Некоторое время у нее ушло на то, чтобы отыскать наряд для такого важного дня своей жизни. Нашла его Элис только на прошлой неделе вместе с сестрой Джима, Лизой. В конце концов остановились на белоснежном костюме из шерстяного жакета и юбки, причем рукава жакета и оборка юбки были обшиты мехом норки. Не слишком политкорректно, зато очень красиво, в стиле «Доктора Живаго». Элис мысленно отметила для себя, что после медового месяца нужно будет сделать пожертвование обществу «Люди за этичное обращение с животными».

Было всего девять часов утра, а ей уже было совершенно нечем заняться. Не нужно было ехать к Руби на укол. Ясное дело, отпала необходимость встречаться со всякими организаторами торжеств, флористами и диджеями, потому что свадьбы как таковой не будет. Элис внушила Джиму (а тот, соответственно, транслировал эту мысль своим родственникам), что считает свадьбу настолько интимным событием в их жизни, что не хочет делить его ни с кем, кроме него. И что она всегда мечтала, чтобы ее свадьба состоялась именно в Исландии – хотя это было чистое вранье, и его нужно было занести в список ее провинностей, где уже фигурировало использование меха несчастных норок. Родственники позволили им осуществить этот план при одном условии: заставили пообещать, что, вернувшись после медового месяца, они устроят грандиозное торжество уже здесь, в Штатах.

Так что теперь Элис сидела на своей кровати и весь предстоящий день делать ей было нечего. В данный момент она не была ни юристом, ни будущей невестой, ни даже чьей-то подругой. Она мысленно напомнила себе о том, что через несколько дней нужно позвонить Руби и узнать, как у нее дела. Нужно придумать, как спросить об этом по телефону. «Эй, Руби, я тут все думаю – ты уже беременна?» Потом Элис поняла, что это как раз одна из тех ситуаций, когда лучше ни о чем не спрашивать. Руби сама все расскажет, когда посчитает нужным. Элис пошла на кухню, налила себе чашку кофе и подумала, что все это напоминает ей времена, когда она ходила на свидания. Эти как бы случайные звонки на следующий день после важной встречи с перспективным мужчиной были просто невыносимы.

«Привет, Элис, это мама. Я тут уборкой занялась, кручусь с пылесосом. Вот я и подумала, как там у тебя все прошло вчера вечером?»

«Привет, Эл, это Боб. Ты, по-моему, говорила вчера, что собиралась на свидание. Ну и как?..»

«Привет, Эл, это я. Хотела спросить, как у тебя с тем парнем из инвестиционного фонда. Расскажи мне в деталях».

Когда Элис допивала вторую чашку кофе, она позволила волне приятного облегчения накрыть ее. Все, эти дни ушли в прошлое. Никаких больше телефонных звонков. Теперь у нее было время подумать о Руби и оказаться в числе тех назойливых любопытных, которые звонят и спрашивают: «Эй, Руби, ты уже беременна?»

К сожалению, у Элис было предостаточно времени, чтобы поразмыслить о реальном грядущем событии – собственной свадьбе с Джимом. Поддавшись внутреннему импульсу, она сжала руками виски, стараясь хоть таким образом трансформировать оставшиеся в ее душе отвагу и целостность в какое-то действие. Но ничего не вышло. Потому что думать Элис могла только о том, что никогда больше не пойдет на свидание. Она понимала, что это слабость. Она понимала, что пора ей наконец остепениться, и пыталась этим проникнуться. Она даже пробовала вызвать в себе чувство вины – в противоположность моменту с убитыми ради меха норками. Но вместо этого все время вспоминала свои свидания, телефонные звонки и понимала, что движется в никуда.

В конце концов Элис все-таки решила позвонить Руби и спросить, как у нее все прошло. Та тут же подняла трубку и сразу все выложила. Как она в самый последний момент сбежала от врача; как съездила к матери и поняла, какой может быть женская депрессия; как и сама впала в настоящую депрессию. Также она поведала Элис о том, что уже давно не видела Серену. Элис встревожилась. Встревожилась и за Руби, и за Серену. И теперь у нее появилось, о ком подумать.

* * *

Марк Левайн сидел во главе длинного стола для переговоров. Дейл с Джорджией расположились по обе стороны от него друг напротив друга. Джорджия, понятное дело, была на грани нервного срыва. Она понятия не имела о том, что ее дети сказали Марку Левайну и, соответственно, не догадывалась, что сейчас услышит. Если он предложит какой-то вариант, который ее не устроит, придется нанимать адвоката, тратить бешеные деньги, и закончится все в суде. Однако Джорджия была готова пойти на это, если понадобится. Она не позволит, чтобы последнее слово насчет того, где в дальнейшем будут жить ее дети, оставалось за этим непредсказуемым Марком Левайном.

Джорджия взглянула на Дейла. Он выглядел странно, несколько неухоженным, что ли. Даже не побрился по такому важному поводу. Заставил себя надеть пиджак, но не удосужился повязать галстук. «Ну наконец-то, – подумала Джорджия. – Наконец-то до него дошло, что он со мной делает. Что он делает со своей семьей».

Марк Левайн раскрыл папку с их делом. Все молчали. Дейл положил руки перед собой на стол и теперь нервно поправлял кутикулы.

– Итак. Как вам известно, у меня была возможность поговорить с каждым из вас в отдельности, а также побеседовать с вашими детьми. Мои рекомендации будут следующими…

Закончить фразу он не успел, потому что Дейл вдруг перебил его.

– Я считаю, что дети должны остаться с Джорджией, – сказал он, не отрывая глаз от своих ногтей.

Джорджия вздрогнула от неожиданности, посмотрела на Дейла, а затем быстро перевела взгляд на Марка Левайна. Уж не ослышалась ли она? Нужно было в этом убедиться.

– Что? – переспросила она.

Дейл поднял голову и посмотрел на Марка Левайна и Джорджию.

– Она действительно хорошая мать. Просто у нее сейчас трудный период, вот она и допустила ошибку. Думаю, больше такого не повторится. Правда?

– Конечно. Не повторится. Никогда.

Марк Левайн снял очки и устало потер глаза. Потом взглянул на Дейла.

– Вы в этом уверены?

Дейл кивнул и снова потупил взгляд. Джорджии показалось, что на глазах у него блеснули слезы. И она решила вовлечь бывшего мужа в разговор, чтобы не осталось никаких сомнений.

– Правда, Дейл, ты не возражаешь? – спросила она.

На самом деле ей не так важно было убедиться в этом, как увидеть, действительно ли Дейл плачет. Он на миг поднял глаза на Джорджию и пробормотал:

– Да. Уверен.

Это и вправду были слезы. Дейл снова быстро отвернулся. Джорджия почувствовала, как ее переполняют самые разные эмоции. Это была жалость к нему, ведь он выглядел совершенно убитым; благодарность за то, что он изменил свою точку зрения; сожаление, что все так по-дурацки получилось. А объединившись в едином гигантском порыве, смесь всех этих чувств уже поразительно напоминала любовь.

– Что ж, думаю, я могу с этим согласиться, – сказал Марк Левайн. – Я собирался порекомендовать вам…

– А нам обязательно это знать? – резко перебила его Джорджия. – Я имею в виду, ведь мы же договорились между собой. Действительно ли нам теперь нужно знать, что вы собирались нам порекомендовать?

Марк Левайн обиженно поджал губы, но ответил вежливо:

– Нет, думаю, не обязательно. Но считаю своим долгом посоветовать вам найти способ контролировать свой гнев. Абсолютно недопустимо, если вы будете демонстрировать перед детьми что-то иное, помимо того, что между вами и вашим бывшим мужем сохранились доброжелательные отношения.

– Я полностью с вами согласна, мистер Левайн. Благодарю вас.

– Не хотите ли оговорить свои права насчет возможности встречаться с детьми? – спросил мистер Левайн у Дейла.

– Можно я буду забирать их на уик-энд? – сказал Дейл. – И приглашать на обед раз в неделю?

Джорджия кивнула.

– Да, конечно. А если ты захочешь видеться с ними чаще, я уверена, мы сможем что-нибудь придумать.

На лице Дейла появилось подобие улыбки, после чего он снова опустил голову.

Мистер Левайн встал из-за стола.

– Что ж, я очень рад, что все закончилось на такой оптимистической ноте. Мне нужно будет еще оформить кое-какие бумаги. – Он уже направился к выходу, но вдруг обернулся и подозрительно посмотрел на Джорджию и Дейла, которые по-прежнему оставались за столом. – А у вас тут все будет в порядке?

Джорджия с Дейлом на языке мимики и жестов попытались всячески заверить его, что не кинутся душить друг друга, как только он уйдет.

Едва дверь за ним закрылась, как Дейл положил руки на стол и уронил на них голову. Джорджия подалась вперед и коснулась его локтя. Теперь Дейл рыдал по-настоящему. Раньше Джорджия лишь однажды видела его таким – на похоронах матери. Тогда ей показалось это ужасно трогательным. Она помнила, как Дейл плакал навзрыд на парковке перед кладбищем, а она стояла рядом и гладила его по спине. В тот момент ее переполняла любовь к нему и понимание, что вот так муж и жена переживают вместе события в их жизни – рождение детей, смерть близких. Она была растрогана и гордилась тем, что оказалась в такое время рядом с Дейлом и смогла поддержать его. Точно так же и сейчас Джорджия испытывала глубокую любовь к нему. В этом маленьком конференц-зале она вдруг поняла, что пройденный путь нельзя недооценивать. И даже если теперь все изменилось, к их общему прошлому следует относиться с уважением и – она бы даже сказала – лелеять его. И когда Джорджия во второй раз коснулась руки Дейла, пытаясь утешить его в тяжелую минуту, она уже догадывалась, что он, видимо, чувствует то же самое. Наконец стала заметна тяжесть того, что их общая история разрушена, а семья распалась. И хотя в тот момент Джорджия чувствовала к Дейлу великую нежность, одновременно она испытывала и некоторое мстительное удовлетворение. Наконец-то он понял. Наконец-то раскаялся. Наконец-то проявил серьезность.

– Она меня бросила, – неожиданно выпалил Дейл, подняв голову и взглянув на Джорджию своими большими заплаканными глазами.

Она надеялась и молилась, что не ослышалась и все поняла правильно.

– Что, прости? – на всякий случай переспросила Джорджия, и в ее голосе снова промелькнули прежние высокомерные нотки.

– Она меня бросила, Джорджия. Мелеа меня бросила. – Дейл схватил Джорджию за руку и отвернулся. – Она сказала мне, что не хочет встречаться с мужчиной, у которого есть дети. Это слишком сложно.

Джорджия набрала побольше воздуха в легкие и уже спокойно спросила:

– Так ты поэтому не стал бороться за детей? Потому что раньше рассчитывал воспитывать их вместе с ней?

Дейл в нынешнем уязвимом положении был слишком слаб, чтобы солгать.

– Я думал, что из нее получится прекрасная приемная мать.

Джорджия чувствовала, что в этот момент имеет полное право сказать и сделать очень многое. Можно было заорать на Дейла, обвинив его в том, что он видел в своих детях всего лишь декорации к воображаемой сказочной жизни с Мелеа. Что нужно было думать головой, прежде чем ломать их двенадцатилетний брак. Что из-за этого разрыва их сын и дочь теперь в числе детей, живущих в неполных семьях. Что происходящее в эту самую минуту может наложить отпечаток на их психику, который может проявиться через много лет. И что он, похоже, ничего этого не заметил, потому что был занят тем, что лил слезы по своей бразильской шлюхе – да, она имела право мысленно называть ее именно «шлюхой», и пусть Марк Левайн со своими замечаниями катится к чертовой бабушке, – с которой Дейл и знаком-то каких-то несколько месяцев.

Однако Джорджия понимала, что сейчас не время думать о Дейле или об их неудавшейся личной жизни. Он был полностью занят мыслями о себе. А ей пришла пора подумать о двух своих замечательных детках и о том, как максимально наполнить их жизнь радостью, весельем, стабильностью и дисциплиной. Вот чем она обязана сейчас заниматься. Этим, и только этим.

* * *

Часто бывает так, что утро действительно оказывается мудренее вечера. Встает солнышко, люди просыпаются отдохнувшие, и свет нового дня помогает им увидеть ситуацию не такой уж и безрадостной. Но бывают в жизни человека такие жуткие времена, когда все настолько плохо, что утро не приносит ничего, кроме новых страданий, новых слез и нового осознания свалившихся на него несчастий. Для Серены и Кипа это утро началось именно так. Кип, который спал на диване, положив голову Серене на колени, проснулся в слезах. Затем он резко вскочил и закричал:

– Я хочу поговорить с мамой! Я хочу поговорить с мамой!

– Я сейчас ей позвоню, – сказала Серена, тоже вскакивая и хватая телефон.

Было шесть утра. Серена боялась представить себе, что пережила бедная Джоанна за эту ночь. Пока Серена набирала номер, Кип стоял рядом с ней, напряженный, с мокрыми глазами, тяжело дыша.

– Джоанна? Это Серена. Кип хочет с вами поговорить.

Серена протянула ему трубку, а он взял ее медленно и осторожно, как будто она могла взорваться у него под ухом.

Кип слушал молча. Серена понятия не имела, что Джоанна ему говорила. Как там Роберт?