– Вы ее знали, мэм? – спросил Гарольд, помаленьку приходя в себя.

– Он спрашивает! Да мы с Эффой Коммандер были ее лучшими подругами!

Да, Виппи Берд всегда готова открыть душу, стоит только по-доброму к ней подойти.

– И вы слышали об «Убийстве в любовном треугольнике»?

Ничего не скажешь, настойчивым парнем оказался этот Гарольд.

– Ах, это было так давно, – отмахнулась Виппи Берд.

Мы с Виппи Берд не очень любим, когда туристы расспрашивают нас об этом убийстве. Мы готовы сколько угодно болтать с ними о детских годах Мэй-Анны, так как теперь она – самая большая туристическая достопримечательность нашего городка, но это убийство – не их ума дело. Надо думать, этот Гарольд читал книгу Хантера Харпера или еще что-нибудь из публикаций, появившихся после выхода этой книги. Харпер собрал все голливудские сплетни об этой истории и считал, что все рассек, но и на этот раз страшно ошибся. После смерти Бастера и Мэй-Анны единственные и последние, кто знал настоящую правду, были только мы с Виппи Берд, но мы никогда никому ничего не рассказывали, и уж тем более этому набитому дураку Харперу.

В то время как Виппи Берд продолжала с отрешенным видом протирать плиту, толстяк Гарольд быстро проглотил свои блинчики, схватил жену в охапку и смылся. Забавно, но никто из туристов никогда не злится на Виппи Берд за ее проделки – эти «невинные розыгрыши», как она сама их называет, а старина Гарольд так даже оставил ей два доллара на чай.

После того как они ушли, Виппи Берд оторвалась от своего занятия и посмотрела мне прямо в глаза.

– Знаешь, Эффа Коммандер, – сказала она, – пришло время рассказать людям всю правду о Мэй-Анне Ковакс и Бастере Макнайте, иначе все и дальше будут верить в то, что написал этот набитый дурак Харпер. И сделаешь это ты. Как только Альта вернется, я пойду отсюда прямо в бумажную лавку Бена Франклина и куплю несколько стенографических планшетов. Я даже дам тебе несколько фирменных перьевых ручек вместо простых шариковых. Ты будешь записывать свои воспоминания, а я перепечатывать написанное. Вспомни – однажды ты обещала Бастеру, что сделаешь все как надо.

– Я думала, что уже все сделала как надо, – ответила я. – По крайней мере, я сделала все то, что он хотел.

– Это тогда. А сейчас – сейчас надо рассказать правду, – возразила она. – Это твой долг перед Бастером, Мэй-Анной и остальными. Главным образом перед Бастером, – мягко добавила она. – Подумай, разве он не заслуживает того, чтобы люди узнали о нем правду?

Ее слова заставили меня задуматься. Между тем она налила мне еще кофе.

– Спасибо за кофе, Виппи Берд, – сказала я. – И очень может быть, что ты, как всегда, права.

– Запомни, писать должна ты, – повторила она, – потому что меня на это может уже не хватить. Но если вдруг что случится, я буду стоять у тебя за спиной, шептать тебе на ухо и водить твоим пером.

Так оно в конце концов и вышло.

2

Мы познакомились с ней, когда спасли ее от смерти.

Мы то и дело вытаскивали ее из неприятностей. Например, однажды зимой, когда мы всей компанией шли по улице в Кентервилле, Чик О'Рейли подговорил ее лизнуть металлический полоз салазок – и она лизнула, и язык прилип. Мы с Виппи Берд ворвались в ближайший дом, дверь которого, к счастью, оказалась не заперта, схватили с плиты кастрюлю с супом и вылили его на голову Мэй-Анне. Это помогло, язык отклеился. Мне всегда было забавно представлять себе лица людей, которые, вернувшись домой, обнаружили кастрюлю со своим ужином пустой.

После того как Мэй-Анна прославилась, Виппи Берд как-то заметила с усмешкой, что если бы не мы, то пришлось бы ей стать кинозвездой с железкой на языке.

В первый раз мы увидели ее, когда она стояла на самом краю открытого колодца заброшенной шахты «Крошка Энни». Конечно, вокруг этой страшной дыры был забор, но разве он мог остановить кого бы то ни было, особенно детей? Мэй-Анна стояла на самом краю и смотрела вниз, в темноту бездны.

Мы с Виппи Берд играли на шахтном отвале, оттуда и заметили ее. Тогда нам казалось, что весь мир состоит из отвалов пустой породы, и только когда нам исполнилось десять, начали понимать, что существуют места, где в отличие от Бьютта нет никаких отвалов. В этом смысле нашему городку повезло, сказала Виппи Берд.

В старые добрые времена дым плавильных печей так густо окутывал Бьютт, что день превращался в ночь, и городские фонари не гасли двадцать четыре часа в сутки. Шахтеры спускались с холмов после ночной смены, и их карбидные лампы горели в темноте дня, словно череда блуждающих звезд. Так обстояли дела, когда мы с Виппи Берд впервые увидели Мэй-Анну.

Сначала мы просто стояли на склоне террикона и старались разглядеть ее сквозь клочья проплывающего дыма. Позже, когда я посмотрела «Туманные высоты», некоторые сцены этого фильма напомнили мне то, что мы увидели тогда, – крохотную фигурку Мэй-Анны на краю бездны, сильный ветер и клубящийся туман. Но только, сказала Виппи Берд, серного смрада в кино не почувствуешь. Жаль, что Мэй-Анна не играла в этом фильме, – эта роль явно бы ей подошла.

У непривычных людей от серных испарений начиналась дурнота и кружилась голова. Мы-то с Виппи Берд давно к ним привыкли, но Мэй-Анна была новым человеком в наших местах, так что, видимо, серные испарения начали действовать на нее, она покачнулась, и ноги у нее подогнулись. Если бы она упала в эту шахту, которая уходила вниз больше чем на миллион футов, Марион Стрит никогда бы не получила премии Американской академии за «Прегрешение Рэйчел Бэбкок».

– Смотри сюда, Эффа Коммандер, ребенок вот-вот упадет! – заорала Виппи Берд.

Мы мгновенно рванулись с места, пронырнули под забором и вскарабкались вверх по куче щебня. Мы подоспели как раз вовремя. Она уже свесилась вниз, готовая напрямик отлететь в лучший мир, когда Виппи Берд схватила ее за платье с одной стороны, я с другой, и вместе мы вытянули ее наружу.

– Дура ты набитая, – сказала ей Виппи Берд. Нам было по пять лет, мы только что узнали это выражение, и нам очень нравилось, как оно звучит.

– Я только хотела увидеть Китай, – возразила Мэй-Анна, придя в себя и не желая признаться, что начала терять сознание от серных испарений.

– Значит, ты еще глупее, чем набитая дура, потому что все китайцы живут на Вест-Меркьюри-стрит, а не на дне этой шахты. Ты что, никогда не была в китайской прачечной или харчевне, где кормят китайской лапшой? – спросила Виппи Берд.

Мэй-Анна вытянулась, как она это делала после в «Кровавой луне», когда собиралась объявить мужу, что уходит от него к другому человеку, и пояснила:

– Китай находится на другом конце Земли, и, если прокопать достаточно глубоко, как раз попадешь туда. А как же, по-вашему, китайцы добрались сюда, через океан, что ли?

Виппи Берд хотела что-то сказать, но остановилась и задумалась.

– Думаешь, она права? – спросила она меня.

Я ответила, что все это звучит правдоподобно.

– Ни разу не видела ни одного китайца рядом с этой шахтой, – возразила Виппи Берд.

– Я не говорю, что все они вылезли из этой шахты, я только сказала, что они попали сюда через какую-то шахту, может быть, и через эту. Каждый набитый дурак знает, откуда взялись эти шахты: там раньше добывали руду.

Нам с Виппи Берд понравилось, как быстро она усваивает наш стиль разговора.

Виппи Берд протянула ей ладонь и сказала:

– Привет, меня зовут Виппи Берд, а она – Эффа Коммандер.

– Мэй-Анна Ковакс.

– Какое смешное имя! – сказала Виппи Берд, немного поразмыслив. – А почему не Анна-Мэй?

– А Виппи Берд – это что за птица?[1]

Когда Виппи Берд было пять лет, люди постоянно задавали ей этот вопрос. Позднее она призналась мне, что мы подружились с первой же встречи именно потому, что я никогда не приставала к ней по поводу ее имени.

В их семье все носили странные имена. Например, двух ее братьев звали Стинки Берд и Баммер Берд, но меньше всего повезло третьему, тому, которого звали Мирон Берд. Можно ли, назвав ребенка таким именем, ожидать от него чего-нибудь путного? Так оно в конце концов и получилось: он вышел из профсоюза, дважды голосовал за Рейгана и не стеснялся тратить деньги на чистильщиков обуви.

Раз уж речь пошла об именах, то надо сказать, что мы привыкли называть друг друга по имени и фамилии – Виппи Берд и Эффа Коммандер, я сама даже не знаю почему. Никто никогда не звал Виппи Берд просто «Виппи», если только это не был чужой человек, например, Хантер Харпер или кто-нибудь из туристов. С тех пор, как Мэй-Анна стала нашей подругой, мы называли друг друга Виппи Берд, Эффа Коммандер и Мэй-Анна, и это было хорошо и правильно. А наши знакомые прозвали нас «несвятая Троица».

– Ладно, – сказала Мэй-Анна. – Я не буду спрашивать тебя про твое имя, если ты обещаешь не спрашивать меня о моем отце.

Так мы и поступили, и о своем отце она рассказала лишь, что он был шахтером в Аризоне и погиб в аварии, а они переехали в Бьютт, потому что отсюда была родом ее мать. Только спустя много лет мы стали догадываться, что никакого мистера Ковакса не существовало в помине, и некоторые утверждали, что именно по этой причине Мэй-Анна и пошла работать в бордель, но на самом деле для этого были гораздо более веские причины.

В то время Мэй-Анна не была красавицей: ноги у нее были как палки, а волосы – цвета пустой горной породы. Позже она перекрасила их в яркий платиновый цвет и утверждала, что они от природы такие. Как ни странно, почти все ей верили, но только не мы с Виппи Берд.

Многие из тех, кто знал Мэй-Анну ребенком, впоследствии вспоминали, какие у нее были красивые белокурые волосы. Слыша подобное, мы с Виппи Берд покатывались со смеху, ведь на самом деле Мэй-Анна вовсе не была блондинкой. Больше того, именно мы с Виппи Берд впервые покрасили ее перекисью водорода, причем по неопытности сделали раствор настолько едким, что волосы у нее чуть не повылезли. Но, рассказав об этом, мы загубили бы ее карьеру, ведь – сами подумайте – кому может понадобиться лысая шлюшка?

И все же в детстве у Мэй-Анны было милое личико с прямым греческим носом, о котором столько писали, и глазами, бездонными, как две заброшенные шахты, – такими же темными и глубокими. Один репортер в журнале «Фотоплей» выразился об этом так: «Два озера в лунном свете». Может быть, он и прав, но мне ее глаза всегда напоминали две бездонные ямы.

Зубы у нее тоже были не слишком хороши. Когда мы впервые встретились, у нее как раз начали появляться коренные зубы – они были желтые и торчали вкривь и вкось. Из-за этого она старалась улыбаться, не показывая зубов, и прикрывала рот рукой, когда смеялась.

Эта привычка у нее сохранилась даже после того, как она, уже находясь в Голливуде, поставила себе фарфоровые коронки. Все думали – это кокетство, но мы-то с Виппи Берд знали истинную причину. С коронками ей приходилось быть разборчивой в еде, чтобы не сломать их.

Конечно, сначала, когда нам было по пять лет, она ничем не отличалась от всех детей. Глядя на фотографию нашего класса, никто бы не сказал, что Мэй-Анна – это будущая знаменитость. Как не сказал бы этого и о Бастере Макнайте.

Единственным ребенком, как-то выделявшимся среди одноклассников, была Виппи Берд с ее круглой головой и рыжими кудряшками. И сейчас, когда она появляется в «Джиме Хилле», кудряшки у нее настоящие, а не завитые. Кроме того, в отличие от Мэй-Анны, у Виппи Берд всегда были прекрасные, прямые и здоровые зубы.

Виппи Берд была низенькая, а я, наоборот, высокая и тощая. Незнакомые люди иногда называли нас Матт и Джефф – по имени известного клоунского дуэта. Виппи Берд была маленькой, но весьма крепкой, а когда мы выросли и Бастер приобрел известность, мы со смехом вспоминали, как в детстве ей случалось его поколачивать. Бастер тоже смеялся, вспоминая это, и утверждал, что мог бы легко победить ее, но просто не хотел бить девчонку. Но тут он не мог нас провести, мы-то знали, что это не так.

– Она была гораздо быстрее тебя, – однажды поддела его я.

– На язык – несомненно, – ответил он.

Виппи Берд впоследствии утверждала, что в превращении Бастера в профессионального боксера есть и ее заслуга, ведь он так стыдился, что его бьют девчонки, что должен был научиться боксировать, чтобы спасти лицо. Думаю, здесь она не права, хотя обычно я стараюсь с ней не спорить, но так или иначе, если ты родился и растешь в Бьютте, то уметь постоять за себя совершенно необходимо, так что ему все равно надо было с чего-то начинать.

Впрочем, настоящей причиной заняться боксом было его желание произвести впечатление на Мэй-Анну. Он влюбился в нее с первого взгляда и очень переживал, что это не он, а мы с Виппи Берд спасли ее от падения в шахту.

* * *

Несмотря на серные пары и дым из плавилен, все равно для нас на свете не было лучшего места, чем Бьютт. Чтобы жить там, конечно, надо было быть крепким душой и телом, но мы именно такими и были. Мальчишки располагали лучшим выбором занятий, чем девочки, которые обычно проводили каникулы, помогая матерям стирать и нянчиться с грудными детьми. Такие ребята, как Пинк и Чик, дружившие между собой совсем как мы с Виппи Берд, убегали из дома сразу после завтрака и возвращались только к ужину, а иногда и того позднее. Они никогда не помогали по дому, все время валяли дурака – в чем и преуспевали до самой смерти, а может быть, и после. Но поскольку мы с Виппи Берд были младшими в своих семьях, а Мэй-Анна вообще единственным ребенком, у нас было больше времени на игры, чем у остальных девочек.