Но на улице не становится легче. Духота сжимает легкие в стальных кулаках. И я рву пуговки воротника рубашки. Дышу.

— Скажите, доктор, это… — сглатываю комок, острыми гранями режущий слизистые. — Эта...болезнь...она… — черт, как же сформулировать?

— Хотите знать, будет ли ваш ребенок таким же?

Улыбаюсь криво врачебной проницательности. Все подметил, хотя живота еще не видно. Но да, он прав. Я хочу знать, есть ли шанс у нашего ребенка родиться нормальным.

— Учитывая наследственность Руслана и его диагноз — я дам вам девяносто процентов на то, что ваш ребенок унаследует...особенности своего отца.

— Значит, есть еще десять процентов… — с какой-то отчаянной надеждой.

— Шансы есть всегда, Александра, — соглашается доктор. — Но стоит ли так рисковать?

Он больше ничего не говорит, возвращается в клинику. А я...просто иду вперед, не разбирая дороги.

Дождь обрушивается на меня тяжелыми каплями, сшибает с ног. Падаю на колени, чуть дыша. Боль рвет жилы, выжигает внутренности. Я просто горю, а дождь острыми каплями хлещет по спине, плечам. Ветер швыряет горсти холодной воды прямо в лицо. Я захлебываюсь ими и кричу. Срывая голос, распугивая прохожих. Кричу, и небеса дрожат мне в унисон. Я не помню, куда иду. Все в сплошном тумане. А когда сознание проясняется, обнаруживаю себя на деревянном полу мужской спальни, со стены на меня смотрит собственное отражение.

Эта рыжая девчонка счастливо смеется, а зеленые глаза, словно два бездонных озера. И ей абсолютно плевать на рыжие веснушки, которые здесь и сейчас не кажутся мне уродством, а чем-то необычным. То, что умники называют изюминкой. Медленно поднимаюсь на негнущихся ногах, подхожу к своему портрету. Я не была в этой комнате с шестнадцати лет. Сейчас мне двадцать пять и мне страшно, как маленькой, которой приснился кошмар. Хочется забраться под одеяло и чтобы кто-то разогнал все мои страхи.

Касаюсь пальцами изумрудного дракона, запутавшегося в развевающихся волосах меня нарисованной, и вдруг отчетливо понимаю, что единственный человек, способный разогнать все мои кошмары, сейчас сам угодил в кромешную тьму ада.

Из-за меня.

Выдыхаю судорожно, осторожно ступая вдоль расписанной фантастическим миром стены. Запоминаю каждый штрих, каждый изгиб, оттенки и тону в радужной феерии красок. Простая палитра цветов, отразившая целую жизнь. И не только сказочных драконов и дивной рыжей русалки, но и нашу.

Брызги фонтана щекочут лицо, и я смеюсь, подставляю ладонь под тугие струи, и смеюсь, наслаждаясь нежной лаской воды. Чьи-то руки закрывают глаза, и запах мандаринов раскрывает загадку незнакомца.

— Привет, Земляничка, — хриплый шепот обжигает ухо, мурашки танцуют танго по ставшей вмиг чувствительной коже.

— Здравствуй, Пепел, — улыбаюсь, губами касаясь шершавой ладони. И разворачиваюсь в его руках, носом уткнувшись в нежные цветы. Гляжу во все глаза на тугой букет незабудок.

— Это...мне? — и руки сами ложатся на длинные пальцы Руслана, обхватившие букет.

— Нет, фонтану, — фыркает Руслан. — Конечно, тебе, моя сладкая, — и притягивает меня к себе вместе с букетом. Касается губами губ. И я впервые не отстраняюсь от него, напрочь забыв, что мы стоим на центральной площади, и что нас могут увидеть. Обескураженная его жестом. Ним самим сегодня. И эти цветы. Незабудки.

— Рус, — шепчу тихо-тихо. И он с удивлением заглядывает в мои влажные от слез глаза.

— Не понял? Что за мокрота, Земляничка? — хмурится.

И я тороплюсь стереть  морщинку между его бровей, а потом смущенно уткнуться носом в голубые цветы, пахнущие горьким медом. Для меня только так.

— Я...я что-то сделал не так? — он растерян, а я чувствую себя непозволительно счастливой. И это так странно.

Качаю головой и теряюсь в его объятиях, смешивая запах цветов с его ароматом.

— Ксанка? — зовет, отстраняясь, чтобы отыскать мое лицо.

— Все хорошо, Рус, — улыбаюсь смущенно.

— Что-то по тебе не видно, — продолжает хмуриться. А я становлюсь на носочки и тянусь губами к его недоверчиво сощуренным глазам. Он прикрывает веки, позволяя мне легкий поцелуй.

— Просто мне никто никогда не дарил цветов, — признаюсь.

— Да ладно? — и смотрит недоверчиво, а я лишь пожимаю плечами. — Ты сейчас серьезно?

Киваю, даже не подозревая, на что подписалась…

Он дарил цветы каждый день. Удивлял в каждую нашу встречу, а я перечеркнула все одним махом.

Ну почему я так и не смогла его полюбить?

Я сбегаю из дома, пропахшего Русланом, в сентябрьский дождь. Бегу, позволяя дождю смыть с себя его запах, вымыть из души прошлое. Только ничего не выходит, потому что стылый взгляд и дикий смех не стереть из памяти. Он приходит во снах, зовет, утягивая в черную бездну, где нет ничего, кроме холода и боли.

И так семь мучительных дней. На восьмой я снова прихожу к нему. Игнат помогает с разрешением на свидание, но «добрый» доктор не пускает.

— Он очень опасен… — только и говорит.

А еще через два дня я получаю судебный запрет на посещение клиники. Только вот они не рассчитали, что это только раззадорит меня. И я влезаю в это дело по самое не балуй: окапываюсь в документах, перепроверяю улики, езжу на место преступления и вдруг нахожу то, чего не увидела сразу. То, что может в корне изменить все.


Выхожу из квартиры в сумерки. Дневная жара отступает, на короткие ночные часы позволяя прохладе остудить пыл уходящего сентября. В этом году особенно жаркого.

Набираю номер Игната, но кто-то толкает в спину, а телефон выпадает из рук. Чудом удерживаю равновесие, выдыхаю, чтобы через секунду вздрогнуть от холода, прорезавшего ребра. Выдыхаю судорожно, не чувствуя боли. Машинально кладу ладонь под ребра, где невыносимо холодно, словно туда всунули мешок со льдом.

— Не остановишься, в следующий раз сдохнешь, — низкий голос за спиной. Оборачиваюсь, но вижу только удаляющуюся спину в черной куртке. А на раскрытой ладони темная кровь и телефон пропал.

Кое-как выбираюсь из переулка на оживленную улицу, старательно игнорируя слабость и мушек перед глазами. У компании молодежи прошу телефон. Парни пристально меня рассматривают, но я не позволяю им найти подвох.

По памяти набираю номер Игната, называю адрес и отключаюсь. Прихожу в себя на больничной койке. Рядом бледный и злой Крушинин. Он отчитывает меня, как маленькую, а я просто рассказываю ему о том, что нашла и как это может помочь Руслану.

— Нет там ничего, — злится Игнат.

— Как нет? — изумляюсь и тут же охаю от тянущей боли в правом боку.

— Взрыв бытового газа, — выносит приговор Игнат. — И никаких следов.

— А самое главное, как вовремя, не находишь?

Игнат ничего не отвечает, все понимая и без моих вопросов. Вот только легче не становится, потому что я знаю — в той клинике, где отбывает свой срок Руслан, ему не выжить. «Добрый» доктор сделает все, чтобы Руслан никогда не стал прежним. И это ломает каждый день в больнице и потом, когда я по инерции прохожу обследования, делаю УЗИ и пытаюсь жить, хоть совершенно не понимаю, зачем.

Как только выписалась из больницы после нападения, подала рапорт, чтобы через месяц оказаться под следствием за преступный сговор с убийцей и организацию его побега, который доблестные «органы» правопорядка предотвратили еще в зачатке.

Меня допрашивали, задабривали и пугали. Мне было все равно. Даже новая жизнь, что росла внутри меня, не радовала. Наоборот, все усложняла. Потому что мать ей досталась совершенно никчемная. Да и ребенок, судя по последним исследованиям, должен был родиться с генетическим заболеванием. Говорят, все дело в наследственности. Но не отнимают надежды, убеждая в необходимости повторных анализов уже после рождения ребенка.

Но мне все равно. Мир растерял все краски, жизнь перестала радовать, а чувство вины ломало изнутри, до хруста костей и кошмаров по ночам. Ровно до тех пор, пока в моей жизни не появился Дмитрий Воронцов.


Руслан

 Глава шестая: Леся.