— Вам что-нибудь нужно, мистер Торнтон?

Гейдж придвинулся ближе, и Шимейн попятилась, но, как выяснилось, он хотел всего лишь закрыть дверь спальни.

— Я пришел извиниться, — объяснил он, отступая. — Понимаю, вы много выстрадали. Мне известно, что капитан Фитч мечтал купить вас и сделать своей любовницей втайне от жены, но не все мужчины такие, как он. Мне не следовало пугать вас, Шимейн. Прошу меня простить.

Шимейн в недоумении воззрилась на него. Значит, вот зачем он пришел? Только чтобы извиниться? Неужели он не понимает, что перепугал ее чуть ли не до смерти?

Шимейн натянуто улыбнулась, смущенная собственной паникой: она-то считала, что Гейджу не терпится затащить ее в постель! Ведь он сам говорил, что далеко не все вдовцы превращаются в развратников. И потом, на его вкус она слишком костлява.

Пока сердце замедляло лихорадочный перестук, Шимейн размышляла над словами Гейджа, изумляясь его проницательности: он мгновенно раскусил замыслы капитана Фитча. Возможно, Гертруда Фитч напрасно кичилась своим умом и проницательностью.

Шимейн опустила глаза.

— Мне жаль, что я оскорбила вас ребяческой выходкой, мистер Торнтон. Просто мне казалось, что неженатому джентльмену неприлично втирать мазь в щиколотки и запястья дамы. Но теперь я понимаю — вы хотели лишь помочь мне.

«А не домогаться меня!» — мысленно добавила она, упрекая саму себя.

— Вот именно, — мягко подтвердил Гейдж, заставив Шимейн вскинуть голову — казалось, он прочитал ее мысли. Усилием воли Шимейн обуздала свое излишне богатое воображение и велела себе внимательнее прислушиваться к словам хозяина, чтобы не стать жертвой собственных иллюзий. Он продолжал негромко, но настойчиво: — Мазь залечит ссадины.

— Тогда будьте любезны помочь мне. — Произнося эту спокойную просьбу, Шимейн испустила прерывистый вздох и смущенно улыбнулась. — Но прошу вас, осторожнее. Сегодня Джейкоб Поттс сбил меня с ног, и я не знаю, что при этом пострадало сильнее — моя спина или щиколотки.

Легкая, едва заметная усмешка озарила его мрачное лицо.

— Если вы не против, я готов натереть мазью и то, и другое.

Едва Шимейн успела совладать с непокорным воображением, как Гейдж свел ее усилия на нет. Неудивительно, что в голову ей приходили непрошеные мысли! Непредсказуемый юмор Гейджа вызывал пугающие догадки.

Шимейн устремила подозрительный взгляд изумрудных глаз на стоящего перед ней привлекательного мужчину, словно пытаясь измерить его пыл.

— Если бы не эти краткие вспышки юмора, мистер Торнтон, клянусь, еще ребенком вас похитил маленький народец, которому доставляло несказанное удовольствие учить вас хмуриться.

Неожиданное предположение Шимейн вызвало у Гейджа усмешку.

— Похоже, виной всему камень, который я поцеловал в замке лорда Блани, — отозвался он и указал на кресло-качалку перед камином. — Присядьте, Шимейн, я стану вашим целителем.

— Пожалуй, мне и вправду будет лучше присесть, — пробормотала она. — От этой вони меня выворачивает наизнанку. — Внезапно вновь исполнившись подозрительности, она пристально вгляделась в лицо Гейджа. — Надеюсь, вы не дурачите меня?

Он хитро прищурился:

— Все очень просто: теперь, если вы сбежите, я легко отыщу вас по запаху.

Шимейн отпрянула, намереваясь бежать, но Гейдж поймал ее за руку и повлек за собой.

— Пойдемте, Шимейн. Я делаю только то, чему обучил меня маленький народец. Одного не пойму: как это вы, ирландка, не признаете своих?

Шимейн недоверчиво покачала головой:

— Иногда мне кажется, я понимаю, почему англичане ненавидят ирландцев, способных насмешками довести до белого каления самого дьявола. Но сейчас, похоже, мы поменялись ролями.

Янтарно-карие глаза Гейджа сверкнули, отразив свет лампы.

— Не бойтесь, Шимейн, — успокоил он. — Мазь можно смыть, после того как она впитается в кожу, и кроме того, она быстро выветрится.

Шимейн устроилась в качалке, насторожившись, как только Гейдж опустился перед ней на колени. Он закатал ее рукава, но едва окунул пальцы в горшочек с мазью и провел ими по тонкому запястью Шимейн, она нервно вздрогнула. Гейдж втирал мазь в покрасневшую кожу медленными, нежными кругообразными движениями большого пальца. Запах быстро исчезал, и вскоре Шимейн ощутила тонкий аромат. Гейдж склонился над ее руками, поглощенный делом, и Шимейн словно окутала странная, но приятная смесь запахов, исходящих от него: запах домотканого полотна его рубашки, кожи, мыла и еще одного, чистого мужского аромата. Никогда в жизни она не испытывала подобных ощущений; бережные прикосновения Гейджа будоражили ее, пробуждали, как лучи солнца нераспустившийся цветок.

— Лучше бы вы носили обувь без ремешков, Шимейн, — по крайней мере пока не заживут раны на щиколотках, — посоветовал Гейдж, склонившись к ее ногам. — Они только натирают кожу.

Он поставил босую ступню Шимейн на свою ладонь, и у нее сильнее забилось сердце. Широко раскрыв глаза, Шимейн испуганно следила за Гейджем, но тот, ничего не замечая, вновь зачерпнул из горшочка целебной мази.

— Поднимите подол, иначе он испачкается.

Шимейн смущенно подобрала подол платья и нижней юбки, но Гейдж, вопросительно подняв бровь, уставился на нее, и девушке пришлось подтянуть подол повыше. Недовольно вздохнув, Гейдж поставил к себе на бедро ее босую ступню и поднял юбки почти до колена. С губ Шимейн сорвался испуганный возглас. Не обращая на нее внимания, Гейдж начал растирать мазь по щиколотке. Он постепенно втирал снадобье большим пальцем, продвигаясь вниз. Подхватив маленькую пятку ладонью, он натер мазью подошву. Размеренные, медленные движения вскоре успокоили Шимейн, и она расслабилась в кресле, откинув голову на изогнутую спинку.

— У вас чудесный голос, Шимейн, — заметил Гейдж, принимаясь за другую ступню. — Виктория тоже пела Эндрю. Он слушал ее, а потом спокойно засыпал, но после смерти Виктории ему никто не пел. Из меня певец никудышный.

— У вас столько других талантов, что мне остается только преклониться перед вами, — неловко пробормотала Шимейн, убаюканная его размеренными прикосновениями и пламенем камина, виднеющимся за широкими плечами Гейджа. — Мы все не без недостатков.

— Да, я — человек из плоти и крови, — усмехнулся Гейдж, растирая обеими ладонями ее миниатюрную ступню. Его пальцы творили волшебство. В голове у Гейджа мелькнула мысль, что его служанка достойна восхищения — с головы до стройных ножек.

— Все мы люди, — вздохнула Шимейн. — Каждому из нас далеко до совершенства, поэтому не стоит требовать совершенства от тех, кто нас окружает. Разобравшись в собственных пороках, мы станем терпимее к чужим недостаткам и не будем обижаться по малейшему поводу. Если бы мужчины умели прощать столь же усердно, как вести войну, люди жили бы в мире. Но существует зло, к которому нельзя проявлять снисходительность.

Руки Гейджа передвинулись чуть выше по щиколотке.

— Вы столкнулись с таким злом на борту «Гордости Лондона»?

Шимейн поняла, что пришло время рассказать Гейджу о своих врагах.

— На корабле у меня было несколько недругов, первый из которых — Гертруда Фитч, жена капитана. Вторым врагом был Джейкоб Поттс, но самой хитрой оказалась Морриса Хэтчер. Она умело настраивала этих двоих против меня, обещая благосклонность Поттсу, который, в свою очередь, ложью убеждал миссис Фитч наказывать узниц. Все, кто не пресмыкался перед Моррисой или Поттсом, подвергались наказаниям — миссис Фитч угрозами и упреками заставляла своего мужа отдавать необходимые приказы. Но несмотря на то что миссис Фитч мнила себя умной и проницательной, из всех троих она оказалась самой легковерной. Поттс по крайней мере знал, что получит от Моррисы. Это был порочный круг, в котором Морриса всегда оставалась в выигрыше. Она твердо вознамерилась уничтожить своих противников, главным образом меня. Я сразу поняла, что эти трое пылают ненавистью ко мне и желают моей смерти.

Гейдж заметил, как разволновалась Шимейн, каким испуганным вдруг стало ее лицо.

— Вы думаете, они не откажутся от своего намерения?

— Хотя миссис Фитч ненавидела меня, вряд ли она причинит мне вред здесь, в колонии. Одно дело — царить на корабле, принадлежащем ее отцу, и совсем другое — отвечать за свои поступки перед английскими властями колонии. А двоих ее союзников ничто не остановит, — с уверенностью заявила Шимейн. — Они поклялись убить меня. Морриса наверняка поручит грязную работу Поттсу и будет злорадствовать, если сумеет уничтожить меня.

— Я видел этого Поттса на корабле? — спросил Гейдж, продолжая растирать ногу Шимейн.

— Джеймс Харпер отправил его в трюм за несколько минут до того, как вы поднялись на борт. Поттс — грузный мужчина, на голову ниже вас, с рыжевато-соломенными волосами, багровыми щеками и носом-картошкой.

Легкое движение губ выдало удивление Гейджа.

— Судя по этому описанию, Поттс преследует вас в кошмарных снах. Очевидно, вы хорошо запомнили этого человека.

— Я узнала бы его даже издалека.

— Будем надеяться, что у вас хватит времени предупредить меня, если Поттс заявится сюда.

— Но ведь вы научите меня стрелять из мушкета, правда? — беспокойно напомнила Шимейн, зная, что в отсутствие Гейджа придется защищаться самой, если Поттс отыщет ее.

Гейдж с нескрываемым скепсисом приподнял бровь.

— Неужели вы и вправду считаете, что вам понадобится стрелять в человека?

— Если Поттс найдет меня — да, — ответила Шимейн. — Он убьет меня, если я не сумею дать отпор.

— Обычно, когда к берегу подплывает лодка, я или кто-нибудь из подмастерьев идем навстречу ей, но должен признаться, иногда за работой нам некогда выглянуть в окно. Если вы заметите Поттса, позвоните в колокол на крыльце или кричите что есть мочи. Уверен, кто-нибудь из нас услышит крик или звон и поспешит на помощь.

— Вероятно, вы не поняли, какая опасность грозит вам или вашим подмастерьям, мистер Торнтон, — осторожно начала Шимейн. — Поттс — убийца, настоящий зверь в человеческом обличье. В одиночку вам не совладать с этим чудовищем.

— Я умею постоять за себя и за тех, кто мне дорог, — заверил Гейдж, но задумался об опасности, которую пока не мог точно оценить. — На всякий случай я научу вас обращаться с мушкетом.

Шимейн облегченно вздохнула, наконец-то добившись желанного ответа. Подавшись вперед, она наблюдала, как Гейдж полотенцем стирал с ее ног излишки мази. Затем, присев на корточки и позволив Шимейн опустить юбки, он принялся вытирать руки полотенцем. Очевидно, он не испытывал неудобства, сидя на полу.

Шимейн с удивлением заметила, что раны на ногах уже не причиняют ей мучительной боли.

— По-моему, мистер Торнтон, вы не только великолепный столяр, но и отличный врач. Боль уже утихла. Большое вам спасибо!

Гейдж слегка кивнул, принимая ее комплимент, но больше, чем смысл ее слов, его заворожила интонация и голос — Шимейн сумела произнести его фамилию так, что она прозвучала, словно перезвон крохотных серебряных колокольчиков на ветру. Вспомнив, что он уже предложил называть его по имени, Гейдж решил, что более официальное обращение из уст этой девушки сильнее волнует его. Очевидно, на ее произношение оказал значительное влияние ирландский говор Шеймаса О'Хирна.

— Через несколько дней раны затянутся, — пообещал Гейдж. — А через месяц исчезнет и краснота. К тому времени я куплю вам пару туфель.

— Незачем беспокоиться, мистер Торнтон, — мягко возразила Шимейн. — Я благодарна вам уже за то, что мне не придется ходить босиком. Эти туфли немного великоваты, но довольно удобны. Я уже знаю, каково обходиться без обуви, и благодарна за эту пару. По правде говоря, ходить обутой гораздо удобнее — по крайней мере не чувствуешь ступнями каждый камешек или щепку.

— Я предполагал, что туфли Виктории будут вам велики, — заметил Гейдж. — Несмотря на стройность, моя жена была почти на голову выше вас.

— Тогда Эндрю тоже будет рослым мальчиком. Да и может ли быть иначе, если сами вы так высоки? Уверена, едва Эндрю подрастет, он будет точной вашей копией.

— Виктория сказала то же самое, как только Эндрю родился, — вспомнил Гейдж. — Пожалуй, она не ошиблась. У Виктории были светлые, почти белые волосы, переливающиеся на свету. Я часто наблюдал, как ветер треплет их и всегда удивлялся, как они не путаются.

Шимейн бессознательным жестом отвела со лба выбившиеся пряди и задумалась. Ее волосам недоставало мягкости, локоны были так густы и непокорны, что их приходилось усмирять, заплетая в косы или сооружая прически, на которые не хватило бы терпения даже у самого искусного парикмахера. Горничной Шимейн доставляло удовольствие красиво укладывать волосы хозяйки, перевивая их золотистыми лентами. Впрочем, этой женщине приходилось воевать с локонами Шимейн с тех пор, как той исполнилось десять лет. Воспевая хвалу волосам Шимейн, Нола часто заявляла, что в свете не найти ни единой знатной леди, которая была бы причесана так же изысканно, как ее обожаемая хозяйка.