Я швырнула трубку и схватилась за пачку с сигаретами. Я почему-то вспомнила о том, что в роддоме, как неоднократно хвалилась мама, была самым крепким и голосистым младенцем. «Доктор сказал, что не встречал такого ребенка за всю свою многолетнюю практику, — с какой-то особенной гордостью рассказывала мама друзьям и знакомым. — Ей еще и недели не было, а она уже вертела во все стороны головой и ноги задирала как в канкане. А все потому, что, по словам доктора, в Лоре заложена огромная жажда жить, помноженная на данную природой кипучую энергию».

Мне на самом деле вдруг ужасно захотелось выжить. Сама не знаю, почему.

Премьера спектакля прошла на «ура». Пользуясь правами жениха, Сенька умудрился несколько раз меня поцеловать. У него оказался роскошный «словенский» акцент, густая светло-русая шевелюра — этот хохмач даже волосы ради такого случая осветлил, что, кстати, ему очень шло. Мама просто глаз не могла отвести от его волос. К тому же он обладал красноречием политического деятеля эпохи ранней перестройки, и Игорь был в полном отпаде — Сенька соглашался со всеми его доводами и то и дело почти искренне изумлялся «интеллектуальному менталитету» (именно так он и выражался) брата-славянина.

— Этот твой Янез очень даже милый парень и к тому же с ясной головой, — сказала на следующее утро мама. — Но как нам все-таки поступить с Денисом?

— Я познакомлю их. Увидишь, они понравятся друг другу.

— Ты серьезно, Мурзик?

— Не знаю. — В этот момент через открытую балконную дверь донеслись звуки Первого фортепьянного концерта Листа, и я съежилась от боли. — Янез очень любит классическую музыку. Мы обязательно сходим с ним на концерт Дениса.

— Нельзя быть такой жестокой, Мурзик. Тебе это не идет.

— А что мне идет, мама? Слезы и монашеское смирение? — вдруг прорвало меня.

— Я так и знала. Нет, Мурзик, не делай этого, слышишь? Я имею в виду твое скоропалительное замужество. Понимаю: ты хочешь сделать больно Денису, но на самом деле ты делаешь больно себе… Мурзик, родной, обдумай все хорошенько, — ныла мама. — Вы оба еще так молоды и наивны. Настоящие Ромео и Джульетта.

Это было слишком.

— Я опаздываю на лекцию, мама! — Я со всего маху ударила кулаком по рычагу. Я на самом деле через две минуты выскочила из дома, но спешила я не на лекцию.

Ноги сами принесли меня к консерватории. Из раскрытых окон слышалась музыка, наполнявшая весенний воздух сладкими грезами. Я и по сей день считаю музыку самым утонченным и искренним из всех видов искусства.

Я думала о том, что Денис был моим первым мужчиной и меня невольно увлекла чувственная сторона любви, то есть, выражаясь по-нынешнему, я оказалась сексуальной девочкой. Возможно, если бы на его месте оказался другой, тот же «Янез», я бы тоже смогла влюбиться в него только из-за того, что он подарил мне эти удивительные новые ощущения. Но как, как это проверить? Даже затылок свело от всех этих размышлений и вопросов. Главное было в том, что я и мысли не допускала, что смогу в ближайшем будущем лечь в постель с каким-то мужчиной.

Но тут я вдруг вспомнила про серебряную цепочку со сломанным замком, которую обнаружила под тахтой в комнате Дениса, и бросилась к автомату.

«Янез» упоил меня французским шампанским и стал раздевать. Мы стояли перед большим зеркалом в спальне его родителей — они где-то отдыхали, — на туалетном столике горели две толстые красные свечи. Мы были очень красивой парой — я усекла это даже моими насквозь прошампанированными мозгами. Потом, когда мы оба остались в одних трусиках, «Янез» стиснул меня за плечи и поцеловал, жадно и немного неуклюже. Я сама была виновата, что так вышло, — отстранилась в самый последний момент.

— Выпьем еще шампанского. — Он подтолкнул меня к кровати, наполнил бокалы, лег рядом, не касаясь меня, и поставил мне на грудь бокал. — Я думал, ты такая… современная.

— Разочарован? — Я с трудом ворочала отяжелевшим языком.

— И да, и нет.

— Объясни, пожалуйста.

Он вздохнул.

— У нас не может быть серьезно. А потому я скорее разочарован.

— Неужели ты хочешь, чтоб у нас было серьезно?

— Это зависит не от меня. И даже не от тебя, девочка.

«Янез» протянул руку и ласково погладил меня по щеке.

— Ты хороший.

Вместо того, чтоб улыбнуться ему, я всхлипнула.

— Я так и знал, что ты это скажешь. Одевайся, и я провожу тебя домой.

Он потянул меня за руку.

— Отстань. Я буду спать здесь. Я не хочу домой.

— Ты думаешь, я мумия Тутанхамона? Я не смогу лежать рядом с тобой и сохранять нормальное кровяное давление.

— Погаси свечи и дай мне руку, — сказала я.

Он так и сделал. Он лежал на боку лицом ко мне и прерывисто дышал. Я взяла его руку и прижала к своей груди. Я делала так в детстве с маминой рукой. Когда мне было очень плохо.

— Я бы с удовольствием сделал этому типу обрезание садовым ножом, — сказал «Янез» и придвинулся ко мне. — Ты такая… нездешняя. Если бы я не был старым гомиком, я бы изнасиловал тебя с особой изощренностью.

Я чувствовала, как бешено колотится его сердце.

Вдруг он протянул вторую руку и стал осторожно теребить золотую цепочку у меня на шее.

— Прости! — воскликнул он. — Я сломал замок. Я куплю тебе завтра новую.

— Иди сюда, — прошептала я и до крови прикусила губу.


— Денис разыскивал тебя повсюду. Ты где пропадала? — кричала в мое ухо мама. Я отодвинула трубку на несколько сантиметров — меня раздражают глупые вопросы, к тому же заданные, когда мой рот набит «пепсодентом».

— Я ыла ы Янеа, — сказала я, стараясь, чтоб зубная паста не проникла мне в горло — иначе меня вывернет наизнанку.

— Значит, это все-таки правда. — Мама была расстроена. — А что у тебя с голосом?

Я уже успела прополоскать рот — у меня очень длинный шнур, и я могу разговаривать по телефону даже с лестничной площадки, — а потому мой ответ отличался великолепной дикцией:

— Карл у Клары украл кораллы. И наоборот. Словом, они квиты. Мамочка, ты не знаешь, где можно починить замок на цепочке?

— Золото или серебро?

Я нервно хихикнула.

— Вообще-то не ломай себе голову — Янез купит мне новую. Знаешь, эти словенцы замечательные любовники.

— Я рада за тебя, Мурзик. — По ее голосу этого совсем не чувствовалось. — Денис сказал, что оба концерта прошли с большим успехом. Он играл Листа и…

— Мамуля, а тебе нравится ламбада? — спросила я и стала насвистывать нехитрую похотливую мелодию. — Янез обалденно танцует. Мы вчера тащились в дискотеке.

— Мурзик, следи за своей лексикой. Ты как-никак филолог.

— А на фига мне это? — продолжала выпендриваться я. — Сегодня празднуем в «Интерконтинентале». Ты там когда-нибудь была?

Мама вздохнула. Не потому, что она никогда не была в самом фешенебельном по тем временам ресторане гостиницы «Международная» — моя мама не из тех, кто может завидовать, уж тем более собственной дочери, — она поняла каким-то чутьем, что происходит со мной на самом деле.

— Я скажу Денису, что ты уехала… ммм… предположим, в Тбилиси к подружке.

— Скажи ему все как есть, мама.

— Мурзик, вам так или иначе не избежать объяснения.

— Мне нечего объяснять. Тем более ему. Разлюбила — и все. Просто, как этот мир.

— Все не так уж и просто, деточка.

— В таком случае не будем еще больше усложнять. Пока, мамочка. Я еще не красилась, а Янез через полчаса будет здесь. Целую.

Я положила трубку и спрятала лицо в ладонях. Меня словно несло куда-то помимо собственной воли. На бешеной скорости, по ухабам и бездорожью. Увы, я уже не смогла бы остановиться.

Я отключила телефон и погасила во всей квартире свет. Легла на ковер. Закрыла глаза. Пусть думают, что меня нет. Меня ведь на самом деле нет. А где же я?..

Мне вдруг ужасно захотелось очутиться возле Дениса. Чтоб он отругал меня, даже побил. Я страдала физически от того, что не могла очутиться с ним рядом. Мне так не доставало его прикосновений — каких угодно. Я корчилась от боли, которая все глубже и глубже проникала в меня. Но я не имела права позволять этой боли взять над собой верх. Я вскочила, включила телефон и набрала номер «Янеза». Это оказалось так просто. Я почувствовала опустошительное облегчение.

— Нужно поговорить, Мурзик.

— Валяй, мамочка.

— Ты одна?

— Пока да. У тебя минут пятнадцать — Янез бреется.

— Послушай, Мурзик, все это слишком серьезно. Он просит, чтоб ты уделила ему хотя бы полчаса. Он несколько раз звонил нам среди ночи. Как бы это не кончилось бедой, Мурзик.

— Не сгущай краски, мама.

Я вдруг ощутила, что у меня внутри все онемело от страха. Я представить себе не могла, что этот мир может существовать без Дениса.

— Ни в коем случае, Мурзик. Но ты ведь тоже этого не хочешь, правда?

— Но что я могу сделать? — в отчаянии спрашивала я себя, хоть и обращалась к маме.

— Он подъедет к нам через час-полтора. Ты не могла бы… найти какой-нибудь предлог?

— Ты толкаешь меня на преступление, мама Как-никак у нас медовый месяц. — Это вышло ненатурально, и я скривилась от презрения к себе. — Я не хочу выглядеть…

— Не беспокойся. Я сказала Денису, что ты заедешь ко мне за кое-какими вещами. Ты ничего не знаешь.

— Мама, я…

— Поверь мне, так будет лучше для вас обоих.

— Но мне кажется…

— Я жду тебя, Мурзик. И очень люблю.

Мама повесила трубку.

Я рассматривала себя в зеркале. Я осунулась и заметно похудела за последние дни. В глазах появилось что-то лихорадочное. Где-то в подсознании промелькнуло: «Что я наделала!» Я вдруг бросилась к шкафу, выгребла с полок все вещи и стала выбирать, что надеть, отвергая одну шмотку за другой. Наконец остановилась на скромном черном «мини». Ведь я же заехала к маме с занятий…

Я вздрогнула, когда раздался звонок в дверь. Мама поспешила в прихожую. Я метнулась к бару, налила полстакана «Чинзано», выпила залпом. Я едва успела дойти до дивана, как Денис влетел в комнату. Небритый, неряшливый… Но черт возьми, это ему ужасно шло.

— О, привет. — Я встала ему навстречу. — Вот уж не ожидала. Хочешь выпить? — молола я с бессмысленностью автомата.

— Я за рулем, — буркнул он. — Что ты еще отмочила? Отвечай!

— Я тебя не понимаю.

— Не прикидывайся! — Он схватил меня за руку и потащил к двери. — Поговорим в машине.

— Я не могу. За мной должны заехать. — Я послушно шла за Денисом. Мама делала мне какие-то знаки с порога кухни.

Денис зажал меня в угол лифта и больно впился мне в губы. Я вскрикнула — я чуть не потеряла сознание от восторга. Он меня не понял.

— Ага, больно? Думаешь, мне не больно?

Он со всего маху захлопнул дверцы — сначала мою, потом свою, со злостью воткнул ключи и с ходу дал высокие обороты. Машина мчалась на сумасшедшей скорости. С заляпанным грязью из луж ветровым стеклом не успевали справиться работавшие со скоростью взбесившегося маятника «дворники».

— Дура! Идиотка! Ну что ты наделала? — Он ругался матом, стучал кулаками по рулю, я пребывала в каком-то коматозном отупении. Наконец «Тойота» выскочила на Университетский и понеслась, подхваченная зеленой волной светофоров. В мгновение ока мы очутились на Киевском шоссе. Впереди один за другим рвались в небо самолеты. Денис вдруг, почти не тормозя, свернул вправо, съехал с насыпи. Потом резко рванул ручной тормоз, и мотор заглох. Нас окружал прозрачный березовый лес.

— Ну. — Он повернулся всем корпусом ко мне. — Говори, что будем делать?

— Не знаю, — сказала я и опустила глаза.

— Стыдно?

— Очень.

Мне в лицо бросилась кровь.

— Ты сделала это мне назло? — допытывался он.

— Нет. Я люблю Янеза.

— Глупости. Ну, трахнул он тебя пару раз, так неужели стоит ради этого надевать на себя цепи?

— Не надо меня оскорблять. У тебя нет такого права.

— Есть. Я сам хотел на тебе жениться. Просто я думал, мы еще молодые и нам рано связывать себя какими бы то ни было узами. Брак — могила любви. А я хотел… Черт, какая теперь разница, чего я хотел!

— Я тоже хотела, чтоб наша любовь длилась вечно. Но это оказалось невозможным.

— Почему? — Он смотрел на меня удивленно и растерянно. — Я ни на секунду не переставал тебя любить.

— Ты любил меня даже тогда, когда ласкал ту женщину, у которой сломался замок на цепочке.

— Я забыл об этом напрочь. О тебе я не смогу забыть. Никогда.

Денис потянулся ко мне губами, и я послушно подставила свои. Потом мы, естественно, занимались любовью. Неподалеку шумело шоссе, сквозь голые березовые ветки тревожно поблескивало голубое небо.