Вест пожал плечами.

– Слова вряд ли что-нибудь изменят.

– Может быть, и так. Но по крайней мере я смогу умереть спокойно, зная, что попыталась это сделать. – Она глубоко вздохнула и вытянула перед ним руку. Разжимая кулак, она поднесла его ближе к глазам Веста. – Ты знаешь, что это такое?

Вест увидел на ее ладони что-то маленькое и блестящее.

– Похоже на пуговицу, медную пуговицу.

– Это не просто медная пуговица, Вест. Это та пуговица, которую я оторвала от твоего кителя той ночью в тюрьме. Я хранила ее все эти годы, и не было дня, чтобы перед сном я не взглянула на нее и не вспомнила ту ночь, которую провела с тобой.

– О Боже! – Вест замотал головой. – Лучше бы я никогда не видел тебя, не целовал и…

Элизабет никогда раньше не слышала от него ничего подобного. Ему было не все равно. Вест тоже не мог забыть ее. И быть может, сделать это ему было еще труднее, чем ей.

– Не жалей ни о чем, – сказала Элизабет. – Пожалуйста, Вест, открой глаза и посмотри на меня.

Он вздохнул, посмотрел ей в глаза и сказал:

– Что ты хочешь, Элизабет. Что я могу сказать? Что я один во всем виноват? Хорошо. Я скажу. Я один во всем виноват, и я…

– Нет, Вест. Я виновата не меньше. То, что я сделала, было непростительной ошибкой. Но все же я не такая плохая, как ты думаешь. Если ты позволишь, я попытаюсь объяснить.

Не успел он ответить, как Элизабет стала рассказывать о себе – все, без утайки. Она испытывала странное чувство. Внезапно ей захотелось, чтобы они узнали друг о друге все. Вест слушал, не проронив ни слова. Элизабет то и дело машинально дотрагивалась до серебряного кольца с бирюзой, подаренного ей Микомой. Оно стягивало шелковую бандану на ее шее.

Она рассказала Весту про тот злополучный день, когда она, сама того не желая, убила пытавшегося ее изнасиловать полковника Фредерика Доббса. Опустив голову, она призналась, что той ночью в тюрьме была невинна. Что вышла замуж за Дэйна Кертэна по телеграфу и что ее замужество не было настоящим. Услышав это, Вест хотел было что-то сказать, но Элизабет приложила палец к его губам.

– Пожалуйста, Вест, – умоляла она его, – ты должен мне верить. Слушай дальше.

Он поцеловал ее пальцы, но взгляд его по-прежнему оставался задумчивым.

Она спешила сообщить ему:

– Наш брак никогда не будет настоящим. Я собираюсь его расторгнуть.

Он внимательно посмотрел ей в глаза.

– Ты совершишь большую ошибку.

– Нет, не совершу. Ошибкой было то, что я вышла замуж, а сама даже не могла заставить себя выбросить эту проклятую маленькую пуговицу. – Рука Элизабет коснулась лица Веста. Это было прикосновение самой любви, которое тронуло его до глубины души и болью отозвалось в груди.

Он взял ее руку и сжал в ладонях.

– Элизабет, я никчемный, бессердечный эгоист. – Он виновато улыбнулся.

– Я все о тебе знаю, Вест. Грейди рассказал мне.

Он вздрогнул.

– Что тебе рассказал Грейди?

– О твоем детстве, о том, как ты потерял семью и девушку, которую любил и которая вышла замуж за богача. И о том, как ты потерял своих друзей на войне.

К удивлению Элизабет, Вест вдруг начал рассказывать о своем прошлом. И поведал ей намного больше, чем Грейди. Вест рассказал ей о себе больше, чем когда-либо и кому-либо рассказывал. Он говорил о своей семье, о прелестной девушке, которая обещала любить его вечно и вышла за сына богатого землевладельца. Рассказал об ужасах, которые пережил на войне, и о друзьях, которых он любил и потерял навсегда.

– Иногда я думаю, – с грустью сказал Вест, – все, что было во мне хорошего, погибло на войне.

– Нет, Вест, это неправда. Я видела, как ты говорил с Микомой. Никто не был к ней так внимателен и добр, как ты. В тебе много хорошего.

– Я не уверен в этом. – Он пожал плечами. – После войны во мне не осталось ничего, кроме вины в том, что я выжил, а они погибли. У моих друзей были семьи, которые их ждали и нуждались в них. Это не я, а они должны были вернуться домой. А мне зачем было возвращаться? – Он покачал головой. – Я груб и циничен… Я знаю… Я думаю… Я думаю… что я…

– Боишься любить, чувствовать? – продолжила она. – Не бойся, дорогой. Не поворачивайся к жизни спиной. И не надо чувствовать себя виноватым из-за того, что в живых остался ты. Твоей вины в этом нет.

– Нет? – спросил Вест и рассказал Элизабет о том, как они с капитаном Бруксом пытались бежать из тюрьмы в Андерсонвилле. О том, как туннель, который они вырыли, обрушился и засыпал их. Как он пытался руками откопать Брукса – и опоздал. Брукс задохнулся.

– У него была семья, Элизабет, и два сынишки, которые так ждали его. Боже, я должен был быть на его месте. Я, не он. – Его лицо исказила болезненная гримаса, на глазах появились слезы.

– Ну, дорогой, ну, – утешала Веста Элизабет. Она обняла его за шею. – Не казни себя. Ты сделал все, чтобы спасти его. Забудь об этом. Все уже позади. – Она прижалась щекой к его заросшему лицу, затем отстранилась и взглянула ему в глаза. – Каждая жизнь одинаково ценна. И потом, разве из-за того, что ты не был мужем и отцом, ты должен умереть?

– Элизабет, – прошептал Вест.

– Главное, ты вернулся с войны живым и теперь мы вместе. Я люблю тебя, Вест Квотернайт, – сказала Элизабет. – Я люблю тебя.

Улыбка осветила лицо Веста.

Элизабет поцеловала Веста в губы, вложив в этот поцелуй всю свою любовь, и он наконец понял, что лишь он один на свете знал, какой пылкой любовницей была эта женщина. Она никогда никому не принадлежала, кроме него, и не будет принадлежать. Это была его женщина.

Когда их губы разъединились, Вест спросил:

– И ты все время хранила мою пуговицу?

– Это все, что у меня было, – чуть не плача от счастья, проговорила Элизабет.

– Успокойся, дитя мое, – мягко сказал Вест, словно утешал проснувшегося темной ночью испуганного ребенка. – Все будет хорошо.

– Завтра утром я все расскажу Эдмунду, – сказала Элизабет, наслаждаясь прикосновением его сильных рук.

– Я все улажу сам, – заверил Вест. – Я поговорю с Эдом.

– Нет, по-моему, это должна сделать только я.

– Мы вместе поговорим с ним, – сказал Вест. Он посмотрел ей в глаза. – Элизабет, я должен кое в чем тебе признаться.

– Говори, говори мне все.

– Я много знаю о том, как заниматься любовью, но очень мало о самой любви. Ты объяснишь мне, дорогая?

– Не знаю. На это у нас может уйти пятьдесят – шестьдесят лет, – ответила Элизабет. Затем лицо ее стало серьезным, и она сказала: – Для начала ты можешь сказать, что любишь меня.

– Я люблю тебя, Элизабет, я очень тебя люблю.

Глава 42

На землю опустилась ночь, усыпав небо мириадами звезд. Но двое счастливых влюбленных все еще не могли расстаться. Им так много хотелось сказать друг другу, расспросить обо всем, что было, и помечтать о том, что будет. Их интересовало все, и вопросам не было конца. Они раскрывали свои сердца, ничего не тая друг от друга. Лишь один секрет Вест оставил при себе. Он ни за что на свете не признался бы в том, что испытывает невообразимый, парализующий волю страх перед пещерами и туннелями. Моля Бога о том, чтобы он помог ему в будущем выдержать это испытание, Вест запрятал страх в самые дальние уголки своей души.

Элизабет взахлеб рассказывала Весту о своем детстве. Ее прекрасные глаза сияли, и Вест не мог насмотреться на нее, ловил каждое движение ее изящных рук и каждый звук ее мелодичного голоса. В мерцающем свете звезд она выглядела такой юной и очаровательной, как будто все еще была доверчивой маленькой девочкой.

Вест слушал рассказы Элизабет и представлял себе прелестную девочку с золотистыми локонами, стоящую на ступеньках роскошного особняка на берегу реки в Натчезе. Хорошенькую золотоволосую малышку, окруженную заботой, вниманием и любовью всей семьи.

Элизабет продолжала говорить, и Вест вдруг понял, что ей едва минуло девятнадцать лет, когда похотливый офицер Конфедерации попытался ее изнасиловать. Она была почти ребенком, невинной девочкой, пытавшейся защитить себя от недостойных посягательств полковника Доббса. Мерзавец получил по заслугам!

Чувство негодования мгновенно сменилось ощущением собственной вины. Да ведь он ничем не лучше Доббса! Он коварно соблазнил ее, когда она, беспомощная и испуганная, была брошена в камеру смертников. Он даже не потрудился спросить, что с ней произошло! Охваченный страстью, он отбросил прочь мелькнувшую было мысль о том, что она девственница.

Воспоминания о той давней, но незабываемой ночи нахлынули с новой силой. Боже милостивый, как он мог быть таким бессердечным и слепым! Болью в сердце отозвалась мысль о беззащитной невинной девушке, которую он так безжалостно соблазнил. Протянув к Элизабет руку, Вест нежно коснулся ее щеки и проговорил:

– Любимая, прости меня! Прости! Я причинил тебе столько боли. Клянусь, я готов чем угодно искупить свою вину!

С бесконечной нежностью глядя на Веста, Элизабет ответила:

– Я знаю, Вест!

Перед ним была уже не маленькая девочка, а гордая, прекрасная, обольстительная женщина. Элизабет положила руку ему на грудь, облизала губы и задорно спросила:

– Знаешь, чего мне сейчас хочется больше всего на свете?

– Скажи мне, детка!

– Побольше персикового пирога!

Вест весело рассмеялся и, сжав Элизабет в объятиях, нежно поцеловал.

– Ты даже представить себе не можешь, как сильно я тебя люблю!

– Докажи, – прошептала Элизабет.

В небе забрезжил рассвет, когда, утомленные ласками, Элизабет и Вест вернулись в лагерь. Держась за руки, они вышли на поляну. Возле костра, уставившись безразличным взглядом на тлеющие угли, сидел Эдмунд. Посмотрев в глаза Элизабет, Вест ободряюще сжал ее маленькую руку. Увидев их, Эдмунд не выразил ни изумления, ни негодования. Услышав признание, что они любят друг друга, он не был ни возмущен, ни шокирован. Он молча принял известие о предстоящем разрыве между Элизабет и Дэйном и ни разу не прервал Веста, который брал всю вину на себя.

– Эдмунд, – с волнением в голосе начала Элизабет, – надеюсь, когда-нибудь ты сможешь простить меня…

– Моя дорогая, – прервал ее Эдмунд, – я сам был не до конца честен с тобой. Мы с нашим агентом в Санта-Фе Мартином Эксли не предупредили тебя, что Дэйн и Мартин были почти уверены, что найдут золото Грейсона. – Эдмунд потер покрасневшие глаза и горько вздохнул: – По правде говоря, я просто вынудил тебя выйти замуж за Дэйна. Это был единственный шанс поправить мои дела.

Слабым голосом Эдмунд принялся рассказывать о том, что он разорился, что удача отвернулась от него и что он был вынужден продать драгоценности своей жены, чтобы оплатить экспедицию и поиски Дэйна. Придя в ужас при мысли, что он может потерять свою дорогую Луизу, Эдмунд мог надеяться только на золото Грейсона.

– Элизабет, – с трудом переводя дыхание, продолжал Эдмунд, – прости меня. Я у вас обоих должен просить прощения, ведь я давно заметил, как вас влечет друг к другу. Если б вы только знали, как меня мучила совесть и как трудно было решиться открыть всю правду! Элизабет, – добавил он с грустной улыбкой, – ты слишком хороша для Дэйна. Он недостоин тебя, он никогда не смог бы сделать тебя счастливой. Думаю, что он никогда никого не любил, кроме самого себя! – с отчаянием в голосе воскликнул Эдмунд. – Жадность и страх нищеты и меня сделали бессовестным обманщиком!

Элизабет подошла к Эдмунду и коснулась его плеча.

– Нет, Эдмунд, это не жадность, а любовь к Луизе руководила тобой. Теперь я могу понять человека, который готов на все, лишь бы не потерять свою любовь.

Эдмунд поднял глаза, и она увидела в них печаль и понимание.

– Ты умная, добрая и чуткая женщина, Элизабет, – с дрожью в голосе произнес Эдмунд.

– Нет, Эдмунд, я просто женщина, узнавшая любовь! – нежно глядя на Веста, ответила Элизабет.

Взволнованный, Вест осторожно привлек ее к себе.

– Если мы найдем золото, – продолжала Элизабет, – половина его будет принадлежать тебе, Эдмунд!

– Нет-нет, Элизабет, я даже слушать об этом не желаю! – воскликнул Эдмунд и обратился к Весту: – Вест, я не могу…

– Ты ведь слышал, что сказала леди, – перебил его Вест, улыбаясь. – Ты финансировал эту экспедицию, Эд, и, безусловно, имеешь право на половину сокровищ, если, конечно, они будут найдены.


Наутро обнаружилось, что ночью сбежали четверо мексиканцев. Вест был нисколько не удивлен. Экспедиция продвигалась все дальше и дальше в глубь территории навахо, а с этой землей были связаны самые таинственные и страшные поверья индейцев. А мексиканцы такие же суеверные, как и индейцы. Обрушившиеся с неба потоки воды были для невежественных крестьян грозным предупреждением о том, что они перешли запретную черту.

Вест внимательно вглядывался в бронзовые лица оставшихся мексиканцев. В их глазах поселился страх, и Вест был совсем не уверен, что они дойдут с ними до конца. Взнуздывая свою лошадь, Вест поглядывал то на одного, то на другого.