Линда Джейвин - Легкое поведение

— Думаю, хорошо, хотя японцы пока не согласились на его план.

— Что за план?

— Отправить в море корабль с беспроводной связью, который транслировал бы новости прямо с театра боевых действий. Такого еще никогда не было. Представь себе — Джеймс как очевидец морского сражения тут же отсылает репортаж, и на следующий день его печатают на другом конце земного шара.

Дюма покачал головой:

— Просто чудеса. Но ему не обойтись без сотрудничества с японцами. А они гарантируют ему безопасное плавание, как ты думаешь?

— Трудно сказать. Я не слишком оптимистичен. Думаю, японское правительство и руководство флота будут не в восторге от того, что его репортажи пойдут без их цензуры.

— Значит, ему будут чинить препятствия, — заметил Дюма.

— Совсем не обязательно.

— Ты когда-нибудь встречался с ним?

— Да. В Лондоне.

— Ну и как он тебе?

— Серьезный, своевольный, упрямый, — ответил Моррисон.

— Не могу понять, это комплимент или упрек?

— Мне действительно нравится Джеймс. Но приведу тебе один пример. Когда мы встретились в Лондоне, я попросил его сводить меня в театр. Я надеялся увидеть какой-нибудь веселый спектакль, желательно с музыкой и танцами. Он привел меня на серьезную пьесу об умирающих королях. Потом он сказал, что из уважения к моей персоне выбрал именно такую постановку.

— Похоже, мне повезло, что я еще не достиг такой степени респектабельности, и можно не бояться столь экстравагантных выходок, — заметил Дюма.

— Вот именно. В этом весь Джеймс — он серьезен не только в цели, но и во вкусах. Я уверен, он будет стучаться в каждую дверь — и вышибет каждую дверь, если будет нужно, — но своего добьется. — До Моррисона вдруг дошло, что ему самому стоит поучиться этому. — Ну а у тебя какие планы? Ты возвращаешься в Тяньцзинь?

— Нет, задержусь здесь. Не возражаешь?

— Ни в коем случае, — ответил Моррисон. — Просто я здесь уже четыре дня. И начинаю беспокоиться о надежности почты. Думал, может быть, ты доставишь мисс Перкинс мое письмо.

— Я слышал, что Джеймсон уезжает в Тяньцзинь сегодня вечером. Ты можешь отправить с ним.

— Джеймсон? Этот проспиртованный гомункулус? Ты разве не помнишь, что он сорвал мне ланч с мисс Перкинс, когда она была в Пекине?

— Помню, но сегодня он действительно уезжает. И я слышал, у него какие-то дела с мистером Рэгсдейлом, так что он в любом случае заглянет к ним.

Моррисон скорчил гримасу:

— О, почему бы нет? В конце концов, он мой должник.

«Эрнест, милый…

Простишь ли ты меня за то, что не спустилась к тебе в тот день? Я была в жутком состоянии. Боялась напугать тебя своим внешним видом. Как же мне хотелось пообедать с тобой или просто встретиться, пока ты был в городе. Из рассказа миссис Р. я поняла, что в тот вечер ты был душой компании! Мистер Джеймсон любезно передал мне твое последнее письмо, которое я бережно храню вместе со всеми остальными письмами, которые ты послал по почте… К сожалению, я не сильна в эпистолярном жанре и боюсь, ты осудишь меня за каллиграфию. Чистописание никогда мне не давалось. Однажды письмо, которое я отправила папе в Вашингтон (ты помнишь, что он сенатор), дошло до него только через несколько месяцев, потому что никто не мог разобрать почерк на конверте! Представляешь, что на это сказал мой папа.

Как бы то ни было, сейчас мне намного лучше, и я бы очень хотела увидеть тебя…»

Милая, дорогая девочка… Моррисон дважды перечитал письмо, вдыхая аромат духов, который еще хранила бумага, прижал его к сердцу.

— Ты в порядке, старина? — раздался за дверью библиотеки голос К. Д. Джеймсона.

Моррисон напрягся:

— Да, да, просто… дописываю телеграмму. — Как удалось этому старому кривоногому алкоголику пробраться сюда без доклада? Моррисон поспешно сунул письмо Мэйзи в стопку бумаг на своем столе и поднялся поприветствовать гостя. — Кстати, спасибо, что доставил мое письмо мисс Перкинс.

Джеймсон, расплывшись в масленой улыбке, тяжело плюхнулся в любимое кресло Моррисона.

— Для меня это было удовольствие, — небрежно бросил он. — Самолично вручил его молодой леди вчера утром.

Превозмогая отвращение к этому человеку и в надежде вытянуть из него побольше новостей о Мэй, Моррисон пригласил Джеймсона остаться на обед:

— Дюма тоже будет, он как раз в городе.

— Отлично.

Куан вкатил сервировочный столик с бокалами и хорошим шерри. Джеймсон тотчас потянулся к выпивке.

— Я тут слышал любопытную сплетню, — сказал Джеймсон, осушив первый бокал и тут же наливая следующий.

— Выкладывай, — сказал Моррисон, ревностно поглядывая на графин с шерри.

— Говорят… — Джеймсон поколебался и оглядел комнату своими слезящимися глазками, будто опасаясь, что шпионы императорского двора могут прятаться за стеллажами или заглядывать в высокое зарешеченное окно. Он понизил голос: — Говорят, что ее любимый евнух, тот самый Джон Браун, как его называют…

— Ли Ляньин.

— Да, Ли Лянь… так вот этот Ли вовсе не евнух!

— Может, поэтому он и ходит в фаворитах, — спокойно отреагировал Моррисон. — Просто он сохранил свое «достоинство» при себе, а не в банке, как остальные. Во всяком случае, он единственный евнух, который не впадает в истерику при виде чайной чашки с отбитой ручкой или бесхвостой собаки.

Хохот Джеймсона сопровождался хриплым извержением кашля, он постучал себя по грудной клетке. Затем, успокоившись, глубоко задумался. На его чувственных губах заиграла улыбка. Он вдруг подался вперед, и кресло под ним угрожающе заскрипело. В глазах зажглись заговорщические искорки.

— Я должен поблагодарить тебя. — Джеймсон ухмыльнулся — Ты оказал мне огромную услугу, когда попросил доставить мисс Перкинс то письмо. Я был вознагражден незабываемым зрелищем.

Интуиция подсказывала Моррисону, что не стоит ждать приятных новостей. Неужели Джеймсон застал ее с еще одним воздыхателем? Это встревожило Моррисона, и он тотчас принял решение вернуться в Тяньцзинь как можно скорее.

— Ну, что это было, говори, не томи!

Джеймсон ответил не сразу. Покрякивая от удовольствия, он Медленно выбрался из кресла. Подняв чехол для защиты от пыли на одной из книжных полок, он принялся перебирать древние памфлеты западнокитайской епархии. Хлопья пыли взвились в воздух и повисли мутным облачком.

— Поаккуратней, — рявкнул Моррисон. Как бы он ни относился к миссионерам, но их публикациями очень дорожил. — Это очень хрупкие страницы, и они могут…

— Держи себя в руках, старина. — Джеймсон вернул чехол на место. И усмехнулся, обнажив пожелтевшие от никотина вставные зубы. — Мисс Перкинс производит впечатление нимфомании. Ты не находишь?

Моррисон вспыхнул от удивления и ярости:

— Ты порочишь честь мисс Перкинс!

Джеймсон рассмеялся:

— У мисс Перкинс чести столько же, сколько у императрицы Цыси.

— Сэр!

— Шшш… Единственное, что спасает эту девушку от психлечебницы и отрезания клитора, это невообразимое богатство и влиятельность ее дражайшего папеньки.

— Да как ты смеешь! — Моррисон вскочил со стула. Будь у него под рукой перчатка, он бы швырнул ее в лицо этому негодяю.

Неотесанный наглый лжец! Злобный алкоголик!

— Послушай меня, старина. — Джеймсон успокаивающим жестом вернул его на место. — Не тебе читать мне мораль. К тому же мы и прежде делили с тобой женщин. Разве имя Анны Буллард из Шанхая, Уотер-Тауэр, 52, тебе ни о чем не говорит?

— Еще как, — огрызнулся Моррисон. — Визгливый смех, сифилис, шампанское по пять долларов за бутылку. Но это к делу не относится!

— Мой дорогой Моррисон, нет нужды маскироваться. Мисс Перкинс сама мне рассказала, что между вами было.

— Она говорила обо мне? Я тебе не верю.

Джеймсон гнусно хихикнул:

— Название «Шаньхайгуань» тебе знакомо?

— Да. — Моррисон был вне себя. — Это место, где Великая стена упирается в море.

— Ты истинный джентльмен, Джордж Эрнест, — сказал Джеймсон, отвесив низкий поклон и едва не рухнув при этом. — Боюсь, мне до тебя не дотянуться. Лично я, когда иду по улицам, не могу удержаться от того, чтобы не напевать вслух ее имя. И лишь потому, что бедняжка еще не совсем оправилась от гриппа, я поддался на уговоры и вернулся в Пекин.

— В самом деле?

Джеймсон был отъявленным лжецом и запойным пьяницей. Наверняка он услышал сплетни от кого-то из постояльцев отеля в Шаньхайгуане, кто видел, как Моррисон разгуливал с ней в ту ночь. Моррисон пытался убедить себя, что все это не более чем плохая шутка. Других объяснений и быть не могло, во всяком случае правдоподобных. Моррисон уже жалел о том, что пригласил на обед этого старого развратника.

Вошел Куан и доложил, что полковник Дюма скоро будет, а он отправляется за покупками в «Кьерлуффс», так что в его отсутствие прислуживать остается Ю-ти. Не будет ли у хозяина каких-либо поручений?

Избавить меня от этого олуха.

— Нет, спасибо, Куан.

Когда Джеймсон вновь протянул свою лапищу к книжным полкам, Моррисон, преодолев неприязнь, положил руку на плечо гостя, приглашая его выйти из библиотеки и проследовать через двор в гостиную. Там Джеймсон тотчас приметил изысканное нэцке из слоновой кости, украшение для пояса, и принялся поигрывать им. Стиснув зубы, Моррисон с трудом усадил его в кресло.

Ю-ти внесла поднос с шерри. Она нерешительно остановилась в дверях.

— Lai, lai. Входи.

Джеймсон поманил девушку пальцем. Она покраснела, как будто се ударили по щеке. В глазах ее вспыхнуло, как показалось Моррисону, нечто похожее на вызов.

Послав Ю-ти извиняющийся взгляд, Моррисон вытянул руку. Ладонью вниз и сжал пальцы:

— Джеймсон, неужели за столько лет пребывания в стране ты до сих пор не усвоил, что в Китае только собаку подзывают пальцем?

— Неужели? Разрази меня гром. Теперь мне многое становится понятным. — Джеймсон хихикнул.

— Входи, — подбодрил Моррисон все еще настороженную Ю-ти. — Lai. — Жестом он распорядился поставить поднос на стол.

Приблизившись к ним, она задержала дыхание. Моррисон знал, что для многих китайцев лаоваи, как они называли иностранцев, дурно пахли мясом и коровьим молоком. Впрочем, Джеймсон даже для западных носов не был благоухающим. Не дыша и опустив глаза, Ю-ти поставила поднос на стол, как приказал хозяин.

Джеймсон бросил на нее плотоядный взгляд:

— Говоришь по-английски?

— Ни слова, — ответил за нее Моррисон, задаваясь вопросом, так ли это на самом деле. Он никогда не интересовался.

— Милашка, не правда ли? — заметил Джеймсон. — Берти Ленокс Симпсон говорит, что местные женщины исключительно ласковы в постели.

Ю-ти зарделась, хотя Моррисон не мог сказать с уверенностью, от природной скромности или от комплимента.

— Хорошо, tsou, tsou, — сказал Моррисон, отсылая ее.

Согнувшись в поклоне, она покинула гостиную и поспешила обратно на кухню.

— Берти говорит, что, раз попробовав китаянку, уже никогда не вернешься к западным женщинам, которые либо видят в блуде великую жертву, либо ведут себя как бесстыжие шлюхи. Что, разумеется, возвращает нас к разговору о…

— Берти — сифилитический болван, — рявкнул Моррисон, обрывая Джеймсона на полуслове. — К тому же он бессовестно врет, потому что возвращался к леди Бредон бессчетное количество раз.

— Интересный персонаж этот Берти. Говорит на пяти языках, имитирует крики пекинских погонщиков мулов, написал довольно забавные мемуары об осаде. Кажется, они хорошо продавались.

Чтиво для идиотов, подумал Моррисон. Он слышал, что некоторые читатели действительно предпочли поверхностный рассказ Берти о недавних событиях тому, что написал сам Моррисон. Его раздражение устремилось в направлении Берти Ленокса и Симпсона, прежде чем вернулось к первоисточнику.

— Как бы то ни было, — сказал он, красноречиво взглянув на Джеймсона, — мне совершенно все равно, что вытворяет этот Берти. Но я искренне симпатизирую леди Бредон и полагаю что в постели она куда искуснее, чем Берти, у которого пузо идет впереди носа.

— Я все слышал. — В дверях показался Дюма, одной рукой похлопывающий себя по животу. — Отныне буду стараться заходить бочком. Привет, Джеймсон. — Судя по голосу, он был несколько удивлен присутствием Джеймсона в гостиной Моррисона, но пожал ему руку с таким видом, будто их встречи случались каждый день.

— Какие новости, Дюма? — спросил Моррисон, с облегчением восприняв появление друга.