Белинда Джонс - Летим в Лас-Вегас!

Я эту картину никогда не забуду, а Аманда никогда не вспомнит. Так что у алкогольной амнезии есть свои плюсы.

– ДЖЕ-Е-ЕЙМИ-И-И!!!!!!

Три лица озаряются счастливейшими улыбками. Я бросаюсь навстречу и оказываюсь в кольце шести рук.

– Не могу поверить, что мы здесь! – визжит Аманда.

– Ты бы видела, какой стюард нас обслуживал, – вылитый Руперт Эверетт! – Это, конечно, Колин – у него слабость к мужчинам в форме.

– Джейми, доченька, какая ты у меня красавица! – А это, конечно, мама.

Я отступаю на шаг, чтобы на них полюбоваться. На маме белые носки – и, разумеется, туфли на шпильках. Мамочка, как я тебя люблю!

– А это Скотт! – представляю я своего «нареченного» и хозяйским, как надеюсь, жестом беру его под руку.

– Бог ты мой, какие белые зубы! – поражается Аманда. – Неужели настоящие?

– Боюсь, напрасно Аманда заказала в самолете двойную порцию мартини, – извиняется за нее Колин, – Рад с вами познакомиться, Скотт.

Мужчины пожимают друг другу руки и чересчур пристально, на мой подозрительный взгляд, смотрят в глаза.

– Милый вы мой! – восклицает мама. Глаза ее наполняются слезами: она крепко обнимает Скотта, шепча ему на ушко что-то вроде «Сделайте ее счастливой!», и к машине ведет, держа меня за руку.

Прежде чем отвезти нас в «Белладжо», Скотт проводит небольшую экскурсию по Стрипу. Колин и Аманда вопят, визжат и едва не выпрыгивают из машины перед каждым новым отелем, а меня снедает ностальгия: подумать только, совсем недавно и я приходила в бурный восторг при виде самых обыкновенных неоновых вывесок…

Мама не визжит и не скачет ее объемлет священный трепет.

– Всего два дня назад я брала в видеопрокате «Дивы Лас-Вегаса» – и все равно оказалась не готова к тому, что увидела. Да и как можно к этому подготовиться? – вздыхает она.

– Смотри! Смотри! – кричат наперебой мои друзья. – Какой красивый… какой величественный… какой ОГРОМНЫЙ!

Я гордо улыбаюсь, словно родитель, демонстрирующий миру гениального ребенка! Что-то типа: «Видите извергающийся вулкан рядом с «Миражом»? Моя работа!»

Все трое так и сыплют вопросами. Я отвечаю без запинки, поражаясь тому, сколько успела узнать о Лас-Вегасе, не прожив здесь и трех недель.

– Это тот самый отель «Аладдин», где Элвис венчался с Присциллой? – спрашивает Аманда.

– Не совсем. Тот отель снесли весной девяносто восьмого. Это новый, открывается через пару недель.

– Он выступал в «Хилтоне» – это здесь?

– Нет, это «Фламинго Хилтон», а Элвис давал концерт в «Лас-Вегас Хилтоне» – недалеко отсюда, на параллельной улице.

– Не могу дождаться шведского стола! – вздыхает Колин. – А лягушачьи лапки и улиток в «Париже» подают?

– Не думаю. Шведский стол – это в основном мясные блюда. Обязательно попробуйте печеные бананы – это что-то потрясающее! А вообще, по-моему, лучший шведский стол в «Белладжо». Думаю, мы сегодня там поужинаем, а потом отдохнем у нас в номере.

– Что за парень этот Рид?

– По телефону ты о нем говорила, как о каком-то диккенсовском чудаке, – замечает Колин.

Мне становится стыдно.

– Рид – настоящее сокровище. Добрый, щедрый, веселый. И выглядит не так уж плохо с тех пор, как его имиджем занялась Иззи.

– И что, он разрешил нам всем поселиться у него в номере?

– Верно. После свадьбы. Рид и Иззи уедут на Гавайи, а весь номер останется нам.

– Ах да, я не спросила – куда вы со Скоттом собираетесь на медовый месяц? – говорит вдруг мама.

Мы со Скоттом обмениваемся паническими взглядами.

– Какая досада, совсем позабыли о медовом месяце! – лепечу я.

– Зачем куда-то ехать, когда вы уже в раю? – во весь рот улыбается Колин. – Скотт, ты не знаешь здесь каких-нибудь хороших гей-клубов?

– Э-э…я?

– Ну, дорогой, ты ведь здесь живешь, наверняка слышал одно-два названия, – подбадриваю я его.

– А… ну да. Обязательно спрошу у ребят на работе. Кстати, я сейчас как раз туда направляюсь. – Он сворачивает направо. – Леди и джентльмен, добро пожаловать в «Белладжо»!

– Боже ты мой! – шепчет Колин, глядя из окна на уменьшенную копию озера Комо. – Должно быть, так чувствовала себя Золушка, когда попала на бал!

Пока гости распаковывают чемоданы, я листаю привезенный Амандой номер «Экспресса и Эхо» в поисках своей статьи.

– Теперь ты международная корреспондентка! – радостно сообщает Аманда. – Держу пари, это не последний твой репортаж для «Экспресса»! Кстати, у нашего редактора есть знакомая в одном столичном журнале, она ищет авторов на американские темы. Я дала ей твои данные, ты не против?

– Конечно, нет! – сияю я.

– Может, обсудим карьерные успехи Джейми за ужином? Умираю от голода! – ноет Колин.

Шведский стол поражает гостей так же, как поразил когда-то меня. С улыбкой и легким чувством превосходства я смотрю, как они мечутся от стола к столу, нагружая тарелки невероятными кулинарными комбинациями – шпинат в устричном соусе, козий сыр с перцем, вяленый лосось, пюре из сладкого картофеля, крабовые клешни, фаршированная индейка и целая россыпь десертов, включая и фисташковый крем-брюле, на который даже я в свое время не решилась.

Надин присоединяется к нам с опозданием и без эскорта. С нарочитой небрежностью сообщает, что Кристиан пошел в магазин помочь дяде Сэму, а затем откусывает голову официантке за то, что та, услышав слово «лимонад», принесла-таки бокал мутного лимонного напитка без газа.

– Если хочешь газировки, скажи «Спрайт» или «Севен-Ап», – объясняю я. – Американцы наших эвфемизмов не понимают, у них «лимонад» и значит «лимонад».

Тут Надин разражается такой антиамериканской тирадой, что мама, не выдержав, подхватывает ее под ручку и ведет к шведскому столу. Надин, разумеется, ограничивается салат-баром. Думаете, она восхищена богатым выбором блюд? Ошибаетесь.

– Десять разных соусов! Подумать только – десять! Не понимаю, что они этим пытаются доказать?

Моя шведскостольная истерия давно позади. Я больше не рыщу по залу голодным волком и не стремлюсь съесть все, что вижу перед собой. Почувствовав приятную тяжесть в желудке, я откладываю нож и вилку. Моим спутникам до такого самообладания еще расти и расти.

Неужто я начинаю привыкать к Лас-Вегасу?

Проходя через казино, мы слышим, как растерянная пожилая пара спрашивает охранника: «Скажите, пожалуйста, где здесь туалет?» – с таким благоговением в голосе, словно отыскивают звезду, взошедшую над Вифлеемом.

Мне не нужно прислушиваться к ответу охранника – я и так знаю, где здесь туалет. Знаю, где телефоны-автоматы, откуда можно отправить факс и как пройти на почту. Знаю, как дойти пешком до «Дворца Цезаря», где посмотреть на львов, из какого ресторана открывается красивейший вид на фонтаны. Знаю даже, в каком баре дорогая проститутка имеет возможность пролить на платье ликер «Бейли»… Как ни удивительно это звучит, но самый мишурный город на свете стал моим домом.

– Я всегда знала, что ты способна на что-то необыкновенное! – лучится улыбкой Аманда.

– Ты еще в детстве обожала приключения, – подтверждает мама. – И независимость. Терпеть не могла, когда тебя брали за руку, – всегда шла сама, впереди всех и почти не оглядывалась назад. Не то, что Надин – та от нас с отцом дальше, чем на два шага, не отходила. Я всегда знала, что ты не такая, как все.

– Подумать только, ты не верила, что найдешь себе достойного человека! – вздыхает Колин. – Слушай, если тебе надоест Скотт, отдай его мне, ладно? Я о таком парне всю жизнь мечтал!

На мгновение меня охватывает ужас и стыд. Что я делаю? Зачем обманываю самых дорогих мне людей?

– Сходим завтра в «Золотой самородок»? – спрашивает Колин.

– А я хочу увидеть огни Фримонт-стрит! – заявляет Аманда.

– И пиратский корабль на Острове Сокровищ!

– И львов в «Эм-Джи-Эм»!

– И белых тигров в «Мираже»!

Теперь я чувствую себя, словно гувернантка с выводком детворы.

– Мама?

– Что, милая?

– Знаешь, чем мы отметим прощание с девичеством?

– Доченька, обо мне не беспокойся. Голые мужчины меня не пугают. Френсис, наша преподавательница французского, однажды пригласила к себе на день рождения директора стриптиз-клуба. Правда, сам он не выходил на сцену уже лет Двадцать и очень растолстел…

– Мамочка! – смеюсь я. – Мы пойдем на Тома Джонса!

Мама поднимает руки к щекам. Сейчас она напоминает картину Эдварда Мунка «Крик», с одной лишь разницей – это крик радости.

– Джейми!! Доченька моя любимая!

Мы кидаемся друг другу в объятия. Колин обнимает нас обеих. Сбоку пристраивается Аманда.

– Фу, как банально! – говорит Надин, воздев глаза к потолку. – Ну ладно бы еще Майкл Болтон…

Бушующая толпа вносит нас в «Эм-Джи-Эм Гранд». Чтобы не потеряться, мы цепляемся друг за дружку, а чтобы не упасть, передвигаемся мелкими осторожными шажками, стараясь не отрывать ног от земли, – и не понимаем, что коллективное шарканье подошвами по паркету вызывает к жизни опасное количество статического электричества. Надин первой хватается за металлическую дверную ручку и (есть все-таки бог на свете!) получает чувствительный удар током. Она отпрыгивает, хватается за меня, но ручки не выпускает, и скоро вся наша компания трясется и дергается, словно шеренга танцоров.

Еще повизгивая, влетаем в холл, проносимся мимо автоматов с водой и газетами и на последнем дыхании врываемся в «Театр Голливуд». Ура, мы внутри! Пробегаем мимо касс, останавливаемся на минутку, чтобы поахать перед огромной фотографией Тома, подсвеченной золотыми неоновыми огнями, и оказываемся в зале.

Как мы и боялись, свет уже меркнет, и пробираться к кабинке, отделанной розовой кожей, приходится в темноте. На сцене происходит что-то несообразное: шарообразный бородач в штанах до подмышек расхаживает взад-вперед и жалуется в микрофон на своего портного. Мы обмениваемся удивленными взглядами.

– Это Макс Александер, комик, – шепотом объясняет официантка, вручая нам квадратные салфетки. – Разогревает публику. Что вам принести, девочки?

– Клюквенной водки!

Словно буддийская: мантра, заказ облетает всю нашу компанию: Аманда, Синди (Лейлы нет – она сегодня работает), Иззи, мама и я. Надин, разумеется, идет своим путем – просит газированной воды. Тем лучше если вдруг придется выплеснуть стакан ей в лицо, на платье не останется пятен.

– Кто-нибудь из вас остановился здесь, в «Эм-Джи-Эм»? – спрашивает тем временем комик Макс. – Хотите знать, большой ли у нас отель? Значит, так. Захотел я сегодня утром поплавать в бассейне. Поехал туда на такси. Пока добрался, увидел, что снова бриться пора! А по монорельсовой дороге от нас до «Боллиз» уже катались? Хотите знать, быстро ли это? Куда уж быстрее: ехал я однажды на монорельсе, а бабуся моя с палочкой шла пешком – и, как вы думаете, кто пришел первым? А чтобы пассажиры не скучали в дороге, им показывают «Список Шиндлера» – по времени как раз укладывается.

Мы прыскаем.

– А знаете, что в нашем отеле самое интересное? Думаете, львы? Не угадали: постели! Знаменитые многослойные, постели «Эм-Джи-Эм»! Считайте сами: нижняя, простыня, перина, верхняя простыня, одеяло, покрывало… В такой постели в два счета потеряешься! Так и будешь всю ночь перекликаться со своей подружкой: «Эй, ты где?» – «На седьмом уровне!»

Шутки довольно-таки избитые, но Макс так потешно изображает заблудившихся в кровати любовников, что мы невольно начинаем хохотать. Причем все. Не припомню, когда в последний раз я, мама и Надин смеялись вместе! Меня захлестывает волна нежности – прежде всего к маме, но, как ни удивительно, и Надин кое-что достается. Иззи толкает меня в бок и указывает на Аманду: та хохочет самозабвенно, закинув голову и держась за живот, словно механический хохотунчик на батарейках. Синди держится дольше всех, но смех Аманды заражает и ее, и тут открывается ещё один талант нашей стриптизерши – способность над любой, самой невинной, шуткой заливаться с таким видом, словно тебе шепнули на ушко что-то ужасно непристойное.

Мимо проходит официантка: Надин трогает ее за руку и что-то шепчет на ухо. Может быть, она ощутила тягу к приключениям и попросила ломтик лайма? Но нет, все куда интереснее официантка возвращается не с пятью, а с шестью порциями клюквенной водки!

– За этот памятный вечер! – провозглашает Надин, подняв бокал.

– За то, чтобы допиться до чертиков и наутро ничего не помнить! – добавляет Иззи.

Макс покидает сцену, и под первые звуки «Света твоей любви» леред нами является Том.

– Я хочу спеть вам, – говорит он своим чудным глубоким голосом, – самый первый свой хит, записанный в 19б4 году.

– Боже мой, я тогда была еще не замужем! – шепчет мама и почему-то вздыхает.

Том поет «Обычное дело»-, мощный, выразительный голос его проникает в душу, бьет по нервам, заставляет забыть обо всем на свете и наслаждаться каждым мгновением этого чуда.