Рейф и Николае обменялись взглядами.

— Я всегда подозревал, что и ты выполняешь тайную миссию, — многозначительно заметил Рейф — Ты же знаешь, цыгане склонны к перемене мест, и я успел многое повидать на своем веку, но мне странно, как ты угодил в организацию, — добавил Николае, бросив выразительный взгляд на Люсьена — Надо отдать тебе должное, Люс, ты умеешь сдавать карты, припрятывая козыри. За все эти годы мы даже не догадывались, что работаем на одного человека Странно, как это ты решил свести нас вместе сейчас. Что, мы оба вдруг стали внушать тебе больше доверия?

Люсьен ощетинился, несмотря на то что прекрасно понимал: это всего лишь дружеское подтрунивание.

— Первая заповедь в моем деле: никогда не сообщай человеку большего, чем он должен знать. Сегодня мне пришлось нарушить это правило, поскольку Николае может помочь Рейфу.

— Насколько я понял, упомянутая вами леди — ваш агент, — сказал Рейф — Так что там у нее случилось?

Люсьен прикусил губу, раздумывая, с чего бы начать.

— Ты мне казался последовательным сторонником созыва Парижской мирной конференции[1], — осторожно начал Люсьен.

— В принципе я — за, но, как мне кажется. Венский конгресс[2] уже расставил все точки над i.

— И да, и нет. Всего лишь год назад союзники[3] пытались списать развязанную войну на неумеренные амбиции одного человека — Наполеона, тогда откуда их политические и территориальные притязания, закрепленные актами конгресса?

Люсьен вытащил сигару изо рта, с пристальным вниманием разглядывая красный светящийся кончик.

— Все было бы хорошо, если бы Наполеон так и сидел себе в изгнании, но его возвращение с Эльбы и битва при Ватерлоо словно пустили кошку в стаю беззаботных голубков-дипломатов. Сложившаяся ситуация гораздо серьезнее той, что была до пресловутых «ста дней»[4] Сейчас большинство французов склонны поддержать императора, а союзники устали от войны, обескровлены. На этот раз санкции против Франции должны быть куда более жесткими.

— Все это общеизвестно, — бросил Рейф, нетерпеливым жестом отодвигая пепельницу со все еще дымящейся сигарой. — Когда я должен ехать в Париж?

— Видишь ли, сейчас идет особенно интенсивная скрытая борьба, — сказал Люсьен. — Достаточно малого, и переговоры будут расстроены. Поступает весьма тревожная информация. И вот в этот критический момент Мегги, мой агент, собирается уйти со сцены, покинуть Париж.

— Предложите ей большую сумму, — заявил Рейф.

— Мы предлагали, но ей не нужны деньги. Я надеюсь на тебя, ты мог бы уговорить ее остаться хотя бы до конца конференции.

— Ах, опять вы о поцелуях Что же, я должен положить свою честь на алтарь британских интересов? — хитро блеснув глазами, спросил Рейф.

— Уверен, у тебя найдутся и другие способы убеждения, — сухо ответил Люсьен. — Ты же герцог, в конце концов Мегги будет польщена, что к ней послали столь влиятельное лицо. На худой конец можешь воззвать к ее патриотическим чувствам.

Рейф приподнял одну бровь.

— Мне льстит ваша оценка моего обаяния, но, позвольте спросить, не проще ли использовать для уговоров дамы одного из ваших дипломатов, которые и так уже работают в Париже?

— К сожалению, у меня есть весьма веская причина не доверять членам нашей делегации. Из английского посольства обнаружена утечка информации, в этом вся проблема. — Люсьен нахмурился и осторожно добавил:

— Может, мои опасения напрасны и то, что я принимаю за предательство, на самом деле всего лишь неосторожность, но ставка слишком высока для того, чтобы пренебрегать фактами и использовать в работе сомнительные каналы.

— У меня создалось впечатление, что ты чего-то недоговариваешь, — сказал Рейф.

— Как ты угадал? — с притворным удивлением спросил Люсьен. — Мне казалось, что я умею быть скрытным. Ну что же, это так. Я получил донесение о том, что готовится заговор о срыве мирных переговоров.

Рейф мысленно представил, в какой хаос может повергнуть мир гибель хотя бы одного из облеченных властью участников мирной конференции.

— Ты говоришь о готовящемся покушении? — спросил он. — Все первые лица государств-союзников, кроме разве что принца-регента Британии, сейчас в Париже, да и ведущие дипломаты тоже. Убийство любого из них имело бы ужасные последствия.

Люсьен выпустил колечко дыма. Оно поднялось вверх, окутывая его белокурую голову, словно нимб святого.

— Абсолютно верно. Всем сердцем хотел бы ошибиться, но интуиция, до сих пор меня не подводившая, говорит о том, что я прав. Угроза действительно весьма серьезна.

— Так кто же заговорщик и кто жертва?

— Рейф, если бы я знал, не было бы смысла вести этот разговор, — угрюмо ответил Люсьен. — Пока я располагаю только слухами, но они исходят из разных источников. Интересы участников столь противоречивы, даже враждебны, что возможных мишеней больше чем достаточно. Именно поэтому я призвал тебя на помощь.

— Я слышал, что на Веллингтона прошлой зимой было совершено нападение, — вступил в разговор Николя. — Может быть, и на этот раз готовятся убить именно его?

— Вот этого я больше всего и боюсь, — сказал Люсьен. — После триумфальной победы при Ватерлоо он стал наиболее почитаемым человеком в Европе. И если его убьют, один Бог знает, что может начаться.

Рейф мрачно кивнул.

— И поэтому вы хотите, чтобы я убедил вашу шпионку продолжать поставлять сведения, пока заговор не раскроется или не закончится конференция?

— Совершенно верно.

— Расскажите мне о ней. Кто она? Француженка?

— Дело темное, — ответил Люсьен. — Я познакомился с Мегги через посредника, так что ее прошлое для меня — тайна. Мне всегда казалось, что она уроженка Великобритании: и держится, и говорит как английская леди. Я никогда и не пытался копать глубже, так как у Мегги с Наполеоном свои счеты, он — ее личный враг. Поставляемая ею информация всегда очень ценная. Короче, она никогда не давала мне повода заподозрить ее в двурушничестве.

Рейф умел читать между строк и без труда мысленно закончил фразу за Люсьена: «Но теперь кое-что изменилось, и ее надежность нуждается в проверке, что тебе и предстоит, Рейф».

— Увы, мне все же кажется, что Мегги могла нас предать, — точно в подтверждение догадки Рейфа продолжал Люсьен, — но я не вполне доверяю своим подозрениям. Эта женщина способна убедить мужчину в чем угодно, настолько она хороша. — Люсьен сдвинул брови. — Сейчас не то время, когда преданность кого бы то ни было может быть гарантирована лояльностью, особенно в ее случае. Наполеон повержен, его везут на остров Святой Елены, и, вполне вероятно, Мегги решила, что сейчас самое время свить себе теплое гнездышко, подработав на продаже британских секретов союзникам. Может быть, она торопится покинуть Париж, чтобы поскорее пристроить денежки, добытые двойной игрой, пока ее не схватили за руку.

— Есть какие-то доказательства предательства?

— Я уже говорил, — медленно произнес Люсьен, — что всегда считал Мегги англичанкой, но оказалось, — и он перевел взгляд на Николя, — что ты знал ее как Марию Берген. В своих нечастых сообщениях, упоминая о ней, ты говорил об австрийке, с которой тебе доводилось работать в Париже.

Николя едва не подпрыгнул в кресле.

— Ты хочешь сказать, что Мария англичанка? Не могу поверить! Дело даже не в ее безупречном немецком, но и жесты, и манера поведения — все выдает в ней австрийку.

— Вот видите, — со вздохом заметил Люсьен, — дело идет к тому, что и все остальные, с кем она встречалась раньше, в начале своей карьеры, тоже принимали ее за свою. Французские роялисты были уверены, что перед ними француженка, пруссаки — что уроженка Берлина, а итальянец готов был поклясться слезами самой Мадонны, что она родом из Флоренции.

Рейф рассмеялся.

— С тобой все понятно: ты больше не можешь с уверенностью сказать, когда леди лжет, а когда говорит правду, если, конечно, эту дамочку можно назвать леди.

— Уж в том, что Мегги — леди, можешь не сомневаться, — фыркнул Люсьен. — Только чья она леди, вот в чем вопрос.

Рейфа удивила темпераментная реакция Люсьена на его циничное замечание. До сих пор в том, что касалось дела, друг отличался беспристрастностью. Шальная мысль запала в голову Рейфа, и он спросил:

— Так что я должен сделать, если выясню, что она предала Британию, убить ее?

Люсьен мрачно взглянул на Рейфа, не совсем уверенный в том, что сказанное другом — одна из его острот.

— Как я уже успел сказать, убийство не входит в твою задачу. Если Мегги — предательница, просто сообщи лорду Кэстлри[5], что донесениям этого агента нельзя доверять. Может быть, ее захотят использовать для дезинформации.

— Послушай меня, Люсьен, и поправь, если я что-то не так понял. Итак, ты хочешь, чтобы я нашел эту леди и уговорил ее использовать свое мастерство для раскрытия любого из возможно намечаемых заговоров. Кроме того, я должен удостовериться в лояльности Мегги британской короне и в случае, если найду что-то подозрительное, обязан буду известить главу британской делегации о том, что он не может доверять ее работе. Так?

— Совершенно верно. Хочу попросить тебя поторопиться с отъездом. Переговоры не продлятся слишком долго, так что события будут развиваться ускоренными темпами. — Взглянув на Николя, Люсьен добавил:

— Исходя из твоего опыта общения с Марией Берген, что бы ты мог посоветовать Рейфу?

— Во-первых, хочу предупредить, что она, пожалуй, самая красивая шпионка в Европе.

Дальше Николя принялся распространяться о женских прелестях, коих был большой ценитель, но толку от подобных разглагольствований было мало.

— Информации у вас почти никакой, — заключил разговор Рейф. — Быть может, эта женщина просто очень неплохая актриса. Остается только довериться собственной интуиции и непревзойденному обаянию.

Разговор закончился, пора было расходиться. Мужчины встали, и Люсьен спросил:

— Рейф, когда ты будешь готов выехать?

— Послезавтра. Вы меня заинтриговали. Самая красивая шпионка Европы — звучит впечатляюще. — Глаза Рейфа туманно блеснули, когда он добавил:

— Клянусь отдать всего себя делу Англии и короны.

Вскоре все трое вернулись в зал, смешавшись с гостями. Вечер продолжался. Рейф, которому наскучило празднество, торопился уехать домой, но тут он вспомнил, что так и не выяснил, как выглядит эта загадочная Мегги-Мария. Николя удалился в нишу, отгороженную от зала портьерой, Рейф последовал за ним.

Отдернув портьеру, он замер… Николя и его жена Клара стояли в обнимку. Они не целовались: застань он их за этим занятием, Рейф незаметно ушел бы. Но то, что предстало его глазам, было и проще, и куда более впечатляюще.

Ник и Клара, закрыв глаза, склонили друг к другу головы — свидетельство полного и абсолютного доверия, жест, куда более интимный, чем самые страстные ласки.

Прежде чем Герцога заметили, он вышел. Рейфа снедала зависть, хотя завидовать друзьям было не в его правилах.


Следующий день ушел на сборы, и вот наступил момент, когда герцог Кэндовер был готов покинуть Англию. Он предпочитал путешествовать налегке в сопровождении камердинера. Багаж Рейфа состоял в основном из одежды, которая отвечала его рангу и в которой не стыдно было показаться в столице мировой моды.

Часы уже пробили полночь, когда Кэндовер, прихватив бокал с бренди, прошел в кабинет, чтобы просмотреть самую срочную корреспонденцию. Письмо от леди Джоселин Кендал оказалось самым последним. Вернее сказать, от леди Престьен. Ведь теперь, когда она вышла замуж, не пристало подписываться девичьей фамилией. В короткой записке Джоселин благодарила за добрый совет, вернувший ей мужа, превозносила радости счастливого брака и предлагала Рейфу последовать ее примеру.

Герцог улыбнулся, довольный тем, что у нее все в порядке. При всей своей красоте, именитости и богатстве Джоселин осталась славной маленькой девочкой, заслуживающей любви. Вероятно, и ее новоявленный супруг относился к романтичным натурам, так что они будут счастливы. Правда, на сей счет Рейфа одолевали сомнения. Он поднял бокал, сделал добрый глоток за удачный брак Джоселин и Дэвида, подумал, осушил фужер до дна, разбил его об полку и сбросил осколки в камин.

Рейф действительно от души желал им счастья, однако, взглянув на результат своего душевного порыва, не мог сдержать разочарования. Мужчина, известный своим хладнокровием, должен быть более сдержанным. Чего он добился? Лишился еще одного бокала и приобрел ноющую боль в груди от ощущения невосполнимой утраты, не имевшей ничего общего с хрусталем.

Налив себе еще бренди, Рейф откинулся в кресле-качалке, обвел взглядом книжные полки. Кабинет, отделанный в итальянском стиле, был его самым любимым местом в роскошно и со вкусом обставленном доме. Он гордился своей библиотекой, он имел все, что хотел… Тогда откуда такое мрачное настроение?

Чтобы перебороть это состояние души, нужно отыскать причину, а значит, еще больше углубиться в себя. Дело не в Джоселин. Если бы ему так сильно ее хотелось, он мог бы на ней жениться.