Все мои родственники уверены, что я плыву по течению. И в мыслях не имею убеждать их в обратном.

— Вадька за бугром? — спросила я не из любопытства, а лишь для поддержания видимости диалога.

— В Буэнос-Айресе. Знаешь, на этот раз он так настаивал, чтоб я поехала с ним. Словно чувствовал… — Вика скрипнула пружинами моего продавленного кресла. — Слушай, как у тебя уютно и стильно! Сразу видно, что это обиталище свободного художника.

— Спасибо.

Я невольно подняла глаза на стену, с которой на меня смотрели Кевин Костнер и Джеймс Белуши. Мне давно пора сменить обои, но я упорно продолжаю делать вид, что эту проблему можно решить не только безболезненно, а даже красиво. Оказывается, я не столь уж далека от истины.

— Вадька только что звонил. Я уже была в дверях. Мне кажется, он что-то чувствует. Бедняжка…

Я придерживалась мнения, что муж Вики скорей Казанова, нежели Франциск Ассизский, но Вика, я знаю, незыблемо верила в его святость. Каждому, как говорится, свое.

— Послушай, у тебя сейчас есть кто-нибудь? — вдруг спросила она.

— В смысле?

— В смысле мужского пола.

— Сама не знаю. Сперва нужно сдать перевод.

— Брось притворяться. Одно другому не мешает, — сказала Вика безапелляционным тоном человека, незыблемо верующего в то, что деньги, как и дети, появляются на свет без заметных усилий с нашей стороны.

— Меня недавно бросил любовник. Забрал последние сто баксов и…

— Я серьезно, а ты меня за дуру держишь. — Вика обиделась. Я и не думала убеждать ее в том, что сказала чистую правду. — Ладно, мне не нужно чужих секретов — от своих голова кругом идет. Представляешь, Лорик, я, кажется, влюбилась.

Она ждала от меня реакции на свое признание. Я подняла ноги и завела их за голову. В этой позе мои мозги обычно работали в высшей степени образно и ярко.

— Счастливая. — Вика вздохнула. — Все тебе по фигу, если не сказать больше. Хотя ты, наверное, права. До недавних пор мне тоже окружающая жизнь казалась сплошным телесериалом. Слушай, он так похож на Джеффа Колби.

— Кто?

— Ну… Его фамилия Войтецкий. Станислав Войтецкий. В нем есть польская кровь. Представляешь? Я еще в юности мечтала влюбиться в человека своей крови.

Вика считает себя полькой. Почему-то тетя Лена, ее мать, родная сестра моей матери, так не считает.

— Ты не удивлена? Только честно.

Я уловила в тоне Вики нотки обиды.

— Рада за тебя. От души.

— Серьезно? Я так и знала. Только ты способна понять меня как нужно. Представляешь, он художник по интерьеру. Ужасно образованный и начитанный. За последнее время я так опустилась среди этих «новых русских». Все-таки существуют вещи, которые невозможно приобрести за деньги.

— Например?

— Врожденный аристократизм и интеллект. Обаяние. Тактичность. Особое отношение к женщине. Чуткость, предупредительность, способность угадать…

— Ты с ним уже переспала? — нарочито грубо спросила я, желая спустить ее на землю.

— Еще нет. Понимаешь, мне так трудно переступить через себя. Ты ведь знаешь: у меня не было никого, кроме Вадика. Я такая старомодная, такая… — Вика снова щелкнула зажигалкой. — Но это неизбежно. Без этого любовь неполноценна. Я понимаю это разумом. Господи, неужели все это случилось со мной?

В ее голосе я уловила восхищение. Похоже, она была не на шутку увлечена этим Станиславом Войтецким.

Я опустила ноги и закрыла глаза. Я вдруг вспомнила: «Эскейпом» пахло от меня в тот вечер, когда я познакомилась с Денисом.

— Он совсем не такой, как остальные. Ему достаточно того, что он со мной, держит меня за руку, смотрит мне в глаза, — говорила Вика. — Но я-то понимаю: так не может продолжаться до бесконечности. Мужчине нужна женщина. Это неоспоримо. Я не хочу, чтоб ею стала другая. Ты ведь знаешь, я вовсе не придерживаюсь мнения, что секс способен заменить все остальные ощущения, но то, что он занимает…

Я уже не слушала Вику. Я больше не могла терпеть пытку «Эскейпом». Я вскочила с дивана и уселась на ковре в позе лотоса. О, это обманчивое чувство самообладания…

— Я не могу пригласить Станислава к себе — это некрасиво и, честно говоря, небезопасно, — продолжала Вика. — Он может Бог знает что обо мне подумать. Он и так не поверил, когда я сказала, что ни разу не изменила мужу. Но ведь это так и есть, Лорик, и ты тому свидетель. Слушай, а что, если нам устроить ужин втроем? — внезапно осенило мою кузину. — Само собой, все хлопоты и расходы беру на себя. Лорик, солнышко, это было бы так здорово! А то Станислав наверняка думает, что я из самой что ни на есть кондовой среды. А ведь я и музыке училась, и даже, как ты помнишь, ходила в балетный кружок. Лорик, ну что же ты молчишь? Ты ведь не возражаешь, да?

Вика присела на корточки и попыталась заглянуть мне в глаза. Я их тут же закрыла.

— Я позвоню ему сию минуту. Он, как и ты, ночная птица. Вчера он позвонил мне в половине второго, можешь себе представить? У меня потом так колотилось сердце, что пришлось принять тазепам. У него потрясающий голос. Лорик, лапочка моя, вот увидишь: ты будешь в восторге от Станислава. У вас с ним найдется столько общих тем.

Вика сняла телефонную трубку.

— Но ведь ты собиралась поехать на дачу, — попыталась возразить я: не люблю заводить новые знакомства.

— Что ты! Это так пошло — принимать любовника на собственной даче. Да и соседи у нас ужасно любопытные. Эти Кулешовы даже в окна подглядывают. — Вика уже набирала номер.

Я легла на спину и попыталась расслабиться. Но мне ужасно мешал запах, исходящий от Викиного жакета. Я зажала нос пальцами. От них тоже пахло «Эскейпом».

«От себя не убежишь, — пронеслось в голове. — Да и зачем?..»


Этот Станислав на самом деле оказался великолепным мужчиной — я поняла это, едва он переступил порог моей квартиры. Его глаза ощупали меня со всех сторон, но сделали это очень бережно, даже, можно сказать, нежно. Я понимающе улыбнулась, и между нами мгновенно установилось доверие. По крайней мере мне так в тот момент показалось.

Мы болтали, как давние приятели, и пили сухое вино, которое принес Войтецкий. Вика вырядилась, как на светский раут, и выставила на наше обозрение чуть ли не половину своих бриллиантов, я неплохо смотрелась в трикотажном платье в обтяжку, которое привезла мне из Италии Вика. Я давно убедила себя, что мне не идет грим — я ленива, что касается забот о собственной внешности, — и лишь слегка подкрасила губы и провела серебристо-сиреневым карандашом по краю век. Вика выглядела слишком роскошно для моей кухни. Правда, свечи здорово все ретушировали, заполняя пространство пугливо вздрагивающими тенями. Я не хотела признаваться себе в том, что мне было хорошо. Я давно не чувствовала себя таким образом.

— Он говорит, ты замечательная, — шепнула мне Вика, когда Войтецкий отлучился на минутку в ванную. — Ну, а ты что скажешь? — потребовала она взамен.

— Неплохо. Очень даже неплохо, — задумчиво сказала я и потянулась за своим бокалом. — По крайней мере вкус и такт у этого человека есть. А это в наше время уже немало.

Вика, довольная, рассмеялась, приняв комплимент на свой счет. Она тоже была сегодня на высоте. Она наклонилась к моему уху, явно намереваясь что-то сказать, но в этот момент Войтецкий появился в дверях, и она сделала вид, что поправляет прическу. О, это был изящный, хорошо продуманный жест врожденной соблазнительницы. А я и не подозревала, что за моей кузиной водились такие таланты.

Он ушел на рассвете, и Вика сказала, заваливаясь в постель во всем своем великолепии:

— Получилось очень даже аристократично, хоть мне ужасно хотелось секса. Лорик, ты представить себе не можешь, как меня возбуждает этот мужчина. Хорошо, что ты была рядом, иначе бы я натворила глупостей и наверняка бы потеряла его. Господи, как мне хочется, чтобы наш роман длился вечно!

Через два дня у них было свидание в моей квартире. Я притворилась, что приглашена в ресторан, а сама болталась по улицам и даже сходила в кино. Честно говоря, мне было неприятно отдавать свою квартиру на растерзание бульварным страстям (так мой отец называет внесемейные связи), но я не видела возможности сказать Вике, а уж тем более Войтецкому «нет». Это так не вязалось с моим имиджем свободного художника и раскованно мыслящей женщины, который сама не знаю кто мне навязал.

— Он был ужасно чуткий и внимательный, — доложила мне по телефону Вика. — Каждую секунду спрашивал, что я чувствую, и старался делать мне приятное. Вадьке и в голову не приходит, что я тоже могу что-то чувствовать в постели, хоть он и здорово меня заводит. Представляешь, у Стасика совсем не большой член, но он так умело ведет себя…

— Нас могут подслушать. — Я не выносила откровения подобного рода.

— Да брось ты! Кому это нужно?

— Может позвонить Вадик. Иногда междугородные звонки вклиниваются в местную линию.

— Ой, ты права! Какая же ты все-таки умница! У меня было так один раз, когда я разговаривала с мамой. Вадька как раз позвонил из Самары и услышал, что я подарила маме моющий пылесос. Закатил такой скандал… Все-таки он жмот, как ни верти. Послушай, Лорик, у тебя завтра свободный вечер? — Разумеется, я и рта раскрыть не успела. — Вот и чудненько. Идем в «Савой». Заметано? Поняла, от кого инициатива исходит? — Она залилась счастливым смехом. — Кажется, он наконец прочувствовал, что во мне тоже не плебейская кровь течет. До завтра. Целую.

Когда Вадька вернулся из-за бугра, у них начались скандалы. Дело в том, что кузина отказалась выполнять супружеские обязанности (а я и не подозревала, что в этой дурехе дремала романтическая героиня). Она ссылалась на какие-то таинственные женские болезни и, как я поняла, сыпала терминами из медицинской энциклопедии. Вадька в это не поверил: он что-то просек. Вика отправила Светку к матери и заперлась в спальне. Она проревела два дня, не поддаваясь на уговоры успокоиться. Вадька и Стасик попеременно обрывали мой телефон.

— Я готов ей все простить. Я тоже не святой, как ты догадываешься, но для меня семья превыше всего, — баритонила возле моего уха трубка с голосом Вадика. — Сам виноват: жена не вещь, на антресоль не засунешь. Ты не знаешь случайно, что Витька натворила в мое отсутствие?

— Понятия не имею. По-моему, кто-то доложил ей про твои развлечения, — блефанула я не без злорадства убежденной феминистки.

— Брось. Это тайна за семью печатями. Как чемодан с ядерной кнопкой. Да и последнее время я по уши погряз в делах, так что все это, можно сказать, принадлежит истории. Ты бы поговорила с ней, что ли.

— О чем?

— Ну, скажи, к примеру, что я люблю ее больше всех. Это, как тебе известно, так и есть. Представить себе не могу, что мы с Витькой можем когда-нибудь стать чужими друг другу.

— Сам скажи.

— Она не желает меня слушать. Как ты думаешь, она ничего не натворит?

Я поняла, что Вадька встревожен не на шутку.

«Какие же вы все самоуверенные! Так и думаете, что весь мир вокруг вас вертится, — размышляла я. — Хотя, может, это так и есть…»

— Не думаю. Оставь ее на какое-то время в покое. — Я постаралась придать своему голосу рассудительно-убедительную окраску. — Все образуется.

— Я бы всадил этой сволочи в затылок обойму. — Мне показалось, эту фразу произнес не Вадька, а совсем чужой жесткий человек. — Думаешь, она меня простит? — прозвучало уже на тех же баритонально-бархатных тонах.

— Не исключено. Хотя я бы ни за что не простила.

Я бросила трубку. Я знала: вот-вот позвонит Войтецкий и будет просить у меня аудиенции. Еще я знала, что не смогу ему отказать.

Я сунула ноги в туфли, выскочила на лестницу и вызвала лифт. Податливость не самая привлекательная черта в женщине, хоть мужчины и утверждают обратное. Я предпочитаю жить своим умом.


— Она отказывается встречаться со мной, не хочет говорить по телефону. Признаться, я в полной растерянности, если не сказать — в панике.

Войтецкий положил на стол свои красивые руки. Концы его пальцев едва заметно подрагивали.

Солнце освещало мраморную поверхность разделявшего нас столика, игриво золотилось в высоких стаканах с «Хольстеном»[5]. Я поймала себя на том, что далека от мыслей и беспокойства о душевном и физическом состоянии моей кузины. За окнами вовсю проявляла себя весна, напротив меня сидел красивый, весьма неглупый мужчина. Я заставила себя встряхнуться и вести подобающим ситуации образом, то есть проникнуться волнением и тревогой Войтецкого.

— Я тоже. — Я улыбнулась ему если не с состраданием, то по крайней мере с пониманием. Он коснулся моего плеча. У него оказались горячие руки. Я ощутила это сквозь трикотаж свитера.

— Вы похожи. Очень. Но я не сразу уловил это сходство. — Он с явной неохотой убрал свою руку и виновато опустил глаза. — Прошу прощения. Я плохо спал эту ночь. Да и предыдущую тоже. Мне кажется, во всем виноват я.