(Англия) Элизабет Чедвик - Летняя королева

– В Дамаске вы тоже не показали себя блестящим воином. Если бы вы двинулись на Алеппо, мой дядя сейчас был бы жив.

– Алиенора, ты ничего не смыслишь в военном деле, – предостерег ее Людовик.

– А ты смыслишь? Я только и вижу твои поражения в войнах одно за другим, а все потому, что тебя водят за нос твои так называемые советники. Совсем не обязательно быть мужчиной, чтобы разбираться в стратегии. Ты не оставил моему дяде ни одного шанса. Его кровь на твоих руках.

Людовик вспыхнул от таких язвительных нападок. Тьерри сжался, словно его укусила змея.

– Прошу прощения, – сказал он. – У вашего дяди был шанс, но он его упустил, и это стоило ему головы. В буквальном смысле. Эмир Шукира, насколько я понял, снес его голову с плеч, ее бальзамировали и отвезли в серебряном ларце багдадскому калифу в качестве трофея.

Алиенора вскочила и выплеснула вино из бокала прямо в лицо Тьерри.

– Ах ты, ублюдок! Убирайся вон, немедленно! Да как ты посмел!

Тьерри пронзил ее убийственным взглядом:

– Извините, мадам, я думал, что вы знаете все детали.

– В таком случае нечего было теперь их упоминать, если только не хотелось позлорадствовать.

– Тьерри, оставь нас! – велел Людовик. – Ступай, утри лицо.

Де Галеран поджал губы, поклонился королю, бросил недобрый взгляд на Алиенору и вышел.

– Зачем ты держишь его при себе? – Алиенору трясло. – Он отравляет ядом все, до чего дотрагивается. Ты позволяешь ему нашептывать тебе на ухо. Он спал в твоей палатке и в твоей постели все то время, что мы провели в походе, тогда как мне вход в твою палатку был заказан.

– Он заботится о моем благополучии так, как тебе даже не понять, – ответил Людовик, и в его голосе прозвучала холодность.

– Вот в этом ты действительно прав, – с горечью бросила Алиенора. – И тем самым он преуменьшает твою роль короля и тем более мужа. Благодаря его советам ты принял решение пойти войной на Дамаск, а другие поплатились за это. Ты только и потерял что последние остатки репутации. Всем теперь ясно, что никакой ты не предводитель войска. Мой дядя останется в памяти людей как герой, а тебя запомнят слабаком, который под чужим влиянием метался из стороны в сторону. Что касается меня, то я никогда не прощу тебя за те решения, что привели к его смерти. Никогда, сколько буду жить.

– Мадам, довольно! – Людовик расправил плечи. – Вы удивляетесь, что я запретил вам появляться в моей палатке, – так посмотрите на свое поведение. Я-то думал, что найду вас настроенной на примирение после всего, что нам выпало пережить во время путешествия, но это явно не тот случай.

– С чего вдруг вы так подумали, сир? – Внезапно она почувствовала, что осталась без сил от безысходности всего происходящего. – Ни один из нас не изменился. Я не желаю больше продолжать этот разговор. Я буду молиться за душу моего дяди, чтобы она нашла успокоение. А мне успокоения ждать не приходится.

Алиенора ушла, а он так и остался стоять в комнате, сжимая и разжимая кулаки. За дверью поджидал Тьерри, намереваясь вернуться к Людовику. Он успел вытереть лицо, но волосы впереди остались мокрые, и от него разило вином. Алиенора боялась его и в то же время ненавидела.

– Вы не заслуживаете никакого милосердия за то, что сделали! – воскликнула она срывающимся голосом. – Бог все видит, и Он вас еще осудит.

Тьерри поклонился с циничной помпезностью:

– Как и всех нас. Я не боюсь Божьего суда, ведь все, что я сделал, – защищал моего короля и служил моему Богу.

– Воистину, вы больны душой, и поступки ваши такие же, – сказала Алиенора.

Он метнул в нее взгляд, пропитанный ядом:

– Думайте что угодно, мадам, а я знаю, что́ Бог рассказывает мне про змия и вавилонскую блудницу. Король ко мне прислушивается. А какая власть у вас?

Он вошел в покои Людовика и прикрыл за собою дверь.

Алиенора сжала кулаки. Она дрожала от гнева, позора и горя. Почему только ей пришлось узнать о дядиной судьбе из уст Тьерри? Теперь его смерть всегда будет связана для нее со злорадством тамплиера. И не следовало ей сейчас стоять здесь, пока Людовик и Тьерри закрылись вместе. Хотя, с другой стороны, если Тьерри не заслуживал милосердия, то он и Людовик, безусловно, заслужили друг друга, – а она заслуживала лучшего.

Папа Евгений наклонился вперед на стуле, отчего стал казаться еще меньше ростом, крепко сжал руки и вперился взглядом в Алиенору. Это был тщедушный человечек, похожий на серую мышь в великолепном епископальном одеянии.

– Ваше преосвященство, я готова выслушать ваше решение, – произнесла Алиенора.

Вот оно наконец, завершение пути. Людовик согласился на развод и еще утром поговорил об этом с папой. С тех пор она мужа не видела, но не сомневалась, что он решил не отступать в деле о разводе. Все, что теперь стояло между нею и расторжением ненавистного брака, – несколько слов из уст этого престарелого человечка и необходимые документы.

Евгений потер подушечкой большого пальца сияющий сапфир в папском перстне.

– Как я уже сказал вашему мужу сегодня, это дело решать Богу, а не человеку, а Бог запрещает разделять тех, кого Он соединил вместе, если не считать очень серьезных и сложных случаев, которые никоим образом не имеют к вам отношения.

У папы была привычка комкать слова в конце каждой фразы, поэтому Алиенора с трудом разбирала, что он говорит, но поняла достаточно, чтобы встревожиться: беседа пошла не в том направлении, на которое она надеялась.

– Но наши родословные показывают, что между нами существуют родственные связи в третьем поколении. У нас с Людовиком одни и те же родственники.

– Разумеется, законы следует соблюдать, но иногда ими прикрываются для удобства без должной искренности. – Он говорил как старик, тонким и скрипучим голоском, но тем не менее наделенным силой, которую ему придавали в немалой степени страстность и вера. – Надеюсь, вы доверитесь Богу и не захотите вызвать Его гнев. Проявите смирение, подчините свою волю Его воле. Так я и сказал вашему мужу. – Папа предостерегающе поднял палец. – Меня очень расстроило известие, что он тоже желает развестись. Не такого поведения я ожидал от истинного сына церкви. Слишком много людей просят о разводе, тогда как им следовало бы изо всех сил стараться сберечь свой брак. Я сказал ему, что он должен пересмотреть свое решение, и он со мною согласился.

Алиенора смотрела на старика с растущим смятением.

Евгений теперь указывал пальцем на нее:

– Вы не вправе отрицать назначение Божье. Я сужу только то, что позволяет мне Господь. И сейчас я всем сердцем призываю вас вернуться к мужу, как было раньше, и вместе пойти по жизни. От вашего союза родится наследник для Франции. – Он слегка нахмурил лоб. – Вы еще молодая женщина, и вам совершенно не нужно прибегать к каким-либо уловкам в этом вопросе… Просите милости Господней за свои заблудшие мысли. – Печальная, но почти добрая улыбка коснулась его губ. – Правильно, что вы пришли сюда. Все, что от вас требуется, – решимость, а остальное можно поправить.

Алиенора была потрясена, ее охватила растерянность, но она даже бровью не повела, сохранив достоинство. Взгляд Евгения выражал сострадание и заботу, а также легкую тревогу, словно он выговаривал провинившемуся ребенку. Очевидно, что священник не собирался давать разрешение на развод; наоборот, его мысли были настроены совершенно на другое.

– Дочь моя, вам следует исповедаться и помолиться о том, что я сейчас сказал. Ваш муж тоже так поступит. И пусть сегодняшний день станет возобновлением ваших свадебных клятв с мужем, а не завершением брака. – Он протянул ей руку, чтобы она поцеловала кольцо. – И больше об этом глупом деле я слышать не желаю. Ступайте, подготовьтесь принять мужа как невеста, и вам будет дарован сын.

Алиеноре ничего не оставалось, как с почтением удалиться. Она оцепенела, не в состоянии поверить, что встреча с Евгением завершилась подобным образом. Было ясно, что папа решения не изменит. Она и Людовик оказались связанными еще крепче, чем прежде.

Той ночью Алиенора шла по коридорам папского дворца в Тускуле босая, в сорочке и накидке, ее правая рука лежала на левом запястье Людовика. Он тоже шел босой, в такой же одежде. На головах обоих сидели золотые короны, которые проехали в их багаже весь крестовый поход. Алиенора распустила волосы, и они золотистыми волнами достигали бедер. От ее тела и одежд при каждом шаге веяло ароматом роз и ладана. Людовик также выкупался и привел себя в порядок. Перед ними и позади них хористы восхваляли Господа, а помощники разбрасывали по плиточному полу лепестки роз из дворцовых садов.

В конце концов они дошли до начищенных дубовых дверей, украшенных чугунными накладками в виде завитушек и волн. Распорядитель церемонно стукнул в дверь эбонитовым посохом и, повинуясь приказу, раздавшемуся изнутри, повернул ключ в замке. Королевская чета вошла в спальню, сиявшую светом и яркими красками. Комната немного напомнила Алиеноре витражное великолепие Сен-Дени, поскольку здесь также создавалось впечатление, будто ты попал в реликварий. Во всем чувствовалась святость, и Алиенору охватил трепет и неуверенность.

Стоя у кровати, словно совершая богослужение перед алтарем, их поджидал папа Евгений. Его тщедушное маленькое тельце утонуло в белой ризе, расшитой золотом и серебром. В правой руке он держал посох с древним крестом, усыпанным драгоценными камнями, из-за которых золото почти не было видно. Рядом с папой стоял епископ с серебряным сосудом, наполненным святой водой, еще один священник держал наготове пузырек с маслом. Все здесь впитало запах ладана, но особенно кровать, белая с золотом, под стать папскому облачению. В каждой нише, в каждом углублении горели свечи и лампы, источая сладкие ароматы пчелиного воска и эфирного масла, наполняя комнату теплом. Морщинистый лоб Евгения блестел от капелек пота, похожего на хрустальные бусины.

– Дети мои, – произнес он, разводя руки в приветственном жесте; взгляд маленьких ярких глазок излучал благожелательность, – это минута возрождения, надежды и плодовитости, одобренная Господом. Я освятил кровать, на которую вы возляжете сегодня как муж и жена, а теперь я благословлю вас, чтобы вам был дарован наследник мужского пола для Франции.

По его знаку Алиенора опустилась на колени, а он дрожащим пальцем нанес ей на лоб крест священным маслом, произнося слова благословения.

– Во имя Отца и Сына и Святого Духа да совершится это, – произнес священник.

Собравшееся духовенство покинуло спальню ровным строем, распевая на ходу, раскачивая кадила и оставляя за собой струйки дыма с божественным запахом ладана.

Алиенора и Людовик остались вдвоем лицом к лицу, два чужих человека, как это было в их первую брачную ночь, и все же между ними пролегли все прошлые годы, полные боли, предательства, измены и оскорблений. Евгений хотел, чтобы они начали сначала, но Алиенора понимала, что это пустая надежда. Она опять ступала на неверный путь. За первой свадебной ночью последовал брак, вскоре превратившийся в тяжкое бремя. Что на этот раз могло измениться к лучшему? Она знала, чего теперь ждать, и от этого было только хуже.

Людовик обнял ее, привлек к себе и поцеловал крест, нанесенный маслом на лоб.

– Если это воля Божья, значит наш долг ее исполнить, – уныло изрек он. – Папа прав. Нам следует отодвинуть личные желания в сторону и вспомнить, что мы король и королева.

Алиенора легла на огромную освященную кровать с бесценным балдахином и надушенными простынями, все еще влажными после окропления святой водой, и почувствовала, что не только ее сердце, а все тело разбито. Как такое могло происходить, когда еще утром она ожидала получить разрешение на развод? Она оставалась безучастной к Людовику, но это лишь возбуждало его, поскольку неподвижная жена – послушная жена, принявшая совет папы, подчинившаяся воле Божьей.

Сама физическая близость оказалась для Алиеноры не слишком противной. Людовик полностью погрузился в свою роль, а поскольку не бывает большего благословения на супружеский долг, чем лично от папы, он без труда его исполнил, не посрамив этих стен и таинства момента. После откинулся на спину, подложив руки под голову, и любовался балдахином с легкой улыбкой на губах.

– Мы еще родим наследника, – сказал он, – и тогда все изменится, вот увидишь.

Алиенора сомневалась. Если она родит сына после этого соития, то все равно те же самые придворные будут создавать те же самые проблемы и отстранять ее от власти. Ко всему прочему она не могла представить, чтобы Людовик регулярно возвращался в супружескую постель. Это продлится какое-то короткое время, пока свежо в памяти наставление папы, а затем прекратится. Она слишком хорошо знала своего мужа. Как только блеск померкнет, Людовик вернется к иным увлечениям.