Хелен Данн - Легче перышка

— Мама, как бы тебе объяснить, чтобы ты поняла. Не отправляй никаких фотографий, — стараюсь говорить еще жестче.

— Но почему? — Я понимаю, что мама в замешательстве. — Я могу попросить их «причесать» и твои прыщи. Хотя они все равно есть у всех подростков. Не нужно так стесняться, и подумаешь брекеты, сейчас ведь их носят все подряд! Представь себе, я вчера ходила в банк, и даже банковский клерк ходит с такими же. Кстати говоря, он тоже наверняка захочет посмотреть шоу. Я должна ему позвонить. Его зовут Брендан О'Рейли. Его младшая сестра училась с тобой в одном классе. Дервла. Помнишь ее? Теперь у нее трое детей, и он мне сказал, что только двое из них появились после свадьбы.

— Мама, — перебиваю я, — дело не в прыщах, не в завивке и тем более не в чертовых брекетах. Просто…

Я в нерешительности замолкаю. Боюсь, что не смогу рассказать ей. Всего за полчаса мама раздула мой имидж до таких невероятных размеров, что я понимаю — я не могу лишить ее этой радости. По крайней мере, сейчас. Может, сказать завтра? Почему бы не дать ей порадоваться хотя бы один день? Насладиться положением матери, которая гордится своей дочерью? Потому что тогда, Орла, идиотка ты чертова, ей придется завтра же звонить всем снова и объяснять, что произошла ошибка. Скажи ей. Прежде чем она запутается еще больше. Скажи ей сейчас. Сейчас же.

Я не обращаю внимания на укоры совести.

— Просто тогда могут возникнуть проблемы.

Я открываю рот, чтобы объяснить ей, в чем дело, но слова застревают в горле. Делаю глубокий вдох и пытаюсь начать все сначала.

— Мама, — говорю я.

— До того как ты что-нибудь скажешь, я хочу, чтобы ты знала, как я горжусь тобой, — перебивает она меня. — Ты достигла чего-то в жизни, и после всех страданий, которые доставил мне Финн, так приятно осознавать, что хоть один ребенок не разочарует меня. И не подведет.

Ну с чего я взяла, что моя жизнь может измениться? Это все та же куча дерьма. В среду утром человек, который мне дороже всех на свете, будет смертельно расстроен и унижен, а я из-за своей трусости не могу этого предотвратить. Мне не хватает смелости сказать ей всю правду сегодня. Я тихо кладу трубку.

Утро, среда, еще нет девяти. Я позвонила на работу и сказала, что заболела. И это почти правда. Меня трясет от одной только мысли о том, что сегодня Антея впервые появится в роли Орлы Кеннеди. И мне до ужаса стыдно, что я не могу позвонить моей матери и обо всем ей рассказать. Под глазами появились мешки. После нашего последнего телефонного разговора, когда она положила трубку, взволнованная и счастливая оттого, что ее единственная дочь появится на телевидении, я практически не спала. Она призналась Финну по телефону, что это почти так же здорово, как стать бабушкой. Он ничего не ответил. Я была в ужасе, узнав что он провалил свое задание. Вот ведь буддист проклятый, черт его побери. А буддисты не должны лгать. Разве не он все последние месяцы говорил мне, что мысли и слова, которые основаны на обмане, уводят нас прочь от нирваны? Что они плохие. Финн плохой. Он обманул нашу мать. Но Финн придумал оправдание своему поступку: он подчеркнул, что, рассказав правду, он причинит ей боль, а значит, отдалится от нирваны. Он не может так поступить. Я пыталась заставить его, сказала, что, скрывая от нее истинное положение дел, он причиняет зло мне. А это тоже плохо, но он даже бровью не повел. Потом он вдруг стал прагматичным. Финн сказал, что у наших родителей есть только маленький переносной телевизор, и, возможно, они не смогут как следует разглядеть, что на экране не я, а Антея.

— Ты ведь могла сказать ей сама, — привел он разумный довод.

— А ты, черт возьми, мог бы платить зато, что живешь здесь, — парировала я не менее разумно.

Полчаса назад пришла Лиз, она принесла плюшки и крепкий пенистый кофе в пластиковых стаканчиках. Она сказала, что нужен сахар. Патти тоже предложила прикинуться больной и присоединиться к нам, но я сказала, что в этом нет необходимости, хотя я была очень благодарна за предложение. Подумать только, совсем рехнулась. Благодарю стажера за то, что она решила прогулять из-за меня работу.

В углу комнаты громоздятся коробки из «Белья-Невидимки». Перед ними на полу разложены шесть стопок трусов, сортированных по размеру, осталось только засунуть их в пакеты из под сандвичей Марио и отослать каждому зрителю, который захочет их купить. Рядом с нами лежит старомодный калькулятор и большой рукояткой сбоку — арифмометр. Для того чтобы цифры просуммировались, нужно покрутить ручку. Все выглядит так, словно мы серьезно подготовились к ведению бизнеса.

Финн сидит в моей комнате. Он постелил льняную салфетку на одну из книжных полок, поставил туда Будду из зеленого оникса, и медитирует на него. Финн сложил ладони и держит их перед собой. Пальцы теребят «четки для нервных». Могу представить себе маму, которая за Ирландским морем в данный момент держит в руках свои четки и молится о том, чтобы «мое» участие в телешоу прошло успешно.

— Орла, смотри. Начинается. — Лиз берет меня за руку. Входит Финн, садится на колени рядом с моим креслом и берет меня за другую руку. Появляется заставка. Показывают Стивена и Сьюзи в саду. Вот они улыбаются и пьют кофе. Бродят по лужайке. Смеются над нелепой формой пастернака. Беседуют с сэром Элтоном Джоном.

— Теперь я понимаю, почему на этом месте все уходят на работу, — шепчет Лиз. — Это все так скучно.

— Тс-с-с, — шикаю я на нее.

Неожиданно на экране появляется студия. На заднем плане стоят огромные вазы со светло-вишневыми герберами и лимонными розами, рядом — чаша с экзотическими фруктами. Через овальное окно видны «Глаз Лондона» на берегу Темзы — колесо обозрения, и здание Парламента.

На переднем плане в пурпурном мягком кресле-качалке сидит Стивен и просматривает план передачи. Сбоку на экране светится график выхода программы в эфир.

— Далее мы встретимся с человеком, который ушел на прогулку и вернулся только через двадцать лет. Да, мы познакомимся с Франком Картером, — камера переключается на престарелого мужчину в комфортабельном кресле, — который страдал такой сильной амнезией, что не мог вспомнить, где он живет. — Он улыбается Франку, который пожимает плечами, словно тоже не верит в то, что с ним произошло. — Через двадцать минут мы познакомимся с Орлой Кеннеди. — На экране появляется сидящая рядом с Франком Антея, которая аккуратно ставит стакан с апельсиновым соком на кофейный столик перед ними. — Женщиной, которая так сильно хотела сбросить лишний вес, что открыла собственный веб-чат под названием «Легче перышка». — Он бросает взгляд на Антею. — Посмотрите на нее теперь, дамы и господа, уверен, что вы не меньше меня удивлены тем, как она смогла добиться столь эффектной фигуры. — Антея кокетливо улыбается.

Гадина. Но он прав. Антея выглядит потрясающе. Распущенные волосы струятся по плечам. Великолепная шелковая грива. На Антее ядовито-красный костюм с четкой зауженной талией, которая выгодно смотрится на фоне желтых подушек у нее за спиной. Ее ноги в прозрачных черных чулках наклонены в одну сторону под точным углом в сорок пять градусов, как у выпускницы пансиона благородных девиц.

— Черт возьми, Орла, выглядишь сногсшибательно, — шепчет Лиз. — Вот это ноги! И как только ты на них стоишь, почему они не ломаются?

— Да, — завершает Сьюзи вступительную часть. — Мы узнали, что Орле так захотелось похудеть к свадьбе ее лучшей подруги…

— Это я, — вставляет Лиз. Она восторженно выпрыгивает из кресла. — Она сказала про меня. — Кружится и смотрит на меня. Ее глаза светятся радостью.

— … что она похудела на три фунта. Позже она ответит на телефонные звонки. Номера телефонов вы видите на экране. Это будет через двадцать минут.

Я беру пульт дистанционного управления и выключаю звук. В глубине души я предчувствую провал.

— Про мою свадьбу сказали по телевизору, — выпаливает Лиз. Она по-прежнему стоит передо мной. — Как думаешь, теперь «Хелло!» заинтересуется?

— Думаю, что мне нужно выпить, — выдавливаю я из себя.

— Но сейчас еще даже нет половины одиннадцатого, — возмущается Лиз.

— Причем выпить много. Сядь.

Я достаю из холодильника бутылку водки, беру два стакана, пакет пастеризованного апельсинового сока и спешно возвращаюсь в комнату.

— А где мой стакан? — спрашивает Финн.

— Я думала, ты бросил пить, — отвечаю я. Тут же мне вспоминаются лекции Финна о том, что люди пьют не для того, чтобы насладиться вкусом, а потому, что хотят снять напряжение. — Разве это не входит в твои пять или сколько там заповедей?

— Сейчас особый случай, — говорит он и бросается в кухню за стаканом. — Думаю, Будда простит меня.

Лиз и Финн пьют медленно. Я пью большими глотками, издавая булькающие звуки, чтобы заглушить неизбежную боль, которая вот-вот пронзит меня насквозь.

— Добро пожаловать, Орла, — говорит Сьюзи. — Рады видеть вас в нашей студии.

— Я тоже рада здесь оказаться, Сьюзи, и должна сказать. — Антея улыбается. Легкой, дружеской улыбкой. Изо всех сил старается выглядеть искренней. — Вживую вы выглядите намного лучше, чем на маленьком телеэкране.

Финн, Лиз и я в ужасе переглядываемся. И одновременно осушаем наши стаканы. Синхронно запрокидываем головы. По моей маленькой комнате проносится эхо одного большого глотка. Словно судорожная волна крика, пробегающая по стадиону.

— Э, спасибо, — говорит Сьюзи, поерзав в своем высоком кресле.

— Я хочу сказать, — продолжает Антея, — что каждый раз, когда смотрю ваше шоу — а я большая поклонница вашей программы, — камера переключается на Сьюзи, которая снисходительно кивает в ответ на комплимент, — я всегда думаю, что у вас восемнадцатый размер, но теперь я вижу, что, скорее, четырнадцатый или шестнадцатый. Я права? А пурпурный брючной костюм просто божественен. Отлично пошит. Так много всего скрывает.

— Спасибо, Орла, это очень лестно, но сегодня мы собирались поговорить о вас. — К Сьюзи возвращается самообладание. Вымученная улыбка не сходит с ее лица. — Так как же вам удалось? Что вы сделали, чтобы добиться такого невероятного успеха и сбросить целых три фунта?

— Ничего сложного, — говорит Антея, взмахивая рукой, словно показывает всю незначительность задачи. — Чистая дисциплина. Единственное решение.

— Не могли бы вы рассказать подробнее? — вступает в разговор Стивен. — Наверняка дисциплина все же не на первом месте.

Ого, Стивен, а ты за словом в карман не полезешь.

Он обращается к Сьюзи:

— Думаю, следует сказать нашим зрителям, что Орла отказалась предоставить нам фотографии, на которых можно увидеть, какой она была раньше.

— Думаешь, он все знает? — шепчет Лиз, не отрываясь от экрана.

— Нет, — рявкаю я. — Просто он злится из-за того, что перед лицом аудитории его жену поставили в неловкое положение. — Я беру бутылку и наполняю все три стакана.

— Я выбросила их, потому они вызывали у меня отвращение, — улыбается Антея. — Но долгое время хранила их в качестве образца, чтобы был стимул для тяжкой работы над собой. Я выбрала для себя суточный лимит потребляемых калорий и поставила специальную задачу.

— Какую задачу?

— Десять миль прогулки. Пробежка по парку. Час ходьбы на шаговом тренажере. — Она мягко проводит по своим ногам, подчеркивая подтянутые икры. Гадина.

— Что? — ору я в экран. — Кто так дает советы? Начинать нужно медленно. И постепенно увеличивать нагрузку. С пятиминутной ходьбы. И отказаться от лифта, подниматься по ступенькам.

— Мне казалось, что начинать нужно с малого, — говорит Стивен. Хороший парень. — Что нужно поставить перед собой достижимую цель.

— Говоря откровенно, Ставен, я никогда не ставила перед собой мелких целей. Я иду напролом. Если человек действительно хочет похудеть, то он прилагает для этого все усилия. Не то что эта, которые заявляют: «Хочу каждую неделю худеть на один фунт». Нужно действовать решительно и живо. Ловить момент. — Антея рисует перед собой воображаемое лассо.

— Она все говорит неправильно! — взвизгиваю я. — Какая наглость!

— У нас на связи первый телезритель, — говорит Сьюзи, злобно улыбаясь Антее. — Это Марион из Айлворта, графство Миддлсекс. Привет, Марион.