Но едва Шимейн шагнула на пристань, все ее мысли вытеснило желание вновь оказаться на досках трапа. Прикосновение ледяного булыжника к ступням вызывало дрожь, порывистый, пронизывающий ветер гулял по каналу между стоящими у пристани кораблями и ближайшими складами, немилосердно трепал лохмотья Шимейн. Ей оставалось только ежиться и стискивать зубы, даже лихорадочные попытки усмирить своевольные юбки были напрасными — подол взлетал, то и дело обнажал ее тонкие икры, надувал и трепал ткань, которая решительно вознамерилась вести себя, как ей вздумается, и обвивалась вокруг ног хозяйки, заставляя ее спотыкаться.

Гейдж всегда восхищался тонкими женскими щиколотками и не мог отказать себе в удовольствии полюбоваться ими сейчас. В конце концов, прошло уже немало времени с тех пор, как он в последний раз потакал этой слабости. Однако Гейдж не знал точно, что больше привлекало его внимание — изящные изгибы икр или багровые рубцы, оставленные на щиколотках кандалами. Ступни и нижняя часть ног Шимейн были испещрены темными пятнами, скорее всего следами недавних побоев. Под взглядом Гейджа девушка неловко подобрала пальцы ног. Он поднял голову и посмотрел Шимейн прямо в глаза.

— У вас нет обуви? — спросил он, искренне надеясь, что ему не придется вновь раскошеливаться. Он нахмурился, мысленно прикидывая, может ли позволить себе такую трату.

Шимейн отвела спутанные пряди волос, которые ветер бросил ей в лицо, и робко устремила взгляд на нового хозяина. Одного вида его нахмуренных бровей хватило, чтобы она испытала необоримое желание броситься наутек.

— Прошу прощения, мистер Торнтон, — пробормотала девушка, ненавидя себя за дрожь в голосе. — Сапожки у меня отняли еще в Ньюгейте сразу после ареста. — Шимейн знала, что ничем не заслужила ареста или позора, но все равно чувствовала унижение от пристальных взглядов нескольких пожилых пар, только что прибывших на пристань. Стараясь не обращать внимания на их откровенное любопытство и жестокий ветер, который пронизывал насквозь едва прикрытое обносками тело, Шимейн сбивчиво объяснила: — Уверяю вас, сэр, я до сих пор сожалею об этой потере. Сапожки были редкостными и очень милыми… Они обошлись моему отцу в немалую сумму — на каждой из крохотных золотых подвесок на голенищах были выгравированы мои инициалы. В то время мне казалось, что благоразумнее отдать их не протестуя. Две женщины, потребовавшие сапожки, были вдвое толще меня, и так спешили обменять их на джин… Я поняла, что погибну, если не подчинюсь им. После этого я порадовалась, что моя амазонка перепачкалась и порвалась. Иначе меня лишили бы всей одежды, и теперь я стояла бы перед вами полунагая.

Карие глаза с янтарными прожилками блеснули, их взгляд обвел Шимейн с головы до ног, выдавая мысли колониста.

— Какая жалость!

— Что вы имеете в виду, сэр? — в замешательстве спросила Шимейн. — Вы сожалеете о потере моих сапожек или о том, что я одета?

Улыбка на его лице вспыхнула и тут же угасла.

— О потере сапожек, разумеется.

Внезапно Шимейн задумалась о том, что за человек купил ее. Может, под внешним мрачным стоицизмом и неприступной сдержанностью скрывается натура повесы, человека с сомнительной репутацией? Неужели Гейдж Торнтон строит насчет нее такие же планы, как и капитан Фитч? Или же он только что проявил чувство юмора? Казалось, он прекрасно знает, чего хочет добиться в жизни, проявляя при этом редкую целеустремленность и пренебрежение к мнению окружающих. Ведь он не обратил ни малейшего внимания на сплетников, зашушукавшихся сразу же после того, как боцман объявил причину прибытия Гейджа на судно. Его ничуть не встревожили пристальные взгляды — по-видимому, этот человек уже давно привык к тому, что о нем непрестанно судачат в округе.

Гейдж мимолетным движением коснулся кончиками пальцев рукава Шимейн, оторванного от лифа.

— Если только лохмотья не вошли в моду, я не согласен с вами: вы, можно сказать, почти совсем раздеты.

С мучительным стыдом сознавая, как плачевно она выглядит, Шимейн подтянула материю, прикрывая голое плечо.

— Мистер Торнтон, вам в служанки досталась нищенка.

Карие глаза, словно согретые изнутри, вновь устремили на нее взгляд, проникающий в душу.

— Если вспомнить, где я нашел ее, Шимейн, меня можно считать счастливцем: мне досталась завидная добыча.

На лице Шимейн отразились смущение и недоверие.

— Неужели вы не жалеете о том, что так дорого заплатили за меня, мистер Торнтон?

Гейдж беспечно махнул рукой.

— Сегодня я пришел сюда с единственной целью, и я не из тех, кто оплакивает собственные поступки, если только они не оказываются безнадежно глупыми. — Он приподнял бровь и, в свою очередь, спросил: — А что думаете вы, Шимейн О'Хирн? Считаете, я зря потратил деньги?

— Искренне надеюсь, что нет, сэр, — негромко и неуверенно отозвалась она. — Но все зависит от того, чего вы от меня хотите. Я не хвасталась, уверяя, что со временем сумею научить вашего сына писать, считать или читать, но мне досадно думать, что вы могли бы приобрести более умелую хозяйку, няню или кухарку, купив Энни или кого-нибудь еще.

Наконец Гейдж заметил стайку зевак и состроил хмурую гримасу — все они вдруг заторопились подняться по трапу на корабль. Гейдж вновь повернулся к Шимейн:

— Вы откровенно сознались в своих недостатках, Шимейн, иначе я бы вас не купил. Следовательно, я не в состоянии утверждать, будто меня ввели в заблуждение. Не бойтесь, я не отдам вас обратно.

С плеч Шимейн точно гора свалилась.

— Как отрадно узнать об этом, сэр!

Гейдж небрежным жестом указал на ее амазонку, заметив, как несколько матросов пожирают девушку взглядами.

— Само собой, с одеждой придется что-нибудь придумать. Мне не по душе взгляды, которые вы привлекаете, к тому же я не хочу, чтобы вам было стыдно из-за моей скупости.

Шимейн вновь попыталась разгадать непроницаемо-хмурую маску на бронзовом от загара лице Гейджа, однако тот оставался для нее загадкой. Шимейн неуверенно предложила:

— Если вы предпочитаете, чтобы нас не видели вместе, мистер Торнтон, я могу следовать за вами на расстоянии нескольких шагов…

Гейдж решительно отмел ее предложение:

— Я заплатил за вас сорок фунтов не для того, чтобы вас тут же утащили за моей спиной. Вы впервые в этих местах, иначе бы знали, что здесь слишком мало женщин, особенно тех, которых можно назвать миловидными. Зато охотников и бродяг в округе хватает, и у порядочных девушек есть немало причин для беспокойства. Любой из этих мужчин готов на все, лишь бы увезти с собой женщину. Вы могли бы стать выгодной добычей для них, особенно в долгие зимние месяцы.

— Я хотела только избавить вас от неловкости, сэр, — сухо объяснила Шимейн.

— Знаю, Шимейн, но вы ошибаетесь. Даже в этих обносках вы прелестны — таких девушек в этом городишке еще не видывали.

Шимейн не купилась на комплимент.

— Своей лестью вы способны вскружить голову любой простой девушке, мистер Торнтон. Будь я такой, растаяла бы от признательности. Но я прекрасно понимаю, как жалко сейчас выгляжу.

Выслушав ее гордый отказ от похвалы, Гейдж с легким раздражением вздохнул:

— Со временем, Шимейн, вы узнаете, что я сказал сущую правду. Терпеть не могу лжи.

— А вы, сэр, — незамедлительно отозвалась Шимейн, — со временем узнаете, что я — не простая девушка.

Гейдж заметил румянец на щеках у своей новой служанки, ее горделивую позу и настороженность в ожидании новых упреков. Слегка склонившись к ней, глядя прямо в ее широко раскрытые глаза, он еле слышно произнес:

— Поверьте, Шимейн, я уже об этом знаю.

Его неожиданное признание совершенно обезоружило Шимейн и вызвало массу вопросов. Внезапно ее покинула уверенность в том, что этот колонист отдал за нее свои сбережения только ради маленького сына. Даже напрямик заявив, что он оценил ее женственные формы, особенно грудь — вероятно, единственное, что не пострадало после многонедельного голода, — этот человек, вероятно, не смог бы испугать ее сильнее.

Шимейн решила, что лучше заранее сообщить о своих недостатках, если она желает сохранить хорошие отношения с этим человеком или даже заслужить его одобрение. Если она невольно рассердила его, нельзя поручиться, что он оставит ее у себя, а не перепродаст любому незнакомцу, готовому заплатить. Ради собственного спокойствия следует выказывать послушание. Если колонист вынашивает коварные планы, когда-нибудь тайное станет явным, но судить о человеке по первому впечатлению неблагоразумно и несправедливо.

— Прежде мне не доводилось бывать в услужении, мистер Торнтон, и опыта у меня маловато, — осторожно произнесла Шимейн. — Несомненно, вы уже поняли, что временами я бываю слишком прямолинейной, даже дерзкой.

Он смотрел ей в лицо, не отрываясь.

— Я бы предпочел, чтобы вы всегда говорили то, что думаете, Шимейн, а не робели в моем присутствии.

Озадаченная его ответом, Шимейн продолжала:

— У меня немало недостатков, сэр, и один из них — мой вспыльчивый нрав. Боюсь, я слишком похожа на своего отца.

— Уверен, вам еще представится случай узнать мой характер, Шимейн, — в свою очередь предостерег Гейдж, — и вы сочтете меня чудовищем. Но вам нечего бояться. Я не стану бить вас.

— Я счастлива слышать это, сэр.

— Тогда идем. — Он взял ее за руку и поглядел на хмуро нависшие над головами тучи. — Мы промокнем до нитки, если не поспешим домой.

Гейдж повел девушку за собой, обгоняя людей и обходя штабеля грузов. Он двигался стремительными, широкими шагами. Похоже, этот человек не терял времени и терпеть не мог праздности, разумно распоряжаясь своей силой и энергией. Торопясь оказаться дома до начала дождя, он не замечал, что служанка шла еле-еле.

Длительное пребывание в трюме оказалось слишком изнурительным для Шимейн, и теперь она не поспевала за новым хозяином. Еще до того, как они достигли конца причала, ноги ее начали дрожать и подкашиваться. Заметив, что перед глазами стали вспыхивать яркие пятна, а контуры предметов расплылись, словно в дымке, Шимейн сбавила шаг и робко попросила хозяина дать ей передохнуть. Высвободив руку, она добрела до ближайшего столба и в изнеможении прислонилась к нему.

Гейдж заметил, как девушка закрыла рот дрожащей рукой, увидел, какая мертвенная бледность залила ее лицо, и понял, что притворство тут ни при чем. Опасаясь обморока, он подошел поближе.

— Вам нездоровится?

С трудом сохраняя равновесие, Шимейн осторожно подняла глаза и обнаружила, что ее новый хозяин стоит совсем рядом. К горлу Шимейн подступила дурнота.

— Позвольте мне перевести дух, — сдавленным шепотом взмолилась она. — Вскоре мне станет лучше. Это просто минутная слабость, уверяю вас.

Присмотревшись, Гейдж наконец понял, в чем дело. Впалые щеки Шимейн и дрожащие худые руки свидетельствовали о слабости, вызванной длительным постом.

— Когда вы ели в последний раз?

Шимейн напряглась, чтобы устоять под порывами ледяного ветра, отнимающего у нее последние силы.

— Мне дали корку хлеба и затхлой воды четыре дня назад, когда заперли меня в трюме… — Она пошатнулась, ощущая, как бессилие окончательно завладевает ею, но когда Гейдж протянул руку и поддержал ее предплечье, Шимейн резко отпрянула и с трудом выпрямилась.

— По правде говоря, сэр… — Она сглотнула, борясь с тошнотой, и тихо пробормотала: — Я так изголодалась… Боюсь, я близка к обмороку.

Гейдж окликнул проходящего мимо торговца и, купив у него несколько пшеничных лепешек, предложил одну новой служанке:

— Пожалуй, это лекарство поможет.

Шимейн схватила лепешку и начала жадно откусывать, едва не давясь ею. Сгорая от стыда за собственное неподобающее поведение, она не поднимала глаз на мужчину, высокая, широкоплечая фигура которого заслоняла ее от взглядов уличных зевак. Проглотив последние крошки и прерывисто вздохнув, Шимейн смущенно взглянула ему в глаза:

— Мне повезло гораздо больше, чем другим узникам, сэр. Многие из них умерли от голода — точнее, тридцать один человек.

Гейдж вспомнил расплывшиеся туши капитана Фитча и его супруги и переполнился яростью, поняв, что они жирели, а каторжники умирали от голода.

— Я не раз слышал о том, что каторжники на кораблях вроде «Гордости Лондона» вынуждены терпеть лишения, — задумчиво произнес он. — Сам я приплыл сюда как пассажир торгового судна несколько лет назад и считаю, что мне посчастливилось в отличие от многих колонистов.

Шимейн невольно скрестила руки на животе, услышав гулкое урчание.

— Я благодарна уже за то, что осталась в живых, сэр, ведь временами я всерьез сомневалась, что выживу.

Гейдж протянул ей еще одну лепешку и терпеливо дождался, когда Шимейн расправится с ней, на сей раз не забывая о хороших манерах. Наконец доев все лепешки, она ощутила жажду. Похоже, новый хозяин читал ее мысли, поскольку подозвал старика торговца и купил у него стакан сидра.