Его губы были вялыми и холодными. Но пахло от него волнующе знакомо. Я закрыла глаза и очутилась в детстве, вернее, в том лете пятнадцатилетней давности. Я увидела Юрасика. Он улыбался и кивал мне одобрительно головой.

6

— Эту встречу устроил сам Бог!

Я обернулась на звук знакомого голоса. Денис смотрел, как всегда, — чуть прищурившись и с улыбкой. Эту его закодированную в улыбке мечту сделать жизнь такой, как ему хочется, мне не забыть никогда.

Вокруг нас толпились озабоченные люди. Только что объявили посадку, и терминал походил на растревоженный улей. Денис взял у меня из рук куртку, по-мужски неловко зажал под мышкой, потом перекинул через правое плечо. Прижался на какое-то мгновение к пахнущему мной воротнику из белого искусственного меха. Конечно, мне это могло показаться.

— На гастроли?

Я украдкой огляделась по сторонам. Я так боялась увидеть возле него жену или просто женщину.

— Болонья, Феррара, Падуя, Римини. — Денис тронул меня за локоть. — Те же залы. Синьор Сантини обещал хорошие отели и машину. Совсем как тогда. Ты будешь жить в Римини?

— Брошу вещи у Винченцо. Может, проеду в Больцано.

Он вопросительно поднял брови и отпустил мой локоть. Я тряхнула головой и приказала себе вернуться в настоящее.

— Ясно.

Судя по тону, которым он сказал это «ясно», все обстояло как раз наоборот, но я не собиралась ничего прояснять. Мы сели рядом, хоть у нас и были места в разных салонах. Старенький «Боинг» был набит челноками — шумной пестрой толпой щедро накрашенных женщин и подвыпивших мужчин. Среди них выделялось несколько отменно красивых, нарядных с точки зрения русского человека девиц, твердо намеревавшихся бросить якорь в солнечной Италии.

— Ты поддерживаешь отношения с нашим хозяином? — спросил Денис, положив руку на подлокотник моего кресла.

— Виделись несколько раз — он бывает в Москве. Передавал тебе привет.

— Старый шимпанзе, — неожиданно зло сказал Денис. — Никогда не забуду, какими похотливыми глазами он на тебя смотрел.

О, эти воспоминания! Выходит, ему тоже трудно поставить на прошлом крест.

— Что, синьор Сантини ведет все тот же образ жизни? — не без подковырки поинтересовалась я.

— В смысле?

Он поспешно убрал руку, словно стало горячо.

— Казино, кабаре, ночные красавицы.

— Понятия не имею. — Денис отвернулся к окну, за которым тянулся земной пейзаж из островков грязного снега и беспредела серого бетона. — Нас связывают сугубо деловые отношения, — добавил он, обращаясь в пространство между креслами.

Мы молчали, разделенные нашим прошлым. Я искоса поглядывала на красивый, слегка хищный профиль Дениса, испытывая одновременно ностальгию и презрение к себе за это. Думаю, он чувствовал примерно то же. Увы, мы слишком похожи.

— Тебе очень идет короткая стрижка, хоть я и обожал твои волосы.

Я вздрогнула, ощутив, как где-то внутри забил теплый фонтанчик. Я сделала все от меня зависящее, чтобы он не превратился в гейзер.

— Ты везешь новую программу? — наконец осмелилась я дать волю своему любопытству.

— Все те же «Годы странствий»[7]. В Италии любят романтику. Это мы стали прагматичной нацией.

В моей голове зазвучали переливы колокольного звона из «Обручения»… Как хорошо, что в эту минуту стюардесса подала ленч, куда входила бутылочка красного вина.

Мы чокнулись пластмассовыми стаканчиками под медленно угасавшую во мне музыку. Вино подействовало сразу. Я чувствовала, что, несмотря на самозапреты, хочу Дениса во всех смыслах. И покраснела.

Он улыбнулся мне. Я хорошо помнила эту откровенно обольщающую и в то же время отрешенную улыбку.

— Я так хочу тебя, — сказал он. — Ничего не могу понять.

Он все испортил этой последней фразой — забыл, видимо, что я обладаю телепатическими способностями. Увы, я тут же мысленно завершила ее: «Я могу иметь любую женщину, но меня почему-то влечет к тебе. Что в тебе такого?..» Мне стоило усилий не произнести этого вслух.

— Думай о своих концертах. Занятия любовью сжигают массу энергии. Дело прежде всего.

Я процитировала его высказывание без купюр. И поразилась своей злопамятности.

— Да. Разумеется. — Он вздохнул. — Потом я хочу поехать отдохнуть.

— Куда? — вырвалось у меня прежде, чем я успела подумать о том, что выдаю себя с головой.

— Пока не решил. Ты долго пробудешь в Италии?

— Недели две. Я люблю эту страну.

Еще одна оплошность. Правда, ему неизвестно, что я с тех пор в Италии не была.

Он посмотрел на меня внимательно и с сочувствием. Похоже, он тоже научился читать мысли.

— А что, если… я приглашу тебя на свой концерт? Приедешь?

«Конечно», — подумала я, но вслух сказала:

— Как сложится. Я еще не знаю своего расписания.

— Больцано — это север. Там еще не чувствуется весны. Вообще этот город не произвел на меня никакого впечатления. Унылый и какой-то чужой.

— У меня там друзья. В отелях всегда уныло.

— Всегда? — растерянно переспросил он. — Пожалуй, ты права. Ни на минуту не покидает ощущение, что ты в пути.

Продолжать пикировку показалось мне бессмысленным занятием. Моя душа и без того была как подушка, в которую втыкают иголки. Я прикрыла глаза и притворилась, что задремала. Денис сделал то же самое.

— Чао, — сказал он мне, сдаваясь этому Сантини, который, к счастью, меня не узнал. — Вон идет твой старый шимпанзе. Совсем облез и вылинял. Можешь осчастливить его приветом от меня.

Винченцо устроил в мою честь обед при свечах. Мы сидели на выходящей на море веранде — помимо нас двоих, его брат Марко и какой-то Лука, — ели салаты и рыбные блюда по поводу Страстной недели, пили кислое шампанское. Море переливалось всеми оттенками серого, совсем как бетонное покрытие в Шереметьево. Зеленели пинии. Нам прислуживали младшая дочка Винченцо и ее жених. Если мне не изменяет память, семь лет назад у Паолы был другой жених. Девушка была лупоглазой и пухлой, и Денис прозвал ее Пупсом. Она улыбалась и строила ему глазки, решив, очевидно, что по-русски это означает что-то вроде «cara»[8]. Она мне искренне обрадовалась и все время порывалась что-то спросить, но Винченцо каждый раз велел ей молчать. Я до сих пор не видела его жену Антонеллу, которую Денис очень метко окрестил Гермафродитой. Когда я собралась справиться вежливости ради о ее здоровье, Винченцо вдруг сказал:

— Полгода назад я выгнал жену. После того как застал в спальне с Флориной, барменшей из «Сиракуз». Это случилось за неделю до ее свадьбы с Марко. Представляешь, какие у нас испорченные женщины?

Марко и Лука согласно закивали, хотя, уверена, не поняли ни слова — мы с Винченцо общались по-русски.

Я оценила ситуацию. Последние полгода Винченцо, что называется, обрывал мой телефон. Он пригласил меня в гости, выбрав для этой цели межсезонье, когда его отель практически пустовал. Я клюнула на халявную удочку, забыв, что европейским мужчинам свойственно обдумывать свои поступки на несколько ходов вперед. Быстро оценив свое финансовое положение, сказала:

— Извини, но я не могу жить у тебя бесплатно. Надеюсь, та угловая комната не занята?

Это была каморка с довольно узкой кроватью, за которую мы с Денисом семь лет назад платили тридцать пять долларов за сутки.

Винченцо с ухмылкой погрозил мне пальцем.

— Я сделал из нее… комнату, где гладят белье. Ты будешь жить в одиннадцатом номере. Это самая лучшая комната в моем отеле.

— Я не смогу платить сто долларов, Винченцо.

— Кто сказал, что ты должна платить мне долларами? — Он протянул руку и великодушно похлопал меня по плечу. Потом сказал что-то по-итальянски, обращаясь к Луке и Марко, изображавшим, как до меня дошло, местную аристократию. Оба как по команде согласно закивали головами. — Ты будешь платить мне рублями. Сто рублей за сутки. Мне нужны русские деньги.

Он перевел свою остроту на итальянский, и все трое дружно загоготали.

Я выдавила из себя улыбку, хоть мне было вовсе не весело.

— А ты зря не захотела выйти замуж за того музыканта, — вдруг сказал Винченцо, внимательно глядя на меня своими блекло-зелеными глазами. — Я видел его афиши. Я собираюсь поехать на его концерт. — Он лукаво мне подмигнул. — Думаю, это совпадение, что вы с ним очутились в одном самолете. Я угадал?

— Какой ты умный, Винценцо!

— Да-да. А ты очень серьезная девушка. Не такая, как другие. Я видел здесь много русских девушек. — Он брезгливо поморщился, перешел на итальянский, и компания снова дружно расхохоталась. — Ты даже слишком серьезная. А мужчине нравится, когда девушка чуть-чуть шалунья, плейгел. Русскому мужчине это тоже нравится, бамбина.

Оказывается, Винченцо изучил не только русский язык, но и русскую душу тоже. Признаться, мне от этого легче не стало.

— Почему ты такая грустная, бамбина? — не унимался он. — Ты приехала отдыхать на море, к своему другу. Ты должна спать, кушать, наслаждаться красотами Италии. Пускай твой бывший друг терзается угрызениями и сожалениями, что потерял такую серьезную и умную женщину. Он больше не встретит такую, я точно знаю.

— Может, хватит об этом, Винченцо? — запротестовала я. — Тем более из меня бы вышла никудышная жена.

Он снова рассмеялся, и общество с удовольствием его поддержало.

— Скромность только украшает женщину. У тебя, бамбина, и так очень много достоинств. Слишком даже много.

Во взгляде Винченцо была похоть. Я подумала о том, что он не зря отвел мне комнату на первом этаже — балкон выходит во дворик, который охраняют два ротвейлера. Кстати, Винченцо приобрел щенят в России, где они стоили тогда значительно дешевле, чем в Италии. Я решила проверить замок на балконной двери и не пить снотворное. Он угадал ход моих мыслей.

— Ты можешь спать спокойно, бамбина. Итальянские мужчины уважают честь женщины. Русские мужчины не такие. О, я знаю, русские мужчины любят брать женщину силой, а потом хвалятся об этом друзьям. — Он перевел сей перл для Марко и Луки, и оба неодобрительно покачали головами. Винченцо встал. — Пошли, бамбина, я провожу тебя в твою комнату. Ты утомилась с дороги. — Он взял со стола вазу с бананами и грушами, положил мне на плечо руку. — У меня сегодня тоже был полный волнений день. От волнений устаешь больше, чем от работы, бамбина.

Я лежала в зыбком сыром полумраке, озаряемом через каждые полминуты пульсирующей на крыше отеля неоновой рекламой, и думала о Денисе, который был где-то рядом, в курортном местечке на берегу Адриатики. Я приказывала себе не думать о Денисе, но он был магнитом, которому не в состоянии были противостоять мои мысли.

…Я пошла на концерт в Малый зал консерватории потому, что не сдала зачет по политэкономии. Классическая музыка раньше успокаивала меня, обращая в свою веру, в которой не было места для таких суетных глупостей, как зачеты, экзамены, дипломы и тому подобное. Какой-то неизвестный мне совсем молодой пианист, студент по классу Льва Власенко, играл мою любимую си-минорную сонату Листа и фортепьянные обработки песен Шуберта. Народу в зале было немного. Я села с краю, чтоб можно было бесшумно упорхнуть, если вдруг станет тягомотно.

Помню, Денис показался мне совсем юным и необыкновенно красивым. Я следила за его серьезным сосредоточенным лицом, мне нравился жест, каким он смахивал со лба густую темно-пепельную прядь прямых шелковистых волос — он был словно частью пронзительно романтичной музыки Листа. Я обратила внимание, что в первых рядах сидят смазливые девчонки с букетами. Это придавало атмосфере концерта праздничность.

Не знаю, почему я вдруг решила пойти после концерта в артистическую — никогда раньше не делала этого. Денис стоял в окружении этих девиц с охапкой цветов в руках и улыбался, словно перед кинокамерой. Я подошла к нему и протянула руку, говоря какие-то банальные слова поздравления. Его улыбка вдруг погасла. Лицо стало сосредоточенно серьезным, словно он снова сел за рояль. Я вдруг почувствовала, как по моим плечам рассыпались волосы, заколотые одной-единственной шпилькой в пучок на затылке. Денис крепко сжал мою руку и что-то сказал. Я не поняла ни слова — в голове стоял какой-то странный шум, похожий на морской прибой. Девицы захихикали и нехотя потянулись к выходу.

— Я тебя никогда не видел, — сказал Денис, когда мы остались вдвоем. — Почему?

Он держал меня за обе руки и смотрел мне в глаза.

— Просто я не знала, что ты так хорошо играешь Листа. Иначе бы давно пришла на твой концерт.

— Серьезно? — Когда Денис улыбался, на его щеках появлялись ямочки. Я решила, что ему лет восемнадцать. Мысль эта почему-то меня обожгла. — Ты его тоже понимаешь? Как?