что это ноу-хау. Хотя сам, старый дурень, даже не знает, что это такое, — сказала она, посмеиваясь.

Дядюшка Монро принял шутливо-оскорбленный вид:

— А вот и знаю. В словаре посмотрел.

Джереми постоял еще немного, прислушиваясь к их добродушной перепалке. Если попытки Кальпернии выпытать у дядюшки рецепт до сих пор и не увенчались успехом, то Джереми был готов поспорить на недельный заработок, что скоро ей удастся его заполучить. Она была не из тех людей, которые воспринимают «нет» как ответ.

Поначалу он не мог понять, как себя с ней вести. На острове было не так много темнокожих, и уж точно никого похожего на Кальпернию Кинг. В сущности, ему вообще не приходилось раньше встречать таких людей: она была жесткой, закаленной жизнью и ругалась так виртуозно, что Руд по сравнению с ней выглядел невинным младенцем. К тому же ее, похоже, совершенно не интересовало, какого мнения о ней Джереми — хорошего или плохого. Но если поначалу ее манера поведения казалась ему отталкивающей, то впоследствии он был заинтригован. Он даже по-своему ею восхищался. Она ничего не боялась и ни перед кем не оправдывалась. Она отказывалась полагаться на судьбу и всего добивалась сама.

Единственное, чего он до сих пор не в силах был понять, это что же связывало ее с его матерью. Та мать, какой он помнил ее из размытых детских воспоминаний, никогда бы не завела дружбу с таким человеком, как Кальперния. Она бы вежливо здоровалась с ней при встрече, но на этом общение и ограничилось бы. Не в силу каких-то предубеждений, а потому что у них не было ничего общего — и цвет кожи был самым незначительным из их отличий. Какие бы перемены ни произошли с матерью в тюрьме, думал он, они пошли ей на пользу, сделав ее только интереснее.

Джереми попробовал кусочек наколотой на вилку грудинки, которую протянул ему дядюшка Монро и которая на вкус была даже лучше, чем на запах.

— Bay! Изумительно! Вы уверены, что это легально?

Кальперния хохотнула:

— Хорошо бы так оно и было, а то мне снова светят неприятности.

Джереми побыл с ними еще пару минут, а потом сказал:

— Думаю, пора идти. У мамы дел невпроворот. Такого ажиотажа я еще не видел.

— То ли еще будет, сынок. Мы только набираем обороты, — сказал дядюшка Монро.

— Да, и как только этот старый пень обучит меня своим секретам, я всех за пояс заткну, — вставила Кальперния, подражая южному говору дядюшки. Она рассмеялась, качая головой, словно вспомнила какую-то шутку.

Стоило Джереми переступить порог ресторана, как он сразу почувствовал, что что-то произошло. Тишина повисла в ресторане и в кухне, буфетная стойка которой выходила в общий зал. За стойкой, застыв, стояла Эллис и немигающим взглядом смотрела на заполненные посетителями столы.

— Это он, — произнесла она каким-то чужим, бесцветным голосом.

— Кто «он»? — Джереми почувствовал, что сердце его остановилось.

Она повернулась к сыну, и он увидел на ее лице страх, а вместе с ним и неприкрытый вызов.

— Мистер Уайт.

Джереми посмотрел в общий зал, где за столиком у окна расположился мэр. Он чувствовал себя совершенно непринужденно, словно был завсегдатаем, и внимательно изучал меню, решая, на чем остановить выбор — на горячих блюдах или на холодных. Он настолько органично влился в общую массу, что Джереми его бы и не заметил, если бы не инвалидная коляска. И не выражение лица матери, которая побледнела при виде человека, лишившего ее всего, что было ей дорого.

12

Апрель, 1943


Все считали, что Элеанор Стайлз держится на удивление хорошо. Однако кое-кто поговаривал, что причина, почему она и слезинки не пролила на людях, крылась не в глубоком потрясении, вызванном смертью мужа, а в ее манере держаться гордо, с достоинством. Поэтому, пополнив ряды вдов, мужья которых были убиты на войне, она держалась обособленно. Она редко показывалась в городе и на воскресных службах ни в одной из церквей замечена не была. Но если кому-то доводилось случайно столкнуться с ней в проходе между полками в бакалейной лавке Кинстона или в очереди в аптеке Колдуэлла, то это напоминало встречу с привидением — призрачная фигура, одетая во все черное, траурно величественная, за руку с грустной дочерью.

Было в облике Элеанор что-то такое, что не располагало к беседам. И хотя большинство обитателей острова знали ее с самого детства, практически все они водили с ней лишь шапочное знакомство. С раннего детства младшая дочь священника выделялась среди всех благодаря своей красоте и сплетням, которыми обросла чуть позже. Ходили слухи о ее легкомыслии, о том, что она водит дружбу с мужчинами старше ее, в частности с Лоуэллом Уайтом. И даже ее брак с Джо Стайлзом вызвал всеобщее недоумение. Почему именно он, а не любой из дюжины более подходящих претендентов ее возраста, которые готовы были пройти по раскаленным углям, лишь бы быть с ней? Многие отметили и скоропалительность их свадьбы, учитывая, что уже через семь с половиной месяцев на свет появилась Люси. Но девочка при рождении была очень маленькой и весила меньше двух килограммов, поэтому и в самом деле могла оказаться недоношенной. И уж точно никто не мог придраться к поведению новоиспеченной миссис Стайлз, которое было безупречным.

Даже боль ее утраты воспринималась острее, чем у остальных вдов. Скорбь была ей к лицу, придавая облику возвышенность и подчеркивая красоту исполненного достоинства побледневшего лица. Те жены, чьи мужья вернулись домой с войны или приехали в отпуск, втайне радовались, что Элеанор живет уединенно и не принимает участия в общественных мероприятиях, не представляя тем самым угрозы для их семейной жизни. Какими бы отважными ни были эти мужчины в боях, перед Элеанор Стайлз ни один из них не смог бы устоять. Сама того не желая, она могла сразить мужчину взглядом.

Один из таких мужчин как раз и подошел к ней, когда она пришла на почту забрать адресованные ей письма. Стояла удивительно теплая для апреля погода, цвела кровяно-красная смородина, а серые киты уплывали из прибрежных вод, чтобы в открытом море осуществить ежегодный ритуал спаривания.

— Миссис Стайлз, — шепнул ей на ухо до боли знакомый голос. Она резко обернулась и столкнулась лицом к лицу с бывшим возлюбленным. За все эти годы она несколько раз видела его издалека, но за последние десять лет они не обменялись и словом. Поэтому для нее стало настоящим потрясением увидеть его перед собой, все такого же холеного и лощеного, в фетровой шляпе и сером костюме в тонкую светлую полоску — слишком дорогом, чтобы быть купленным на острове. Он улыбнулся, отчего морщинки в уголках глаз и рта стали глубже.

— Ну разве не приятная неожиданность? Сколько воды утекло с тех пор…

Она застыла на миг, но быстро взяла себя в руки, понимая, что женщина-почтмейстер смотрит на них во все глаза. Эдна Полхаус обладала даром распространять новости быстрее любых других средств связи.

— Да, мистер Уайт, прошло много лет, — сказала Элеанор официальным тоном. — А вы здесь какими судьбами?

Вообще-то отсылать посылки и забирать почту входило в обязанности секретарши. Элеанор, работая под его началом, делала все это бессчетное количество раз.

— Срочная доставка, — сообщил он, доставая зажатый под мышкой сверток, обернутый в почтовую бумагу. — Вы не поверите, но у меня в офисе все вдруг заболели гриппом. И мне приходится самому о себе заботиться.

— Я уверена, что вы справитесь.

— А вы? Как вы справлялись все это время? — Его вежливая улыбка сменилась сочувствием. — То, что случилось с вашим мужем, ужасно. Я читал об этом в газете. Остров Гуадалканал, верно?

Она скупо кивнула.

— Мы не были достаточно хорошо знакомы, — продолжал Лоуэлл, — но в свое время он сослужил мне неплохую службу. Похоже, Джо был хорошим человеком.

— Да, это так.

Фальшь в его словах вызывала у Элеанор отвращение. Она почувствовала, как печаль сдавила ее сердце. Печаль, помноженная на чувство вины. И каким бы абсурдным это ни казалось, она никак не могла избавиться от ощущения, что ее любовь к Уильяму так или иначе способствовала смерти мужа.

— Если я могу вам чем-то помочь… Чем угодно… — В его взгляде таилось больше, нежели просто сочувствие.

«Ты уже и так достаточно помог». На ее лице застыла маска вежливости. Элеанор мечтала об одном: чтобы этот неприятный обмен любезностями поскорее закончился. А если бы рядом была Люси? Получилось бы крайне нелепо. Вдруг кто-то заметил бы явное сходство между отцом и дочерью? Окажись они рядом, это особенно бросалось бы в глаза. От одной только мысли об этом Элеанор стало не по себе.

— Спасибо, но я и так неплохо справляюсь, — сказала она.

Это была ложь, но откуда ему было об этом знать?

Она обошла его и опустила в щель почтового ящика кое-какие просроченные счета, которые, получив пособие по смерти Джо, наконец смогла оплатить, и письмо в Орегон к сестре Джо с извинениями, что не смогла приехать, и объяснениями, что ей нездоровится. С тех пор как пришла весть о смерти брата, Имоджин настаивала на ее приезде. Она, видимо, считала, что Элеанор нуждается в обществе кого-то, кто мог бы разделить с ней скорбь. Но Элеанор хотела лишь одного: чтобы ее оставили в покое.

Она шла через стоянку, направляясь к своей машине, как вдруг Лоуэлл окликнул:

— Элеанор!

Она остановилась как вкопанная. «Сейчас он скажет что-то насчет Люси», — подумала она с внезапным ужасом. Сердце учащенно забилось, и она почувствовала, как внутри нарастает паника. Было довольно трудно оставаться невозмутимой, но она как-то с этим справилась, сделав вид, что не заметила того, что в этот раз он оказался на ее пути нарочно. Она также притворилась, что не обращает внимания на то, как пристально он смотрит, буквально буравя ее взглядом.

— Да, что такое? — отозвалась она нетерпеливо.

— Я просто хотел сказать, что мне на самом деле жаль. Я имею в виду твоего мужа. И… девочку тоже.

В тот момент она почти поверила в его искренность.

Однако ее это не тронуло. Она лишь смерила его холодным взглядом.

— У девочки есть имя. Ее зовут Люси.

— Господи, ты думаешь, я не знаю? Она ведь моя дочь! — Лоуэлл казался крайне взволнованным. Он сорвал с головы шляпу и запустил руку в волосы. Ей лишь однажды приходилось видеть его таким — когда она сообщила, что ждет ребенка. — Ты даже не представляешь, каково мне было все это время. Сколько раз я хотел… вернуть тебя назад. Но у тебя был Джо. А если бы узнала Дороти… Нет, лучше уж ей не знать.

Дороти. Его жена. Подходящий выбор, который он сделал, когда «нагулялся». Об объявленной помолвке Элеанор узнала из газет. Дороти Джаспер, дочь техасского нефтяного магната Генри Джаспера и выпускница университета Вадербилта, где она принадлежала к обществу «Фи Дельта Каппа». Через несколько лет Генри умер, и все его богатство перешло к Дороти, его единственной наследнице, тем самым вдвое увеличив и без того немалое состояние Лоуэлла. Но Люси ему не заполучить! Только не это!

— Как твоя женя? — едко осведомилась Элеанор.

— У нее все хорошо, спасибо, — смешался он. — Но я не поэтому…

Она продолжала:

— А дети как?

Ей приходилось встречать их в городе — девочка унаследовала от отца его роковую привлекательность, а мальчик был точной копией анемичной, бледной матери.

— Только давай мою семью не будем в это впутывать.

С него тут же сползла маска теплого участия, и он начал украдкой оглядываться по сторонам, словно только сейчас понял, что здесь их могут легко увидеть. Но, к счастью, поблизости никого не оказалось. Единственными свидетелями их разговора были пчелы над оградой, увитой побегами жимолости, и воробьи, которые искали пропитание среди лепестков, упавших с цветущего клена и тонким золотым ковром устилавших асфальт.

— Элеанор, я понимаю, что ставлю тебя в неудобное положение. Поверь, мне тоже не совсем удобно, — сказал он уже более мирно. — Может, есть место, где мы можем спокойно поговорить?

— Нам не о чем разговаривать, — отрезала она.

— Послушай, я всего лишь пытаюсь помочь. Я знаю, что в последнее время тебе приходится несладко.

— Мне не нужна твоя помощь.

Она попыталась было его обойти, но он схватил ее за руку. Она узнала этот отстраненный взгляд и ощутила признаки зарождающейся паники. Так он смотрел на нее перед тем, как впервые поцеловал.

Его лицо практически не изменилось, разве только морщин прибавилось, но для нее оно утратило былую притягательность. Теперь бриллиантиновая укладка его темных с проседью волос казалась ей какой-то женственной, а мешки под глазами, которые в пламени свечи придавали Лоуэллу некую вселенскую усталость, при ярком дневном свете делали его почти стариком.