(Англия) Элизабет Чедвик - Летняя королева

Лицо Алиеноры обдало жаром.

– Да, – сказала она и удалилась с придворными дамами, чувствуя смятение.

Его прикосновения сегодня вечером взволновали ее больше, чем она ожидала. Впрочем, Алиенора давно уже спит одна, а он вроде бы искренне в ней заинтересован. И дело тут не только в политике. Если Генрих не окажется полным мужланом в спальне, то брачная ночь обещает быть приятной.

Пока дамы стелили постель и зашторивали окна, она опустилась на колени перед маленьким алтарем и помолилась, надеясь, что сделала все правильно перед Богом и Аквитанией. Ей хотелось заключить союз равных, чтобы они с Генрихом соединили свои умения. Она стремилась заполучить для своего дома единомышленника и поддержку. Ей хотелось детей: сыновей и дочерей, которые в итоге примут на себя ее роль.

Прежде чем подняться с колен, она поклялась сделать этот брак хорошим. На этот раз ей все удастся.

Генрих, не нуждаясь в долгом сне, ушел к себе гораздо позже. Он продолжал общаться с баронами из Пуату, находя с ними общие интересы и решая, кому можно доверять, а к кому стоит присмотреться. Герцог намеренно действовал открыто, ясно давая понять, на что способен, словно предупреждая, что с ним шутки плохи, хоть он и молод.

В конце концов он ушел спать и даже помолился перед сном – наспех, но тем не менее искренне. Генрих поблагодарил Господа за неожиданный подарок. Алиенора оказалась привлекательной, хоть и на девять лет старше, а еще она его заинтриговала. Она была совершенно не похожа на Элбургу. Впрочем, одна из них – любовница, другая – жена, их отношения к нему нельзя сравнивать.

Вспоминая, как поначалу с неохотой думал об этом браке, он печально улыбнулся. Быть мужем Алиеноры и герцогом Аквитанским может оказаться не так уж плохо – во всех смыслах.

Алиенора и Генрих торжественно бракосочетались в соборе Сен-Пьер в Пуатье. Колонны нефа обвивали цветы, что растут на юге в разгар весны. Лилии, розы и жимолость добавляли свой аромат к запаху ладана, поднимавшегося с клубами дыма к небесам. Алиенора во второй раз надела кольцо на безымянный палец, во второй раз принесла клятву. На горе и радость…

Выйдя из собора, Генрих повернулся к ней лицом и поднес ее руки к губам.

– Моя жена, – сказал он. – Теперь перед нами целая империя, где мы будем править, воспитав династию.

Слова больше пристали хвастливому незрелому мальчишке, но из его уст они звучали по-другому. Это было серьезное заявление о намерениях, и ее охватила дрожь радостного возбуждения, потому что в эту секунду, стоя на крыльце собора, все казалось возможным.

По знаку Алиеноры вперед вышел слуга и надел на нее перчатку для ястребиной охоты, а главный сокольничий преподнес одного из белоснежных тальмонских кречетов.

– У вас с собой перчатка? – спросила она Генриха.

Тот оглянулся, и Амлен передал ему перчатку, присланную Алиенорой в письме с предложением. Генрих надел ее, и Алиенора осторожно пересадила кречета ему на запястье.

– Это Изабелла, – объяснила она. – Я дарю ее вам как символ нашего брака. Только правители Аквитании имеют право охотиться с этими птицами.

Генрих нежно погладил пальцем белую грудку птицы:

– Изабелла… – Он смотрел на нее с восторгом, который не угас, когда Генрих перевел взгляд на Алиенору.

– Самки сильнее самцов, – заметила она, не показывая ему, как глубоко тронул ее этот взгляд.

– В самом деле? В таком случае хорошо, что я знаю, как обращаться с этими благородными созданиями, – обронил он с легкой улыбкой.

Она вскинула брови:

– Интересно будет посмотреть на ваш метод.

– Надеюсь вас не разочаровать, мадам. – Генрих поклонился.

Алиенора кивнула:

– Я тоже на это надеюсь.

Во время свадебного пира Генрих был внимателен к Алиеноре. Перед ними стояла доска с мясом, которое он умело разрезал и правильно подал. Он улыбался гостям, для каждого у него находилось дружеское слово, но при этом Генрих сохранял достоинство правителя. А еще очень мало пил, чему Алиенора была рада. Она знала, что происходит с молодыми людьми во хмелю, и не желала возиться с пьяным мужем в первую ночь.

– Какая она, Англия? – поинтересовалась Алиенора у Генриха. – Мне всегда казалось, что это холодная земля, окутанная туманом.

– Это тоже случается. Когда с моря накатывает туман, то кажется, что ты находишься на краю света, но влажный воздух и дожди сделали эту землю зеленой и цветущей.

– Только поэтому вы мне ее рекомендуете?

Он рассмеялся, качая головой:

– Еще это земля короля Артура. Существует легенда, по которой сам Христос бродил там во времена своей юности. Англия пахнет свежестью и морем. Люди там живут отважные, но зимой там не холоднее, чем здесь. У англичан хорошая юридическая система, разумное управление, а свое благосостояние они заработали на шерсти. Когда мой предок Генрих был королем, страна процветала. Стефан де Блуа все промотал, но если как следует заняться хозяйством, то она снова возродится до величия. – Лицо его приняло суровое выражение. – Все мое детство родители старались сохранить мои притязания на Англию и Нормандию. Я не посрамлю их трудов и одержу победу над узурпаторами.

Алиенора прежде не видела его таким оживленным; до сих пор он сдерживал свои эмоции, и эта открывшаяся в нем черта ее заинтриговала.

– Это великий шаг, – сказала она.

– Так и есть. – Он чуть отстранился, снова превращаясь в любезного кавалера. – Вот почему мне нужна исключительная жена, которая меня поддерживала бы и рожала сыновей для продления династии.

– Людовику я подарила только дочерей.

Он покачал головой:

– В этом целиком его вина. От меня родятся сыновья, не сомневайтесь, и наша империя протянется от границ Шотландии до самых Пиренеев, а наше влияние будет ощущаться гораздо дальше, поскольку мои родственники занимают многие троны, включая иерусалимский.

Она отметила про себя его самонадеянность, но в то же самое время поверила ему, и от этого по ее жилам, словно теплое вино, растеклось радостное предчувствие.

Церемония препровождения в спальню прошла официально и достойно, без бурного веселья. Это серьезное дело с точки зрения династии и политики. Один или двое попытались было расшуметься от выпитого вина, но их тут же усмирили. Постель усыпали лепестками светлых роз, а столбики балдахина украсили зелеными гирляндами. Возле кровати на маленьком столике со скатертью расставили вино и легкие закуски, спальню хорошо освещали свечи и лампы, заправленные ароматизированным маслом.

Алиенору и Генриха по отдельности раздели за ширмами их помощники, после чего подвели друг к другу в ночных сорочках. Епископ вновь связал их руки епитрахилью, как уже делал на церемонии бракосочетания, и благословил обоих, нарисовав крест на лбу каждого святой водой. Кровать также щедро окропили, после чего Алиенора и Генрих возлегли на нее. Только тогда гости удалились, оставив их вдвоем.

Генрих повернулся к Алиеноре и коснулся ее волос.

– Это цвет римской монеты, – сказал он и поднес прядь к своему лицу, чтобы вдохнуть аромат. – Пахнет как цветочный сад, посыпанный пряностями. Я весь день хотел это сделать.

Алиенора подалась ему навстречу, прошептав:

– Таких духов больше нигде не найти. Я привезла их из Иерусалима.

Их губы почти касались. Его рука отпустила волосы и слегка дотронулась до шеи.

– Они меня пьянят, – прошептал он. – Ты такая красивая.

Его слова пролились бальзамом на ее душу. Она медленно развязала тесемки на его рубашке.

– А ты молодой лев.

Он отстранился, чтобы стянуть рубашку, и она впервые увидела его тело – гибкое, юное, но очень сильное. Алиенора поняла, почему он так легко справляется с мощным боевым конем и правит людьми. Это действительно был молодой атлет – широкоплечий, с загорелым плоским животом. Легкий пушок золотисто-рыжих волос образовал на его груди крест, спускаясь узкой дорожкой к подвернутому поясу штанов, которые он надел под рубашку. Внезапно у Алиеноры пересохло во рту, все тело заныло, готовое к неге. Это было вожделение, не любовь, и в то же время нечто большее, чем похоть, ибо освящено церковью. К тому же оба сознавали свой долг успешно завершить брачную церемонию.

Мужчина сжал ей лицо мозолистыми ладонями и поцеловал. У него была мягкая борода, а губы еще мягче. Она ответила на его поцелуй и обняла руками за шею. Генрих потянулся к подолу сорочки и снял ее через голову. Алиенора почувствовала, как он возбужден.

Она не осталась неподвижной, поскольку ей хватило пассивности с Людовиком, а теперь она хотела быть равной. Алиенора поцеловала Генриха в грудь и слегка прикусила тугой сосок. Тот охнул и прижался к ней бедрами. Их разделяла лишь тонкая ткань, что действовало дико возбуждающе. Женщина перешла к его другому соску, а затем вернулась к шее. Он снова поцеловал ее, на этот раз крепче, увереннее. Она потянулась к тесемкам его штанов, развязала их и спустила вниз, а потом не удержалась от восхищенного возгласа, ибо он был великолепен и действовал гораздо смелее, чем вялый Людовик.

Генрих сдавленно засмеялся:

– Я готов и желаю исполнить свой долг, если ты готова исполнить свой.

Мужчина потерся бородкой о ее шею. Теперь пришла его очередь покусывать и ласкать. Алиенора буквально тонула в неге. Он перекатился на нее, и она ощутила его необузданный молодой пыл. Генрих содрогнулся, закрыл глаза, а она смотрела на него, пытаясь определить, насколько его хватит. Без лишнего промедления она направила его в свое тело и с радостью приняла.

Он охнул и задрожал, потом приподнялся на руках, замер на секунду и обрушился на нее с поцелуями. Она гладила его бока, проводя пальцами по ребрам, изгибам мускулистых ягодиц.

Генрих начал двигаться. Алиенора ожидала, что он быстро дойдет до финиша, но он проявил сдержанность и выносливость. Когда наконец завладел ее ртом, не прекращая сильных толчков, он довел ее до экстаза. Она припала к нему, вонзив ногти в его бицепсы и цепко обхватив ногами, пока он отдавал ей свое семя.

Задыхаясь, он отодвинулся от нее и нежно поцеловал.

– Полагаю, у нас не будет никаких трудностей во всем, что касается спальни, – сказал он с усмешкой.

– Не будет, – согласилась она.

Он обладал чувственностью и любил свое тело – не то что Людовик. Занимаясь любовью с Генрихом, она снова стала женщиной и поняла, что если будет думать об этом слишком долго, то расплачется, чего никак не стоило делать в его присутствии. Она ведь должна быть равным партнером.

Покинув постель, Генрих принялся расхаживать по спальне, словно пес, изучающий новую территорию. Его волосы поблескивали при свете свечей. Он взял с серебряного подноса финик и съел, рассматривая на стене гобелен со сценой соколиной охоты.

– Эта спальня принадлежала моей бабушке, – потягиваясь, пояснила Алиенора. – Помню, как она принимала здесь придворных, когда я была совсем ребенком.

– Я слышал рассказы о ней и твоем дедушке. – Он огляделся с удивленным блеском в глазах. – Неужели ее действительно звали Данжеросса?

– Да кто о них не слышал? – Алиенора дернула плечом. – Скандалы преследовали их, словно тени. Ради деда она оставила своего мужа, и они жили одной страстью, превратившейся чуть ли не в болезнь.

Она набросила на плечи одеяло и покинула кровать, чтобы плеснуть вина в кубок. Упоминание о бабушке заставило ее подумать о Петронилле, которая пошла в Данжероссу. Плохо, когда ты одержим чем-то или кем-то.

– Так ее прозвал дед, и, насколько я помню, она всегда откликалась на это имя, но по-настоящему ее звали Амоберга.

– Откуда же взялось прозвище?

– Слишком непредсказуемой и дикой она была. Они с дедом питали друг к другу страсть, выходящую за границы разумного, – это действительно напоминало какое-то сумасшествие. Но девочками мы любили развлечения, которые она устраивала в своих покоях. Любили слушать ее истории, когда она пребывала в хорошем настроении, но мы также и боялись ее, боялись той темноты, что поселилась в ее душе.

Генрих призадумался, но промолчал.

– Дед построил эту башню, чтобы разместить всех домочадцев, но эта комната всегда принадлежала только ей. Моя вторая бабушка удалилась в аббатство Фонтевро.

– Там аббатиса моя тетка, – сказал Генрих. – Сестра моего отца, Матильда. А моя сестра Эмма живет там в светском доме для женщин.

– Сестра?

– Да. Сводная. У них с Амленом одна мать, так что Эмму в основном растила тетушка.

– Она собирается стать монахиней?

Генрих покачал головой:

– Нет, если вдруг у нее не проявится к тому склонность. Хочу попросить тебя об одном одолжении: пока я буду в Англии, навести ее в Фонтевро.