Линда Джейвин - Легкое поведение

Джеймс стоял на палубе «Хаймуна». Была холодная ночь. Он оглядывал побережье, пытаясь различить вдали Порт-Артур, а за ним и Дальний. Двадцать пять миль темноты. Ни одного проходящего конвоя. Он уже собирался спуститься в рубку, когда сзади вдруг возник пароход с флагом русского адмирала, дымящий всеми четырьмя трубами. «Чертовски шустрая посудина», — заметил Джеймс.

Он поспешил в салон. Браун, оператор беспроводной связи на «Хаймуне», увлеченно читал роман Джека Лондона; должно быть, тоже бывал на Аляске. «Браун! — заорал Джеймс, и Браун аж подпрыгнул на стуле. — Включай передатчик! Нас вот-вот возьмут на абордаж русские! Передай Фрейзеру, что, если от нас не будет известий в течение трех часов, он должен связаться с британским уполномоченным, старшим морским офицером и редакцией «Таймс». — Джеймс снова рванул наверх.

Капитан Пассмор приклеился к биноклю. Русские уже шли борт о борт. «Черт возьми, Джеймс, — сказал капитан, не отрываясь от бинокля. — Это «Баян».

Услышав это, Моррисон встрепенулся:

— Флагман Макарова?

— Так точно. Флагман самого командующего Российским Тихоокеанским флотом, — подтвердил Джеймс.

Моррисон готов был поклясться, что на этих словах уши Бедлоу заметно выдались вперед.

— Браун отправил сообщение. В этот момент «Баян», уже обогнавший «Хаймун», внезапно сменил курс. И вот тогда прямо у носа «Хаймуна» полыхнула желтая вспышка огня.

У Бедлоу едва глаза не выкатились из орбит.

— О, черт! — воскликнул Моррисон.

Джеймс продолжал:

— Браун, белый как полотно, бросился обратно в рубку, пока Пассмор выкрикивал приказ бросать якорь. Я огляделся по сторонам в поисках Тонами.

— Твой японский переводчик.

Джеймс поморщился и сделал глоток ичибана, прежде чем продолжить:

— Старшина-рулевой сказал, что Тонами нырнул в свою каюту. Я толкнул дверь. Он был без рубашки и держал у живота кинжал.

Моррисон содрогнулся:

— Постой-ка. Ты хочешь сказать, что твой переводчик намеревался сделать себе харакири?

— Сеппуко. Так у них называется.

Похоже, самое интересное было впереди. Моррисон уже начинал догадываться, что это могло быть.

— Продолжай, старина.

— Я закричал, чтобы он остановился. Но он сказал, что знает, что делает, и швырнул мне пачку бумаг.

— Бумаги? Что за бумаги? — Бедлоу едва сдерживал нетерпение. Его глаза горели, усы топорщились, перепачканные молоком.

Моррисон ощетинился. Ему и без того забот хватало, а тут еще живой беспроводной телеграф рядом. Он оглядел обеденный зал. Его взгляд остановился на эксцентричном Реджинальде Джонстоне, веселом и общительном тридцатилетием шотландце, который служил в магистрате Вэйхайвэя. Моррисон знал, что Джонстон обычно путешествует в обществе мнимых друзей, знакомых ему с детства. Джонстон, как было известно, мог часами развлекать собеседника — или, если угодно, держать в плену, — угощая байками о распутстве миссис Уокиншоу, которая способна «шокировать гейшу», о зловещем чудовище Хоупдарге и прочими небылицами.

— Бедлоу. — Пальцы Моррисона клещами обхватили запястье майора. — Я хочу, чтобы ты кое с кем встретился.

Вернувшись к Джеймсу, Моррисон проворчал:

— Трепач и выскочка. Прилип ко мне, никак не могу от него отвязаться. А теперь расскажи мне про Тонами, и быстро. Он, конечно, не гражданский переводчик, это понятно. Я так полагаю, офицер японского флота. В каком чине?

Джеймс вымученно улыбнулся:

— Старший офицер.

— А что за бумаги?

— Его шифры. Он сказал, что в случае его смерти я должен уничтожить их.

— И когда ты собирался рассказать мне об этом?

— Извини, Джордж Эрнест. Это было частью нашей сделки.

— Сделки?

— Да, я должен был хранить молчание. Японцы взяли с меня клятву.

Моррисон удивленно повел бровью:

— Я так понимаю, наш работодатель в таком же неведении, как и я.

Джеймс кивнул. Он признался, что японцы наконец разрешили ему ограниченный доступ к театру военных действий при одном условии: что он проведет с собой на борт японского морского офицера, якобы гражданского переводчика. Тонами должен был исполнять роль цензора. Его задачей было следить, чтобы депеши Джеймса не содержали информации, которая могла бы навредить японской стороне. Да, он работал и переводчиком, но это был скорее бонус.

Моррисон переварил все, что рассказал Джеймс.

— Эта договоренность компрометирует нейтралитет судна и, хуже того, нейтралитет Великобритании. Не говоря уже о репутации «Таймс». И при этом японцы не сделали ничего, чтобы исполнить свою часть сделки, а именно: не обеспечили тебе безопасный проход к фронту.

Порывшись в кисете, Джеймс принялся набивать свою трубку табаком:

— Можно и так сказать.

Моррисон прижал руку ко лбу, словно пытаясь защититься от новых потрясений:

— Продолжай. Итак, Тонами, японский морской офицер, маскирующийся под гражданского переводчика, собирался совершить харакири на борту якобы нейтрального судна, зафрахтованного «Таймс».

— Сеппуко. Я сказал, что мы сможем замаскировать его. Русские никогда не догадаются, кто он на самом деле. Во всяком случае, он останется жив. Мне было бы чертовски трудно объяснить русским нахождение на борту нашего судна свежего трупа японского переводчика со вспоротым животом. Но Тонами был непреклонен: «Они все равно узнают. Адмирал Степан Макаров и я — мы вместе были в Париже. II est genial. Intelligent, aussi. Tout le monde lui trouve да»[35]. Но это было еще не все. В истории оказалась замешана француженка. Макаров так и не простил его. Этого еще не хватало, подумал я, чертовски кстати. Я приказал ему не делать глупостей и вышел из каюты, вскоре вернувшись с формой малайского рулевого.

К тому времени как сапоги русских затопали по палубе, Тонами стоял за штурвалом в низко надвинутой на глаза фуражке рулевого. Джеймс протянул руку начальнику русского караула и представился на английском и французском, стараясь сохранять спокойствие. Русские обменялись взглядами. Так же по-французски они спросили, нет ли на борту японцев.

Джеймс покачал головой:

— Mais non, bien sun[36].

Русские потребовали, чтобы их провели к передатчику и показали отправленные депеши. Джеймс вручил им пачку ложных бестолковых телеграмм, которые приготовил заранее на случай чрезвычайной ситуации. Сверив телеграммы с показаниями передатчика, русские обратили внимание на то, что не хватает последнего сообщения. Джеймс нашел его и показал: это было уведомление, посланное в Вэйхайвэй, о том, что их судно берут на абордаж. Русские, видимо, учли тот факт, что, поскольку «Хаймун» заявлен как нейтральный корабль и не замечен ни в чем, что могло бы скомпрометировать его нейтралитет, задержание судна более чем на три часа приведет к международному скандалу. Увидев в этом свой шанс, Джеймс сказал, что недавно мимо прошли четыре японских корабля, направляющиеся к Порт-Артуру. Он не преминул заметить, что было бы позором, даже трагедией, если бы корабли русского флота — включая адмиральский флагман — оказались отрезанными от родного порта, из-за того, что потратили время, разбираясь с такой малозначительной фигурой, как он. Русские бросились наверх, быстро спустились по сходням и отчалили.

— Мы сразу же вернулись сюда, и я вызвал тебя телеграммой, — шумно выдохнул Джеймс. — Мне нужно было информировать тебя об инциденте на случай возможных последствий. Я знал, что смогу рассчитывать на твою поддержку. Не уверен, что наш редактор проявит такое же понимание.

Моррисон взболтал коктейль в своем стакане.

— Спрашиваю из чистого любопытства: что было в настоящих телеграммах, к чему могли бы придраться русские? Разве это были не те сообщения, что ты отсылал в «Таймс»?

— Тебя не зря называют великим корреспондентом, Джордж Эрнест. — Джеймс попыхтел трубкой и, понизив голос до слабого шепота, сказал: — Тонами использует наш передатчик, чтобы передавать разведданные и приказы японскому флоту.

— Вот те на! Слушай, старик, ты делаешь репортажи о войне или пытаешься развязать новую? — Моррисон уже собирался спросить у Джеймса, когда же тот планировал рассказать ему правду, но тут вспомнил, что Джеймс намекал на это еще с тех пор, как они встретились в Пекине. Более того, Джеймс просил его отправиться на «Хаймуне» в Нагасаки вместе с ним и Тонами. Он явно хотел рассказать об этом именно тогда. Моррисон не сомневался, что, если бы он поехал, ему бы удалось выработать грамотную стратегию, чтобы предотвратить катастрофу, которой теперь угрожали Действия русских. Но нет, вместо этого он потащился в Шанхай волочиться за пустышкой мисс Перкинс. Все указывает на то, что пустышка на самом деле я! Что ж, этот странный эпизод его жизни остался в прошлом. И слава богу. Работа призывала его вернуться в строй, она нуждалась в нем, а он нуждался в ней.

По приезде в Тяньцзинь, едва устроившись в отеле «Астор Хаус», Моррисон услышал от верного Дюма неприятную новость о том, что мисс Перкинс, возвратившаяся в Тяньцзинь днем раньше, была замечена нынешним утром на вокзале, где провожала на поезд Мартина Игана.

Моррисон пожал плечами, как будто его это совершенно не волновало.

— По крайней мере, Игану хватило совести улизнуть до моего приезда. Впрочем, они могут делать что хотят. У нас с ней все кончено. Я сказал ей, что больше мы не будем видеться.

— Вот это поворот, — озадаченно произнес Дюма и повернулся к Куану: — Твой хозяин взялся за ум, ты не находишь?

— Shi. — Куан кивнул головой. — Я думаю, мисс Перкинс… она была лисья душа.

Даже в самых рациональных умах существует крохотная брешь, в которую в нужный момент может прокрасться суеверная чушь. «Лисья душа так же изощренна, умна и решительна, как и мужчина, которого она преследует, столь же симпатична, хитра и опасна, как его собственное отражение…» — Моррисону вдруг вспомнились слова профессора Хо. Нелепость какая-то.

— Давай, давай, Куан, — презрительно фыркнул он. — Еще расскажи о том, как по законам геомантии расположение моей кровати уменьшает мои шансы на женитьбу. Дорогой Дюма, да будет тебе известно, что ум во мне присутствует с рождения. Здравый смысл — согласен, время от времени меня покидает. По твоему лицу вижу, что тебе не терпится узнать подробности, но уверяю тебя, ничего интересного. Мы расстались, вот и все. Это было всего лишь легкое увлечение, а оно, как известно, рано или поздно проходит. Уже первая неделя апреля, и я чувствую, что порядком запустил свои дела. Мне предстоит много работы. И прежде всего я хотел бы организовать встречу с наместником. Ты составишь мне компанию, Дюма?

Пока они строили планы на предстоящую неделю, Моррисон чувствовал, как на него нисходит огромное облегчение. Теперь он был твердо убежден в том, что отказ Мэй выйти за него замуж уберег его от непоправимой глупости, о которой он жалел бы до конца своих дней. И вправду лисья душа! Она не способна хранить верность, самая настоящая проститутка — разве что не требует денег и подарков.

Моррисон пришел к выводу, что мисс Мэй Рут Перкинс, вне всяких сомнений, самая порочная женщина из всех, кого он знал.

Дюма просматривал бумаги, пока Куан разбирал вещи, а Моррисон переодевался с дороги. Когда все трое спустились в лобби, от звука сладкого голоса, томно произнесшего «Привет!», у Моррисона перехватило дыхание. Мэй поднялась с дивана — само очарование в розовом бархатном платье.

— Майор Дюма. Доктор Моррисон. Куан. — Она присела в изящном реверансе. — О, доктор Моррисон, я так обрадовалась, когда получила вашу записку с приглашением на хоккей. Сегодня чудесный день для прогулки. Как вы и предлагали, я заказала для нас экипаж.

По спине Моррисона пробежал озноб. Было бесполезно — не говоря уже о том, что смехотворно, — протестовать, будто он не посылал никакой записки, не делал никаких предложений. К тому же, разве не была она только что с Иганом? Я, Джордж Эрнест Моррисон, не питаюсь объедками! Только посмотрите, сколько озорства в ее взгляде. А эта талия, которую можно обхватить одной рукой. И мой браслет на запястье. Да она бесстыжая. Возмутительно! И эта улыбка. Наглая, дерзкая… Он наконец выдохнул, осознав что все это время простоял не дыша.

— Отлично, — сказал он. — Тогда мы, пожалуй, тронемся в путь. Дюма, увидимся позже в клубе. Куан, у тебя письма, которые я приготовил для переводчика наместника и других. Пожалуйста, дождись ответов.

— Как покатались? — спросил Дюма вечером того же дня.

Моррисон вскинул брови:

— Покатались? Ах да. Скажу, что после четырех часов прогулки лошадь устала меньше, чем ее пассажиры.