Под ее взглядом я почувствовала себя не в своей тарелке. Они все были одеты в темное и без украшений, и я сразу же потеряла уверенность в том, что выгляжу так уж элегантно. Я ведь заранее знала, что в приглашениях не могло быть никакой путаницы и что сюда никто и не собирался нас приглашать.

– Нет, – повторила Мэй-Анна.

Дама недоуменно покосилась на нее. «Но почему же?» – снова спросила она. Все присутствующие обратились к Мэй-Анне, которая, казалось, находилась под перекрестными лучами прожекторов. Она по-прежнему улыбалась. «Помнишь, как Мэй-Анна отрывала лапки лягушкам, которых мы собирали для ресторана? – прошептала я Виппи Берд на ухо. – Сейчас она будет делать то же самое».

– Мой ответ вам – «нет», – отрезала Мэй-Анна, и голос ее стал холоднее, чем январский ветер, дующий с гор Монтаны. – В вашем приглашении я не нуждаюсь так же, как не нуждалась в корзинке, которую вы пытались всучить мне пять лет тому назад. Разве вы забыли? Вы тогда еще выпили у меня по чашке чая.

Несмотря на то, что лицо старой леди густо покрывали румяна свекольного цвета, который я так ненавижу, было видно, как она побледнела. Она не забыла ничего.

– Одну такую корзинку вы пытались подсунуть мне, вы должны это помнить, – продолжила Мэй-Анна. Она перевела дух, чтобы отыскать взглядом нас с Виппи Берд и убедиться, что мы слушаем. – И вы предложили мне пойти к вам в прислуги, и тогда я решила, что отправлюсь в… Голливуд.

Как позже призналась нам Мэй-Анна, на самом деле она собиралась сказать, что решила отправиться работать на Аллею Любви, но в последний момент у нее просто не повернулся язык произнести такие слова. «Послушай, – сказала она сама себе, – как бы тебе ни хотелось с ними расквитаться, все-таки это не повод для того, чтобы разговаривать в таком духе в доме на Западном Бродвее». Поэтому она величественно, как подобает знаменитой актрисе, поднялась со своего места и оглядела зал, пока внимание всех присутствующих не сосредоточилось на ней, и сказала:

– Весьма признательна вам за развлечение, которое вы доставили мне и моим подругам. – Потом она с достоинством английской королевы покинула этот зал, и мы с Виппи Берд, уже кое-чему от нее научившиеся, ушли следом за ней.

10

После визита Мэй-Анны в Бьютт нам стало совершенно ясно, что она уже никогда не вернется туда жить, и дело не в этих старухах и мелких обидах, а в том, что она стала настоящей звездой, слишком яркой для нашего городка. «Наша жизнь не для таких, как она, – сказала Виппи Берд, – она принадлежит теперь всему миру».

Кроме того, мы поняли еще одну вещь: на свете есть кое-что, что для нее важнее, чем Бастер. Конечно, она его любила, и он ей вполне подходил, и она знала, что он будет ее любить всегда и что он единственный человек в ее жизни, на которого она может положиться, ведь даже Джекфиш в конце концов ее покинул. Но теперь мы осознали, что ее профессия для нее важнее всего. Мэй-Анна любила Бастера, но Марион Стрит она любила еще больше.

Бастер тоже понимал это, но, казалось, его это уже не так волновало. Я полагаю, Бастер утешал себя мыслью, что они с Мэй-Анной в каком-то смысле снова вместе, пусть даже они по-настоящему не женаты, не живут в одном доме в Кентервилле и не заводят детей, как простые обыватели. «Черт бы меня побрал, – сказал однажды Бастер Пинку, – мы с Мэй-Анной однажды уже женились. Если мы это повторим, то это уже будет двоеженство».

Он старался быть где-то рядом с ней, и этого было ему достаточно для счастья, и Тони утверждал, что теперь у него появилось предостаточно возможностей для того, чтобы купаться в этом счастье. Тони знал, что после всех хвалебных рецензий на «Тревогу на побережье» и их совместных фотографий на премьере в Бьютте Мэй-Анна будет для Бастера проводником на пути к славе. Конечно, Бастер сам по себе был известен, но благодаря Мэй-Анне его имя узнали даже те, кто никогда не интересовался боксом. «Это как глянцевая корочка на пироге», – сказал Тони и организовал для Бастера серию матчей в Калифорнии.

– Мы ведь готовим его в претенденты на чемпионский титул от Западных штатов, а Калифорния – это Запад, разве не так? – спрашивал нас Тони. – И разве не приятней тренироваться под кокосовыми пальмами, и чтобы Мэй-Анна приносила тебе на подносике коньяк с сахаром и мятой, чем среди наших бьюттских метелей, от которых стынут яйца?

Виппи Берд ответила, что в его словах есть определенный смысл.

Мэй-Анна действительно все время околачивалась возле Бастера и не пропустила ни одного его матча в Калифорнии. Иногда в белом платье и белой меховой накидке она сидела среди сопровождавших ее голливудцев у самого ринга, визжала и свистела громче всех. Мэй-Анна знала миллион способов кричать и шуметь, потому что она росла в Бьютте и приобрела жизненный опыт на Аллее Любви. Один крупный продюсер, который вместе с ней побывал на каком-то из этих матчей, сказал: «Боже мой, Марион, я-то думал, что все эти гангстерши – только роли, но ты и в жизни разговариваешь как настоящая штучка!» – «Спасибо за комплимент», – ответила ему Мэй-Анна. Когда она в письме рассказала нам об этом, то Виппи Берд заметила, что то был вовсе не комплимент, хотя Мэй-Анна этого не поняла.

Иногда Мэй-Анна брала Бастера с собой на голливудские приемы и вечеринки. Сначала он упирался, ссылаясь на то, что обязательно что-нибудь там опрокинет, хотя, высококлассный спортсмен, он вовсе не был увальнем. Однажды я видела, как он принес полдюжины наполненных стаканов, держа их все в одной руке, и не расплескал ни капли. Затем он придумал другую отговорку, говоря, что ему нечего будет сказать всем этим звездам и знаменитым продюсерам и что, если он будет там все время молчать, его примут за идиота. Как раз в это время одна из газет опубликовала этот дурацкий снимок, где он держит газету вверх ногами, и спортивные репортеры тут же раструбили, что он не умеет даже читать. Один из них назвал Бастера неотесанной деревенщиной и диким горцем, а другой написал, что у Бастера тело бизона и мозги летучей мыши. Бастер послал в эту газету письмо, в котором, поменяв эпитеты местами – тело летучей мыши и мозги бизона, – сообщал, что это новое определение подошло бы любому из их репортеров, но только газета его письма не напечатала.

Мэй-Анна сказала Бастеру, что по сравнению с большинством обитателей Голливуда он просто выпускник колледжа. Она добавила, что даже самые главные бьюттские тупицы не идут ни в какое сравнение с некоторыми голливудцами. Пока она жила в Бьютте, мы никогда не замечали за ней тягу к знаниям и культуре, но, переехав в Голливуд, она сразу же подписалась на журнал «Тайм». Чуть позже она записалась в читательский клуб, так что, может быть, на самом деле она была умнее и глубже, чем нам раньше казалось. Мало того, она хранила все номера журнала «Лайф», начиная с самого первого, а когда ей случилось встретиться с его издателем мистером Люсом, она рассказала ему об этом, и он был прямо-таки невероятно поражен, и, может быть, именно поэтому он некоторое время спустя поместил ее фото на обложке.

Наконец Бастер привел Мэй-Анне свой последний довод, говоря, что только на ринге он что-то собой представляет, а в костюме он просто пугало. В визитке его будет не отличить от привратника, считал Бастер, и боялся, что люди начнут сдавать ему ключи от комнат и просить отогнать автомобиль на стоянку.

Но, с другой стороны, не в его правилах было хоть в чем-то ей отказывать, и вот она начала таскать его с собой по всему Голливуду, и через какое-то время это стало ему нравиться. «Даже больше, чем следовало бы», – сказал Тони.

Бастер рассказывал нам, что первая вечеринка, которая ему понравилась, происходила в доме Дугласа Фэрбенкса. Гости-знаменитости обошлись с ним очень мило и любезно, равно как и гости – не знаменитости, почти так же дружелюбно, как люди в Бьютте в обычной обстановке. Мистер Фэрбенкс сказал, что он самый большой в мире болельщик и любитель бокса и что, если бы у него был шанс соперничать с Джеком Демпси, он бы оставил кино ради спорта. «Так на его месте поступил бы и любой другой», – заметила Виппи Берд.

Мистер Фэрбенкс так увлекся разговором с Бастером, что забыл про других гостей, увел его в свою «шумную комнату», то есть в специальную комнату для игр и танцев, расспрашивал о его прошлых боях, о видах на чемпионский титул и попросил показать ему прямо сейчас, в замедленном движении, знаменитый удар Бастера Миднайта. Мистер Фэрбенкс сказал, что умеет прыгать в море со скал, фехтовать настоящим оружием, влезать на стену по веревке, но у него никогда не было той мощи, которая необходима настоящему бойцу. Общаясь с ним, Бастер совершенно избавился от смущения. Когда Мэй-Анна обнаружила его исчезновение и принялась разыскивать его по всему дому, она нашла хозяина и гостя в «шумной комнате» без пиджаков и с закатанными рукавами рубашек, в разгаре обучения приемам бокса.

– Тебе бы тоже стоило этому научиться, Марион, – сказал ей мистер Фэрбенкс.

Подражая Бастеру, он, согнувшись, наносил правой рукой удары по корпусу воображаемого противника.

– Бастер только что научил меня этому удару! Черт возьми, я не знал, что это так приятно!

– Я знаю все удары, – ответила Мэй-Анна, – потому что с пятилетнего возраста наблюдаю, как он тренируется. Если в свое время он смог свалить Свиное Рыло, то в мире не остается больше ничего, с чем бы он не смог справиться.

При этих словах Бастер просиял.

– Со Свиным Рылом это было не так уж трудно, – сказал он.

– Свиное рыло? – спросил мистер Фэрбенкс. – Что за свиное рыло? Ах, Свиное Рыло!

Он засмеялся, посчитав это шуткой.

– Он ударил его вот так, – Мэй-Анна коснулась кулаком подбородка Бастера, потом взяла его за руку и сказала: – Пойдем, пойдем, Большой Кулак, надо представить тебя остальным гостям.

В Голливуде она частенько его так называла, так что журнал «Радиозеркало» поместил под их фотографией подпись: «Марион Стрит и ее Большой Кулак». Ей нравилось позировать рядом с ним, потому что это подчеркивало ее хрупкость и, кроме того, притягивало к ней дополнительное внимание публики. Бастер долго не мог поверить, что есть люди, которым он более интересен, чем Марион Стрит, хотя таких было немало. Она же объясняла ему, что хорошенькие девушки на голливудских вечеринках идут по десять центов за дюжину, но многие люди согласились бы встать в очередь только для того, чтобы поглядеть на будущего чемпиона.

Как это ни странно, говорил Бастер, но Мэй-Анна оказалась права. На одной из вечеринок Бастер повстречался с Хамфри Богартом, который в частной жизни был настоящим джентльменом и этим очень понравился Бастеру. Настоящий Богарт вовсе не был таким грубым и жестким, как его персонажи. Увидев Бастера, он направился прямо к нему и сказал: «Здравствуйте, я видел ваш бой на прошлой неделе. Разрешите расспросить вас кое о чем?»

На любой вечеринке у Бастера начинали спрашивать совета по технике боксирования, и Тони говорил, что Бастеру впору брать с них плату за уроки и что он заработает как инструктор больше, чем как боксер, и при этом ему не надо будет подставляться под удары.

Но, в отличие от мистера Фэрбенкса, мистера Богарта интересовал вовсе не удар правой, а то, как надо «танцевать» и маневрировать во время боя. Это было как раз в то время, когда пошли слухи о том, что Бастер принимает наркотики, и пока Бастер показывал, как надо ставить ноги, он, между прочим, заметил, что его очень задевают эти сплетни в газетах. Мистер Богарт посоветовал ему не обращать на это внимания.

– О чем стоит заботиться, так это чтобы твое имя было на слуху у всех. Если этого не происходит, вот тогда и надо начинать беспокоиться, – сказал он и добавил: – Ведь не всем интересно смотреть, как ты дерешься, некоторые приходят только потому, что ты знаменитый Бастер Миднайт, и потом они смогут сказать, что видели тебя своими глазами.

– Если я перестану побеждать, такие люди перестанут приходить на мои матчи, – сказал ему Бастер.

– Полагаю, ты прав, – ответил мистер Богарт. – В индустрии развлечений не следует слишком рассчитывать ни на чью верность.

В то время для Бастера еще не существовало опасности поражений, хотя Тони организовывал ему встречи с самыми сильными противниками, и уже начались упорные разговоры о том, что он готовится оспорить чемпионский титул у Клея Томаса Бейкера, причем слухи эти шли не только от Тони. Все спортивные журналисты Америки заявляли, что Бастер будет очередным чемпионом мира в тяжелом весе и что это только вопрос времени, и вот наконец Тони заключил с нью-йоркскими антрепренерами контракт на матч Бастера с Клеем Томасом Бейкером, который должен был состояться в Мэдисон-Сквер-Гарден.

Мы думали, что Бастер будет тренироваться в Калифорнии, но Тони счел, что Мэй-Анна уже достаточно разрекламировала его. Кроме того, он решил, что надо выбрать для тренировок более возвышенное – в смысле высоты над уровнем моря – место, для того чтобы укрепить выносливость дыхательной системы Бастера. По моему же мнению, Тони просто боялся, что все эти вечеринки размагнитят Бастера и что он потеряет хватку, постоянно общаясь с Мэй-Анной и вращаясь среди всех этих знаменитостей.