(Англия) Элизабет Чедвик - Летняя королева

Генрих подошел к окну, надевая тунику из красной шерсти с несколько обтрепанными манжетами после возни с собакой, когда они играли, кто кого перетянет. Юноша понимал, что на официальных мероприятиях важно выглядеть хорошо, однако в повседневной жизни предпочитал старую, но удобную одежду. Имеет значение только то, каков человек в этой одежде и как он использует свою власть. Его отец с этим не соглашался, впрочем одежда для отца всегда была частью его величия.

По двору носились слуги, готовясь к завтрашнему путешествию в Париж. Им предстояло подковать лошадей, начистить сбрую, проверить снаряжение, чтобы в пути все прошло гладко и ничто их не задержало. Король Людовик отказался от намерения нанести удар по Руану и вместо этого пригласил на переговоры, сославшись на болезнь, но в политике, если только не находишься лицом к лицу с противником, никогда нельзя сказать, где правда, а где предлог.

Насвистывая, Генрих пристегнул ремень, причесал густые рыжеватые волосы, наведя на голове подобие порядка, и отправился на поиски отца.

Жоффруа оказался в своей спальне. Постель заправлена, занавеси балдахина подняты, помощники и вельможи уже вовсю трудятся, а писари корпят над стопками документов. Жоффруа сидел за столом, положив одну ногу на пуфик, и внимательно читал какую-то бумагу.

– А, – произнес он, когда в комнату влетел его сын, – вот и наш лентяй явился.

Генрих плеснул себе вина и взял из корзинки на столе маленький хлебец.

– Я давно проснулся. – Он многозначительно улыбнулся.

Отец приподнял брови:

– В самом деле? Остается надеяться, что ты провел утренние часы с пользой.

Было видно, что отец и сын любят обменяться шуткой, хотя в тоне Жоффруа проскальзывало небольшое раздражение.

– Именно так. Опыт всегда полезней, как ты вечно твердишь мне. – Генрих показал на пуфик. – Что, нога опять беспокоит?

Жоффруа выглядел раздраженным. Ему хотелось, чтобы к его ране, заработанной на поле брани больше десяти лет назад, относились с должным уважением и вниманием, но без намеков на его слабость. Сын – молодой и красивый жеребец – постоянно рвался в бой. Однако Жоффруа по-прежнему держал бразды правления и не позволял своему наследнику об этом забывать.

– Не хуже, чем обычно, но лучше дать ей покой за день до длинного путешествия. – Он жестом пригласил Генриха присесть. – Нам нужно еще кое-что обсудить.

Но они уже все обсудили насчет французов. Людовик потребовал, чтобы ему передали земли Вексена на границе между Нормандией и Францией в обмен на его признание Генриха герцогом Нормандии. Кроме того, оставалось решить вопрос с мятежным кастеляном Монтрея, но, поскольку Жиро де Берле уже сидел в кандалах в их темнице, а Монтрей разрушен до основания, дело было не срочное. Правда, де Берле обратился к Людовику за помощью, не в силах справиться с анжуйскими хозяевами, но это могло послужить полезным рычагом в переговорах. Генрих был заинтересован в перемирии, надеясь купить или успокоить Людовика. Изгнание французов из Нормандии означало, что он мог сосредоточиться на Англии. И если для этого нужно было подмазать колеса примиренческими речами и отдать полоску земли, значит так тому и быть. Все еще изменится, придет время.

– Что обсудить? – Он опустился на стул против отца.

– Король Людовик затеял развод, – сказал Жоффруа. – Ему необходим наследник по мужской линии, а у него рождаются только одни девочки. Видимо, семя жены слишком сильное, а его собственное – слишком слабое.

Генрих нахмурился, не понимая, к чему клонит отец. Речь явно не шла о женитьбе на старшей дочери Людовика. Такой шаг обсудили и отвергли много лет назад.

– Разумеется, он виноват. Твоя мать гораздо строптивее Алиеноры Французской, а мое семя все равно взяло верх, и из ее утробы вышло три сына. Ты не столкнешься с такой трудностью.

Генрих уставился на отца. Кусочек хлеба, который он жевал, чуть не застрял у него в горле – пришлось его громко проглотить.

– Подумай, какую власть, какой авторитет мы получим от такого союза и насколько слабее станет Франция.

Генрих закашлялся и сделал глоток вина. Он даже не представлял, как взять в жены женщину старше себя – к тому же после другого мужчины.

– Ты ничего не скажешь?

– Я этого не ожидал, сир, – с трудом выдавил из себя Генрих, а его воображение тем временем рисовало, как он лежит в постели с потасканной каргой.

Отец вел дела с Алиенорой и Людовиком, еще когда он ходил хвостом за своей кормилицей с соской во рту. Будущая невеста представлялась ему в идеале невинной девой, моложе его, но политическая реальность требовала совершенно другого. Его пугала разница между собственным идеалом и неприглядной действительностью. Генрих пришел в замешательство.

– Побори удивление и начинай привыкать к этой мысли, – велел Жоффруа. – Я ожидаю услышать от тебя согласие.

Генрих напрягся, а отец предостерегающе поднял палец:

– Ты сам должен увидеть преимущества. Заключив этот брак, получишь Аквитанию. Твои владения протянутся от Лимузена до Пиренеев, дав тебе ресурсы продвинуться в Англии и Нормандии. Не ухватишь эту возможность – ею воспользуются другие, а ты останешься в дураках.

Генрих поморщился. Жоффруа побагровел:

– И не смотри на меня так, словно я поставил перед тобой тарелку с дохлой рыбой. Такого шанса больше не будет. Я добуду Аквитанию для своего рода. Я давно уже за ней гоняюсь. Если откажешься, то один из твоих братьев, не сомневаюсь, будет только рад принять такое предложение.

Генрих возмущенно смотрел на отца:

– Я не сказал, что отказываюсь. На самом деле ты прав. Шанс великий, просто для меня это неожиданность. Я пока не думал о женитьбе.

– В твоем возрасте я был женат на твоей матери уже три года.

– Но твой брак вряд ли можно назвать заключенным на небесах. Что ты тогда сказал своему отцу?

– Речь не о том. – Глаза Жоффруа сердито вспыхнули. – Алиенора Французская – прекрасная партия для тебя, и я больше не желаю ничего об этом слышать, понятно?

– Абсолютно, сир. Можно идти?

Жоффруа взмахнул рукой:

– Пока ступай, но позже мы еще поговорим об этом деле. Нужно как следует подготовиться, прежде чем прибудем в Париж.

Генрих поклонился отцу и успел добраться до уборной, где его вырвало тем самым хлебом, которым он чуть не подавился. Ему было ненавистно, что с ним обращаются как с ребенком, отдают приказы. Он ведь взрослый мужчина, герцог Нормандии и волен поступать, как ему хочется, а не слушать наставления отца, словно он так и не покинул детской. И тем не менее его отец прав: такой шанс упускать нельзя. Юноша вытер рот тыльной стороной ладони, а потом сжал кулак и от злости стукнул в стену.

– Что случилось? – В дверях стоял его сводный брат Амлен.

Он был старше Генриха на три года, красивый здоровый юноша с темными волосами и карими глазами. Какое-то время, до смерти при родах, его мать была любовницей Жоффруа Анжуйского. Сестра Амлена, Эмма, пока проживала в гостевом доме для женщин при монастыре Фонтевро.

– Ничего, – ответил Генрих.

Их отношения с Амленом строились на зависти и соперничестве, но в то же самое время они готовы были сражаться бок о бок против всего мира. Битвы Генриха становились битвами Амлена, а если дело доходило до стычки между Генрихом и двумя его законнорожденными братьями, Амлен всегда принимал сторону Генриха – соблюдая собственный интерес, если не по другой причине.

– А мне кажется, тут что-то не так.

– Это частное дело между мной и нашим отцом. – Генрих понимал, что ничего не может сказать даже Амлену. – Скоро сам все узнаешь.

Амлен надул губы, решая, обидеться или нет.

– Господи, нужно выбраться отсюда. – Генрих шагнул из кабинки уборной. – Поехали, прокатимся вместе.

Амлен оживился:

– У тебя не осталось дел с отцом?

– Нет, – сквозь зубы процедил Генрих. – Мы обсудили с ним больше чем достаточно.

Амлен пожал плечами, довольный, что поедет с братом, поскольку ничего так не любил, как скакать во весь опор на добром коне, когда ветер в лицо. Можно было в очередной раз бросить вызов брату. Обычно побеждал Генрих, но в редких случаях Амлену удавалось его опередить, и это того стоило.

Сегодня, однако, Генрих мчался, словно его преследовали по пятам псы из ада, и Амлену пришлось глотать за ним пыль. Он понимал, что Генриха очень сильно рассердили, но чем именно – оставалось теряться в догадках.

Генрих беспокойно вышагивал по комнате, отведенной ему с отцом в Большой башне. На стенах, украшенных фризом с цветочным орнаментом, висели гобелены хорошего качества, тяжелые и плотные. В нише между окнами разместился столик с шахматной доской, рядом с которой лежал псалтырь на тот случай, если вдруг ему или отцу захочется почитать. Все было обставлено с большим вкусом и в то же время роскошно – совсем другого ожидал Генрих от Людовика Французского. Хотя, по всей вероятности, гостевой занималась королева – тем интереснее, ведь появлялась возможность оценить ее личность.

Жоффруа сидел на кровати, потирая больную ногу.

– Помни, ни слова никому о другом деле. К нему следует подойти с величайшей деликатностью.

Генрих взял в руки арфу, извлек пару нот.

– А я, значит, по-твоему, не деликатен?

– Просто напоминаю, что́ стоит на кону, только и всего, – раздраженно ответил Жоффруа.

– Я знаю, что́ стоит на кону, сир. Я не ребенок, нуждающийся в наставлениях, как и вы не старик, впавший в детство.

Жоффруа вспыхнул, в его взгляде сверкнула молния. Однако он предпочел сделать вид, будто сын его рассмешил.

– Зато ты все такой же дерзкий щенок. Я запрещаю тебе выходить на первый план. Нам нужно заручиться согласием Людовика.

– Я буду кроток как ягненок, – пообещал Генрих с насмешливым поклоном.

Отец фыркнул, не поверив ему ни на секунду.

Людовик восседал в великолепном резном кресле в своих покоях, а перед ним расстелили ковер, чтобы удобнее было опускаться на колени тем, кто выражает свое почтение. Генрих разглядывал того, чье место он займет в постели герцогини Аквитанской, если осуществится их план. В свои тридцать с небольшим Людовик Французский оставался красивым мужчиной с поразительно светлыми волосами и синими глазами. На первый взгляд у него было открытое славное лицо, но за приятной внешностью угадывалась замкнутая натура. В его голове могли роиться какие угодно мысли – или вообще никаких. Недавняя болезнь оставила свой след, отсюда и впалые щеки; он выглядел усталым и бледным, но бодрился. Его правая рука лежала на скипетре, украшенном горным хрусталем и золотом, а на среднем пальце правой руки сверкал подходящий по стилю перстень с реликварием из горного хрусталя.

Генрих опустился перед Людовиком на колени, но для него это была пустая формальность, знак того, что он уважает власть. Людовик, конечно, помазанный король Франции, но в то же время обычный человек, причем далеко не всесильный.

Король поднялся и даровал каждому поцелуй в знак примирения. Юноша сосредоточился на том, чтобы ничем не выдать своих чувств. Когда губы короля слегка коснулись его щеки, Генрих приложил все усилия, чтобы не вздрогнуть. Было в этой секунде что-то завораживающее, но неприятное. Молодой человек понимал, что затеял опасную игру и дело тут гораздо серьезнее, чем дипломатический обман. Он не хотел оказаться в ситуации, когда, подобравшись совсем близко к противнику, случайно выдаешь свое присутствие.

– Надеюсь, вы приходите в себя после болезни, – заботливо произнес Жоффруа, как будто вовсе не он чуть раньше рассуждал с Генрихом о том, что будет, если Людовик не оправится после кори и умрет.

– Благодарю вас. С Божьей помощью, я в порядке.

– Рад слышать, сир, – продолжил Жоффруа, – но ваше нездоровье, по крайней мере, дало нам возможность начать переговоры, а не сражаться.

– В самом деле, – поддакнул Людовик. – Лучше хранить урожай в амбарах, чем сжигать его в полях.

Генриху с большим трудом удавалось сидеть смирно и не дергаться, пока шел обмен банальностями. В Англии урожаи его сторонников постоянно подвергались сожжению на полях. Ему нужно было поехать туда и разобраться с этим, но сначала предстояло решить трудности с Людовиком.

Из темницы привели Жиро де Берле, по-прежнему в кандалах. Это был один из самых неприятных моментов предстоящих переговоров. Железные оковы растерли его запястья, от него разило темницей Анже, в которой до сих пор томилась его семья.

Людовик сел прямо, дипломатическая улыбка исчезла с его лица.

– В чем дело? – возмутился он. – Зачем вы привели этого человека ко мне в цепях?