– Нет, и знать ему не обязательно. Когда наступит срок, я уеду. Ребенок будет расти при мне, но никто, кроме нас, не узнает, кто он. Он или она получит прекрасное образование и положение, а еще у него никогда не будет оков, которые связывали нас.

Жоффруа запустил пятерню в волосы:

– Что, если Людовик откажется от расторжения брака?

– Он поймет, что это в его интересах.

– А если нет?

– Я его заставлю. – В ее голосе прозвенела стальная решимость.

– Он может решить, что ребенок от него?

– Это было бы чудо. – Алиенора горестно рассмеялась. – Людовик не приближался к моей кровати с тех пор, как мы покинули Францию. – Она встретилась с ним взглядом и не отвела глаз. – Я не жалею, что это случилось, – твердо заявила королева. – Быть может, я сама и не выбрала бы такой путь, но я рада.

Его это не успокоило.

– Сейчас на кону гораздо больше, чем когда-либо, но ты тем не менее хочешь отослать меня прочь. В Аквитании я буду бессилен что-либо предпринять.

Она отвела прядь волос с его лба нежным, ласковым жестом:

– Я знаю, это трудно, но так будет безопаснее для нас и нашего ребенка – поверь мне.

Он застонал и обнял ее:

– Я верю тебе. Это я себе не доверяю.

– Не нужно, – сказала она. – Я не потерплю, чтобы ты так говорил.

И она закрыла его рот поцелуем, когда он собрался запротестовать, и вдохнула вместо него, и этот глоток воздуха, как ей казалось, прошил насквозь ее тело до самой утробы, давая их ребенку силы и жизнь.


Глубокой ночью Жоффруа наконец покинул покои королевы, на цыпочках перейдя приемную. Алиенора его провожала, а верная Амария шла впереди, освещая путь небольшой масляной лампой, которую прикрывала рукой. Дамы спали за газовыми занавесками. У дверей Алиенора отпустила Амарию. Та присела в поклоне и тихо удалилась.

Во дворе, освещенном звездами и большим полумесяцем, сверкал темными струями фонтан.

– Да хранит тебя Господь в пути. Пусть дорога твоя будет легкой и приятной, – прошептала Алиенора. – Я буду молиться за тебя каждое мгновение.

Он легко коснулся рукой ее лица:

– Я тоже буду молиться за тебя и нашего ребенка. – У него дернулся кадык. – Я бы предпочел остаться…

– Знаю, но тогда кто-то обязательно всадил бы тебе нож в спину, даже здесь, в Антиохии. Лучше тебе уехать, к тому же по возвращении в Аквитанию тебя ждет много дел. Пока мы оба живем в этом мире, мы всегда будем вместе.

Любовники обменялись прощальным поцелуем еще у нее в спальне, но теперь он взял ее руку и поднес к губам, мягко коснувшись кожи. А затем попятился, поклонился и пошел прочь. Алиенора долго смотрела ему вслед, пока Жоффруа не пропал из виду, потом прикрыла веки, отпуская его.

Она собралась уже идти к себе, когда из тени вышел Раймунд, ступая неслышно, совсем как гепард, которого держал для охоты и который спал в его покоях.

– Племянница, – сказал он, – тебе повезло, что только я был свидетелем этого нежного прощания. Что подумали бы другие, увидев такое ласковое расставание?

Алиенора приосанилась, скрывая страх, и посмотрела прямо ему в глаза:

– Мне кажется, «повезло» – не совсем верное слово, дядя, но раз уж ты использовал его, то значит ли это, что ты не собираешься нас выдавать?

Раймунд опустился на скамью перед фонтаном и жестом пригласил Алиенору присоединиться к нему.

– Он ведь, кажется, завтра уезжает? – поинтересовался князь.

– Ты не представляешь, как трудно жить с Людовиком, – тихо, но напористо заявила она.

– Настоящий монах, – сказал Раймунд. – Со всеми склонностями и пороками, присущими монахам, да? – Он закинул ногу за ногу, а руки вытянул на спинке скамьи.

– Можно и так сказать. Я ему нужна только из-за Аквитании. Что касается остального, то он мирится со мной, считая неизбежным, но бесполезным придатком. Лично я давно перестала его уважать.

– А тот другой, де Ранкон?

Дядя говорил спокойным тоном, но ее не так-то легко было провести.

– Я бы вышла за него, а не Людовика, будь у меня выбор.

– В самом деле? – Раймунд задумался, вальяжно развалившись, словно огромный лев. – Однако для Аквитании это был бы не такой хороший выбор. Смог бы он повести за собой людей? Стали бы они считать его герцогом? Людовик хоть и оказался глупцом, но в то время выбор твоего отца был разумен. Де Ранкон не составил бы тебе хорошую партию, даже если бы ты была свободна. Я хочу отговорить тебя от такого шага.

Алиенора подавила гнев и подступившую тревогу. Она лишний раз убедилась, что правильно поступила, отослав Жоффруа домой, в Аквитанию. Королева хоть и любила дядю, но иллюзий на его счет не питала. Он был беспощадный человек, потому что только такой мог выжить в этих условиях.

– Я не глупа, – сказала Алиенора. – И смотрю дальше, чем смотрела, когда мне было тринадцать. Я приму лучшее для Аквитании решение.

– Кое-кто может посчитать Людовика несостоятельным правителем, – заметил Раймунд после паузы.

Алиенора посмотрела на свои руки.

– Это их дело, но он помазанник Божий. Решив одну проблему, они лишь создадут другие.

– В самом деле, – ответил Раймунд и продолжил как ни в чем не бывало, словно и не упомянул только что о возможности смещения Людовика с трона: – Мне все еще предстоит выведать у твоего мужа, насколько далеко он готов зайти в политических вопросах, а также согласится ли он на кампанию против Алеппо.

– Все устремления Людовика связаны с Иерусалимом. Сомневаюсь, чтобы он прислушался к твоим словам: во-первых, ты мой дядя, а во-вторых, родом из Аквитании. Ты же видел, какие у нас с ним отношения. Он не станет слушать меня, как и те, кто его окружает, хотя его брат, возможно, более способен внять голосу рассудка.

– А, Робер. Ведь у него тоже есть амбиции, полагаю.

– Да, он мог бы стать королем Франции, впрочем его отличает осторожность. Он может согласиться с твоей политикой, но не ожидай, что он станет тебя поддерживать, если только это не послужит его целям.

Раймунд забарабанил пальцами по спинке скамейки:

– А что аквитанские воины? Они останутся?

– Ты брат моего отца, они повсюду последуют за тобой… Думаю, ты и сам это знаешь. Разумеется, они предпочтут остаться со мной, нежели следовать за Людовиком.

Он закивал, вставая.

– Пора спать, – сказал Раймунд. – Нужно многое обдумать. Я поговорю с Людовиком по поводу Алеппо… И если не сумею добиться его согласия, придется найти другой способ решить проблему.

Она тоже поднялась, и дядя нежно поцеловал ее в лоб:

– Все будет хорошо, обещаю.

У Алиеноры сжалось горло.

– Отец всегда целовал меня и говорил то же самое… но это оказалось неправдой.

Раймунд язвительно улыбнулся:

– Мы оба имели в виду будущее, моя дорогая, а не настоящее.

Шорох в темноте заставил их быстро обернуться, но ничего разглядеть не удалось, а когда прислушались – услышали только плеск фонтана и тихое стрекотание цикад.

– По ночам здесь бродит много кошек, – сказал Раймунд, скривив губы, – и у всех ушки на макушке, глаза горят как фонари. Ступай к себе, быстро.

Сердце стучало как молот, когда она переступила порог. Амария ждала ее с лампой, чтобы проводить до комнаты, а Гизела сидела на своей постели с отдернутой занавеской, плохо скрывая волнение.

– Мадам!

– Спи! – велела королева тихо, но властно.

– Мадам. – Гизела мгновенно задернула занавеску.

Алиенора растянулась на кровати. Амария вышла, оставив гореть настенный светильник. Пламя мягко мигало, создавая узоры на мраморном полу, из решетчатых окон высоко над кроватью дул легкий ветерок. Алиенора долго лежала без сна, держа ладонь на животе, следила за бликами на полу и стенах, пока пламя угасало и наконец погасло совсем.


Раймунд Антиохийский вызывал у Людовика раздражение и беспокойство в равной степени. Рядом с этим высоким, сильным светловолосым человеком королю казалось, что нужно выпячивать грудь и пытаться подражать князю, но все его попытки ничего не давали.

– Нам следует нанести удар по Алеппо, – решительно заявил Раймунд. – Теперь, когда Эдесса пала под натиском турок, он представляет собой величайшую угрозу для Антиохии. Если мы сможем его завоевать, то на ближайшие годы для нас наступит стабильность.

– Я не уверен, что это хорошая мысль, – возразил Людовик. – Эдесса уже потеряна. Алеппо, быть может, и важен для вас, но мы должны прислушаться к тому, что скажут король Иерусалима и его бароны. Думаю, было бы лучше сосредоточиться на Дамаске. – Он посмотрел на Раймунда с вызовом и слегка опешил, заметив, как грозно вспыхнули голубые глаза князя.

– Это было бы глупо, – отрезал Раймунд. – Гораздо проще и разумнее сначала подчинить Алеппо, а затем разобраться с Дамаском.

– С вашей точки зрения – да, но Иерусалим может придерживаться другого мнения. – Людовик посмотрел через плечо на Тьерри де Галерана и своего дядю Гильома де Монферрата, а те согласно кивнули.

– Мы как кегли, выстроенные в ряд. Одну собьешь – повалятся другие. Эдесса уже пала, Антиохия – следующая кегля в ряду. За мной последует Триполи, а затем и драгоценное королевство Иерусалим. И все из-за не нанесенного вовремя удара.

Людовик, глядя на сжатый кулак Раймунда, с особым удовольствием произнес:

– Это вы утверждаете, но я хорошо знаю ситуацию и хочу посоветоваться с другими.

– В самом деле, сир? – Раймунд вздернул брови. – В таком случае у вас отличная интуиция, поскольку вы здесь не живете.

– Иногда помогает дальновидность. – Людовик откинулся в кресле, подражая вальяжной позе, которую часто принимал Раймунд. – Я намерен доехать до Иерусалима, исполнить свой долг паломника. Как только это будет сделано, я снова подумаю о том, чтобы начать военные действия.

– У некоторых из нас нет такого выбора, – резко заметил Раймунд. – Вы прибыли помочь, но, как я теперь вижу, не намерены ничего предпринимать.

Людовик ответил ему холодным взглядом.

– Я поступлю по своему усмотрению, а не так, как нужно вам.

Раймунд дернул кадыком, и Людовику показалось, что князь заскрежетал зубами. От этой мысли ему захотелось улыбнуться. Он мог сыграть в игру и победить этого человека, которого невзлюбил с первого взгляда.

– Сир, надеюсь, вы пересмотрите свое решение, – натянуто произнес Раймунд. – Быть может, нам следует поговорить снова еще раз, после того как у вас будет возможность поразмышлять.

Людовик опустил голову:

– Я поразмыслю над этим делом, но сомневаюсь, что передумаю.

Раймунд тихо вышел, но было видно, что он едва подавляет ярость. Людовик держался настороженно, но остался доволен. Одна мысль, что он одержал верх над Раймундом, просто отказав ему в помощи, придавала ему ощущение власти и силы. К тому же в данном случае имело значение только мнение Иерусалима.

В наступившей тишине его брат Робер прокашлялся и заговорил, сложив руки:

– Мне кажется, нам следует помочь ему захватить Алеппо. Нужно подумать о будущем, когда мы отсюда уйдем. В его словах есть смысл.

– Я не позволю выкручивать себе руки. – Людовик нахмурился. – Нет у меня к нему никакого доверия. Он немногим лучше того грека, а еще оказывает плохое влияние. Пытается задобрить людей красивыми словами, суля золотые горы, но все это ложь. Улитка хоть и дает пурпур благодаря своей раковине, но в то же время оставляет след из слизи. – Людовик напустил на себя важный вид. – Я отправлюсь в Иерусалим. Честь Христа стоит гораздо выше желаний и тщеславия этого человека.


Алиенора ждала, пока не удостоверилась, что Людовик один в своих покоях. Проведя целый час в молитвах, он теперь, перед тем как лечь спать, составлял послание аббату Сугерию, используя стиль – палочку с острым концом – и вощеную табличку.

– Я должна с тобой поговорить, – заявила королева.

Людовик высокомерно посмотрел на нее:

– Разве у тебя найдется свободное время? Ведь его целиком занимает твой драгоценный дядюшка.

Королева раздраженно вздохнула:

– Он мой ближайший родственник со стороны отца. Нам многое нужно обсудить.

– Не сомневаюсь, – фыркнул он.

Алиеноре захотелось влепить ему пощечину.

– Он прав насчет Алеппо. Ты обещал ему помочь, так почему теперь отказываешься? Неужели не понимаешь, как это важно?

– Война – мужское дело, и не суй туда свой нос. – Людовик взмахнул рукой, словно отпуская королеву. – Если он прислал тебя просить за него, то его дело безнадежно. Я прислушиваюсь к советам только тех людей, кому доверяю, а ты в их число, безусловно, не входишь.

– Ты оскорбляешь его, и ты оскорбляешь меня.