– Уже уходите?

Я оборачиваюсь и вижу, что Зейн и Миа поднимаются на ноги. Шелковистые волосы Миа в беспорядке падают на лицо: она заметно шатается, и Зейн ее поддерживает.

– Миа у меня такая прелесть, когда выпьет! – смеется он.

В это время «прелесть» наваливается на стол, опрокинув две кофейные чашки и пепельницу. Зейн без лишних слов подхватывает ее на руки, словно младенца.

– Сейчас, детка, сейчас пойдем домой, – мурлыкает он. – Финн, ты идешь?

– Ты иди, а я останусь.

– Уверен? Звони, если что-нибудь понадобится.

– Спасибо, что пришли! – благодарю я, убирая с дороги стул.

– А какие у вас, ребята, планы на завтра? – интересуется он, обернувшись к нам с Миа на руках.

– Все утро ищем подходящую часовню для венчания. Вместе с Надин, – вздыхаю я.

– Помоги нам бог! – добавляет Иззи.

– К сожалению, я завтра работаю, – вздыхает Рид.

– И у меня есть отмазка – завтра с утра у меня лекции! – ухмыляется Скотт и энергично пожимает Риду руку.

– А после обеда из Англии прилетает моя мама и двое друзей, – продолжаю я.

– Здорово! Значит, вечером девичник?

– Ага, у нас уже все расписано!

– Скотт, а ты будешь устраивать мальчишник?

– Э-э… ну…

– Ладно, еще успеем это обсудить, – улыбается Зейн.

– Не волнуйся, Джейми, к дешевым женщинам я его и близко не подпущу!

– Поздно спохватился, тебе не кажется? – язвит Лейла.

Я смеюсь громче всех, сообразив, что она намекает на меня.

– А мы, пожалуй, вернемся в бар к Сету, – объявляет Синди. – Кто хочет, может пойти с нами.

– Нет, спасибо, с меня хватит! Идите вдвоем.

– А ты, Финн, не хочешь к нам присоединиться?

– Нет, мне больше пить не стоит. Опасное это дело – кормить рыб с похмелья.

– Я пойду с вами! – вызывается дядя Сэм.

– Ну уж нет! – твердо отвечает Лейла.

– Да будет тебе ломаться… – и дядя Сэм тянет к ней лапы.

Быстрым точным движением Лейла хватает его за кадык Сэм хрипит и выкатывает глаза.

– Послушай, ты, похотливый старый алкаш! Твоим вонючим обществом мы сыты по горло. Ясно?

Она отпускает руку. Сэм плюхается в кресло, которое под его тяжестью опрокидывается – и мы в молчаливом восторге следим, как он катится по полу. Рид протягивает было ему руку, но тут же отдергивает, повинуясь дружному женскому хору:

– Не надо!

– Ну что, – поворачивается ко мне Скотт, – продолжим наши игры дома?

Скотт – настоящее сокровище! Ни одного прокола за весь вечер.

– С удовольствием, – застенчиво улыбаюсь я.

– Финн, тебя подвезти?

Тот колеблется, но Скотт настаивает:

– Не беспокойся, ичего, кроме пива, не пил. Пошли… Рида и Иззи мы отвозим в «Белладжо», а сами катим вниз по Хармон-авеню. По дороге узнаем много интересного о живородящих тропических рыбках: эти рыбки, живущие в Центральной Америке и Вест-Индии, оказывается, не мечут икру, а рождают живое потомство. С ума сойти…

– Вот и приехали! – говорит наконец Финн. За всю дорогу это первая его фраза, не имеющая отношения к рыбам.

Скотт тормозит у подъезда.

– Не возражаешь, если я зайду в туалет? – обаятельно улыбается он. – Понимаешь, пиво и все такое.

Финн молча вводит нас к себе в квартиру. Я чувствую странную неловкость, словно вторгаюсь в дом без приглашения, но это мимолетное чувство тут же сменяется любопытством. Я всегда представляла себе жилище Финна не иначе как в виде какой-нибудь подводной пещеры или заброшенного бассейна, и теперь мне страшно интересно узнать, есть ли у него обычные вещи, вроде холодильника или тостера?

– Вот это да! – восклицает, едва войдя, Скотт. – Ты свою квартиру не сдаешь в аренду продюсерам? Здесь можно кино снимать!

– Фантастика! – поражаюсь и я, не меньше Скотта восхищенная стильной смесью китча и крутизны. – Ой, посмотри только на бар! – И я мчусь в гостиную, чтобы разглядеть поближе хромированный шейкер, бокалы для мартини на высоченных ножках, пластмассовый ананас для кубиков льда и витые соломинки. – Какая прелесть!

Скотт останавливается в позе буриданова осла между кожаным пуфиком и асимметричным диваном – не знает, куда сесть.

– Класс, дружище! Откуда ты все это взял?

– Собирал годами – в комиссионных лавках, на аукционах. Кое-что нашел в сувенирных магазинах – там попадаются любопытные вещицы.

– Например, в «Экстравагантных товарах Сэма»? – спрашиваю я, указывая на красные настенные часы в форме игральной кости.

– Может быть, – улыбается Финн.

– А эта красотка откуда? – тыкаю я в настольную лампу с розовым абажуром в мелкий цветочек.

– Фамильное наследство, – с такой же задумчивой и немного грустной улыбкой отвечает Финн.

– Антикварная машина, антикварная мебель, антикварные безделушки… Что вы об этом скажете, доктор? – спрашиваю я Скотта.

– Очевидно, прошлое для тебя привлекательнее настоящего. Реальному миру, полному боли и горя, ты предпочитаешь мир воображаемый, срзданный твоей фантазией.

Финн задумывается.

– Без обид, приятель, – спохватывается Скотт. – Джейми такая же. Каждый приспосабливается по-своему.

– Я-то думала, у тебя с потолка будет свисать рыболовная сеть, полная ракообразных! – Я стараюсь перевести разговор на шутливый лад.

– Пошли за мной! – улыбается Финн. – Сейчас увидишь то, чего так жаждешь.

Он открывает дверь в ванную – и нас окутывает голубое сияние. Во всю длину ванной раскинулся подсвеченный аквариум с тропическими рыбами.

– Ух ты! – восхищается Скотт, прижавшись носом к стеклу и любуясь тем, как колышутся в воде медно-бирюзовые плавники. – Как хороша вон та, красная! У которой плавники как перья.

– Сиамский боец? – подсказываю я. Финн кивает.

– А по-латыни она называется:№ Вена 5р1еп<1еп5!№ Финн смотрит на меня с удивлением и одобрением.

– Я кое-что читала о рыбах… – скромно объясняю я.

Взглянув себе под ноги, замечаю, что пол в ванной усыпан ракушками и морской галькой.

– Это все – с пляжа, на котором я вырос, – объясняет Финн.

– Ты подсознательно не хочешь расставаться с детством и используешь эти предметы как напоминания о дорогом твоему сердцу времени и месте…

– Скотт, сделай перерыв! Очень красиво, Финн.

Я присаживаюсь на корточки и глажу раковины, восхищаясь их изящными изгибами и гладкой, отшли-фованной морем поверхностью. Какую красоту создает природа! У стен выстроились рядком кувшины с песком и чем-то еще, кажется, водорослями.

Взгляд мой падает на дверной засов в форме деревянной рыбки.

– А это мне подарили, – объясняет Финн. – Мне часто дарят сувениры, связанные с рыбами.

– Э-э… прошу прощения! – окликает нас Скотт, переминаясь с ноги на ногу.

– О, извини, извини! – И мы со смехом оставляем его в одиночестве.

– Хочешь что-нибудь выпить?

– Не откажусь от стакана воды, – отвечаю, входя следом за Финном в скромную чистую кухоньку, которая, по всей видимости, служит ему и столовой.

– Скотт, кажется, хороший парень.

– Да, когда не увлекается психоанализом.

– И давно вы знаете друг друга?

Он протягивает мне стакан. Я выпиваю залпом, прежде чем ответить:

– Совсем недолго. А кажется, что тысячу лет.

– Понимаю. Это прекрасное чувство. Главное, чтобы он чувствовал то же самое.

Я ставлю в мойку пустой стакан и оглядываюсь.

– А где твои картины?

– В спальне. Они не для чужих глаз.

– Мне кажется, акварельные пейзажи не очень-то сочетаются с интимной обстановкой…

– Спальня у меня совсем простенькая. Пойдем, покажу, – поколебавшись, предлагает он.

Стены, диван, подушки, покрывало – все здесь глубокого синего цвета, исцеляющего и успокаивающего. Картины лежат на большом деревянном столе, сделанном из старой двери. Обстановка и в самом деле очень простая: кровать, стол, стул, картины, несколько свечей и фотографии на стене.

– Кто это? – спрашиваю я, взглянув на снимок хорошенькой девушки в пляжном халатике на берегу моря.

– Моя мать. Здесь ей лет двадцать с небольшим. Эта фотография – моя любимая: на ней мама такая счастливая, полная жизни… – Голос его вздрагивает и затихает на полуслове.

Меня охватывает жгучая жалость – никогда не подозревала, что способна так остро чувствовать чужую боль.

– Тебе очень не хватает ее, верно?

Он моргает, стараясь сдержать слезы.

– Сегодня двадцать девятое июля. Годовщина…

Забыв обо всем на свете, я обвиваю его руками. Секунду или около того он остается напряжен – а затем вдруг расслабляется, обмякает, раздавленный своим горем. Я прижимаюсь щекой к его щеке, и слезы наши сливаются в один поток. Я целую его в глаза, в брови, в губы – что же, что еще мне сделать, чтобы облегчить его невыносимое одиночество?

– Э-гхм… у вас все в порядке?

Финн отшатывается и торопливо вытирает глаза.

– Извини, я просто…

– Ничего страшного. – Скотт по-прежнему стоит в дверях. – Если хочешь поговорить…

Финн поднимает глаза. Во взгляде его я читаю очень знакомое чувство – надежду. Дурацкую, отчаянную надежду на мудрого доктора. Что-то очень похоже испытывала и я, когда Скотт предложил мне облегчить душу. Только Финн, в отличие от меня, молчит.

– Может быть, в другой раз, – мягко говорит Скотт. – Что ж, Джейми, пойдем.

– Я остаюсь.

Финн от изумления теряет дар речи. А бедняга Скотт, совершенно ошарашенный, не понимает, что делать дальше – стоит ли следовать сценарию?

– Ладно, тогда я вас оставлю… то есть… я тебе доверяю, милая, и если другу нужна твоя помощь…

С этими словами он исчезает. А Финн стоит, словно врос в землю. Я запираю за Скоттом дверь, выключаю свет в гостиной и на кухне и возвращаюсь в спальню. Подхожу к Финну, беру его за руку:

– Пойдем в постель.

ГЛАВА 39

– Где ты пропадала, черт побери? Мы уже час тебя дожидаемся! – рявкает Надин, едва меня увидев.

– В самом деле, Джейми, – подхватывает Иззи, – у твоей сестры очень насыщенное расписание, так что на осмотр часовен нам остается всего, каких-нибудь три часа!

– Прошу прощения я…

– Не ночевала дома. Вижу, вижу. А что, расчески у Скотта не нашлось?

Я оборачиваюсь и испепеляю ее взглядом.

– Мне плевать, как я выгляжу, и плевать, где выходить замуж!

Надин ахает от ужаса – одним махом я посягнула на обе ее святыни.

– Мне надо принять душ. Если вы все еще хотите ехать, я буду готова минут через двадцать.

Иззи, сгорая от любопытства, бросается за мной следом.

– Ну что? Ты его «обратила»?

– Кого?

– Кого-кого, папу римского! Скотта, разумеется! Ты с ним трахнулась?

– А-а. Нет.

– Ну вот… – разочарованно кривится она. – А выглядишь как-то… знаешь, как будто в тебе что-то изменилось… Может, расскажешь все-таки, что произошло?

Я тяжело вздыхаю.

– Хорошо, все расскажу, но попозже. Когда эта дурацкая скачка по часовням останется позади.

– Ладно. Не беспокойся, надолго это не затянется. Я уже решила, что буду венчаться в Грейсленде, и даже десять Надин меня не переубедят!

– Здесь венчался Лоренцо Ламаз! – И Надин неодобрительно поджимает тонкие губы.

– И еще Эксел Роуз, – улыбается Иззи. – Здорово, правда?

– Да это просто хижина с беленой крышей!

– Не хижина, а церковь.

– Мне случалось видеть собачьи конуры и размером побольше, и видом поприличнее, – замечает Надин, разглядывая частокольчик высотой по колено.

– Надин, размер – не главное. У нас ведь не будет толпы гостей.

На долю секунды на лице Иззи отражается грусть. Толпы и вправду не будет. Дейв, разумеется, не приедет. Айрис ни за что не покинет свой удушливо-уютный мирок ковриков, салфеточек и обоев в цветочек На похороны она бы, может, еще поехала, но на свадьбу… Видеть свою дочь в центре внимания – да ни за что! Отец Иззи и рад был бы, но не может в разгар сезона бросить отель. И любимой тети не будет, потому что одному из ее отпрысков – юному кузену Иззи – вчера вырезали аппендицит. Приглашать дальних родственников Иззи, наученная горьким опытом, даже не пробовала. Рид, посмотрев на все это, заявил, что никого из своей семьи звать на свадьбу не станет: сейчас, мол, отпразднуем счастливое событие в интимном кругу, а настоящее торжество устроим дома, в Филадельфии.

Снята с повестки дня и двойная свадьба. Мы с Иззи, как следует все обдумав, решили, что венчаться лучше по отдельности, а потом устроить общий банкет. Стыдно признаться, но в моем решении немалую роль сыграли мысли о Кристиане: что, если он захочет похитить меня из-под венца? Две свадьбы, без сомнения, смутят его больше, чем одна…3ато банкет у нас будет шикарный! Какое счастье, что Рид богач и не жадина – что бы я без него делала? Скотт – всего-навсего студент со скромным приработком, а папа ясно дал понять, что не потратит на мою свадьбу ни гроша.