(Англия) Элизабет Чедвик - Летняя королева

Вечером на третий день возле Генриха несла бдение Алиенора. Он был по-прежнему жив, но так же плох, никаких улучшений. Она взяла его руку, загоревшую под летним солнцем, но бледную выше кисти, покрытую светло-золотыми веснушками и золотистым пушком волос.

– Как же ты построишь свою империю и оставишь после себя след, если будешь так лежать? – спросила она мужа. – Как ты увидишь своих сыновей, которые вырастут высокими и сильными? Как ты заведешь дочерей, если уйдешь сейчас?

Алиенора не знала, слышит ли он ее, но его грудь резко поднялась и опала.

– Ты станешь почти королем, – с горечью заметила она, – а это хуже, чем вообще им не стать. Даже Стефан преуспел лучше… даже Людовик. – Голос ее дрожал. Через минуту она отпустила его руку и подошла к сундуку у подножия кровати. Распахнув его, достала меч прапрапрадеда Генриха, обернутый пурпурным шелком. Очень осторожно размотав тонкую ткань, взяла в руки ножны и вынула из них меч. Сталь тускло блеснула, холодная, как зимнее утро. Алиенора подошла к мужу и вложила ему в руку меч, сжав его пальцы вокруг эфеса. – Это твое. Бери и владей, иначе он заржавеет в чужих руках.

Схватив его другую руку, она прижала ее к своему животу, где зародилась новая жизнь. А потом склонила голову и помолилась.

Проснулась Алиенора через несколько часов, когда сквозь ставни пробивался рассвет, касаясь меча и порождая тусклый блеск вдоль всего лезвия. Во рту у нее пересохло, глаза слипались. Рука супруга показалась ей холодной, и на одну ужасную секунду она решила, что его душа ночью покинула тело. Генрих не мигая смотрел на нее.

– Почти король, – прохрипел он. – Это что за оскорбление такое?

Алиенора охнула, дотронулась до его щеки, которая оказалась слегка теплой.

– Худшее, какое только может быть, – пробормотала она дрожащим голосом, едва смогла дышать. – Надеюсь, мне никогда больше не придется применять его к тебе. – Алиенора поднесла к губам больного чашу с разбавленным вином. – Хочешь пить?

Генрих неловко отхлебнул, пролив немного себе на грудь. Она промокнула капли салфеткой. Сердце его больше не билось о грудную клетку, а кожа была прохладной там, где ее касался воздух. Алиенора подтянула повыше одеяло.

– Боже мой, – просипел он. – Такое чувство, словно у меня в груди полно ржавых гвоздей.

– Ты нас напугал, – сказала Алиенора. – Мы подумали, что ты умираешь.

– Мне снилось, будто я тону, но море было огненным. А еще орел отрывал по кусочкам от меня мясо и скармливал их своим птенцам, но они были и моими птенцами тоже. – Он выпил еще, на этот раз увереннее, а затем взглянул на меч, лежавший у правой руки. – Что он здесь делает?

– Я положила его сюда прошлой ночью, чтобы помочь тебе бороться, потому что ничто другое уже не помогало – ни молитвы, ни мольбы. Я видела, как ты ускользаешь от меня, а меч тянул тебя обратно. – У нее задрожал подбородок. – Ты был так близок к смерти, любовь моя, и сам этого не понимаешь, но те, кто ухаживал за тобой, понимают.

Алиенора знала, что борьба не окончена. Одна минута просветленного сознания еще не означала полного выздоровления. Им придется быть очень осторожными еще много дней, а с Генрихом, конечно, сладить будет сложно.

Когда пришла императрица, Генрих снова спал, но Алиенора могла сообщить, что ему удалось проглотить несколько кусочков хлеба, размоченного в молоке, и что лихорадка отступила. Меч был опять заперт в сундуке, а одеяла аккуратно расправлены на груди Генриха.

– Слава богу! – Матильда перекрестилась и присела на табуретку возле постели больного. – Я всю ночь молилась Святой Деве, чтобы лихорадка прошла, и Дева сжалилась надо мной, прислушалась к мольбам матери!

Алиенора прикусила язык и ничего не сказала о мече.

– Как хрупка человеческая жизнь. – Императрица вытерла глаза длинным рукавом платья, а потом выпрямилась и взяла себя в руки, приняв горделивое и властное выражение. – Теперь я подежурю. А ты ступай и поспи, дочь моя.

Алиенора взглянула на бледное лицо свекрови, темные круги под глазами, сухие губы:

– Вы тоже не спали.

– Это не важно, мне часто в жизни приходилось не спать по нескольку дней подряд. Ты носишь ребенка, тебе нужно быть вдвойне осторожной. Сейчас моя очередь.

Пока Генрих выздоравливал, Алиенора проводила время у его постели. Для того, кто всю жизнь фонтанировал энергией, было непривычным лежать целый день, позволив времени и покою приносить исцеление. Алиенора кормила его в кровати, соблазняя вкусными кусочками мяса на шпажках, мелкими пирожными с тыквой и заварным кремом. Она рассказывала ему забавные истории и приводила актеров и музыкантов поиграть для него. Читала ему разные книги – серьезные тома о законе и правосудии и легкие произведения из истории и мифологии. Человек начитанный, он уже многие из них знал, но с удовольствием слушал снова – ему нравилось звучание ее голоса и экзотический акцент Пуату, с которым она говорила на нормандском французском. Алиенора играла с ним в шахматы, и счет у них был равный. Она рассказывала ему, что творится при дворе, и они обсуждали будущую кампанию против Тулузы, планируя стратегии по примеру шахматных партий.

День ото дня Генриху становилось лучше. К нему вернулся аппетит, и он снова занялся делами, созывая баронов и рыцарей в свою спальню и ведя с ними беседы столько, сколько хватало сил. Настало утро, когда Алиенора пришла, но мужа в спальне не увидела, а его слуги застилали постель и сметали крошки со стола возле окна.

– Господин сказал, что поедет на верховую прогулку, – сообщил камердинер Генриха, – и что если он вам нужен, то увидится с вами и императрицей за ужином.

Тогда Алиенора поняла – все вернулось в привычную колею. И хотя она радовалась, что Генрих снова здоров, где-то в глубине души сожалела о тех минутах, проведенных вместе в этой спальне, когда выхаживала его, потому что он опять будет растрачивать жизнь, которую чуть не потерял, а времени на собственную жену ему не хватит.

Холодным октябрьским утром Алиенора потягивала имбирный отвар, приготовленный Амарией, пока дамы надевали на нее теплую одежду. Впервые за несколько месяцев ее с утра не тошнило. Живот, еще неделю назад плоский, теперь округлился, и ее новое платье из ярко-коричневой шерсти было чуть собрано впереди вокруг красного плетеного пояса, чтобы подчеркнуть это обстоятельство.

Накануне Генрих лег спать поздно, а встал рано, жизнь била в нем ключом, и уже не верилось, что всего шесть недель тому назад он чуть не умер. Сегодня ему предстояло поехать в Ториньи и разобраться с мятежными вассалами. Алиеноре хотелось удержать его при себе хотя бы еще одну неделю, но она понимала, где границы возможного.

Алиенора послала Эмму за маленьким Гильомом и его няней, но няня пришла без подопечного.

– Мадам, ребенка забрал герцог. Он сказал что-то о конюшнях, – объяснила она.

Алиенора велела подать ей плащ и спустилась во двор, где Генрих скакал по кругу на кобыле Гризель, а маленький Гильом сидел впереди него. По двору разносился восторженный визг малыша, хватавшего поводья, а его отец сиял от гордости и хохотал. Генрих оделся в дорогу: туника, а поверх нее стеганый подлатник, который сейчас защищал его от резкого ветра. Маленький Гильом был завернут в отцовский плащ.

Увидев жену, Генрих развернул коня и подъехал к ней:

– Я давал нашему наследнику первый урок верховой езды. Он быстро учится.

– Еще бы! Он успеет стать умелым наездником к тому времени, как ты вернешься… если, конечно, ты не хочешь взять его с собой.

– Не возьму, пока он не научится пристегивать чулки к подштанникам, ставить палатку и молчать, когда нужно, – хмыкнул Генрих, передавая жене малыша.

Тот завопил и потянулся обратно к отцу и лошади. Алиенора чмокнула сынишку и быстро отдала няньке.

Генрих спешился и взял жену за руку.

– Надеюсь вернуться в Руан до праздника святого Мартина.

– Береги себя. – Алиенора погладила его руку, которую он оцарапал о колючий куст во время охоты два дня тому назад. – Я буду молиться за тебя.

– А я буду молиться за тебя и наших сыновей. – Генрих дотронулся до ее живота, а затем, зажав лицо жены в ладонях, поцеловал.

Это было искренне, но она видела, что мысли его далеко, на бескрайней дороге, а ее он уже покинул.

Визиты Алиеноры в аббатство Бек к императрице были скорее обязанностью, чем желанием проводить время в компании свекрови, но сегодня, по крайней мере, все оказалось терпимо. Маленький Гильом недавно сделал первые шаги, и Матильда поощряла его в этом новом занятии, сияя от гордости, пока он ковылял от нее к Алиеноре и обратно.

Алиенора принимала успокаивающую ванночку для ног с травами и ароматическим маслом. Маленький Гильом захотел поплескаться в воде, но императрица отвлекла его кусочком хлеба с медом.

Женщина прижала руку к животу.

– Весь в отца, – сказала она, усмехнувшись. – Я считала Гильома активным, но этот ни секунды не дает мне покоя.

Императрица улыбнулась и взяла внука на колени, чтобы покормить.

– Я сомневалась, когда ты заключила брак с моим сыном, стоило ли нам так рисковать, – призналась она. – О тебе ходили разные слухи, пусть даже необоснованные, а за пятнадцать лет брака всего две дочери. Но ты хорошо преуспела – пока.

Алиенора в душе возмутилась. До чего же парадоксальная женщина: то такая внимательная, что предлагает расслабляющую ванночку, то вдруг портит удовольствие резким и покровительственным тоном.

– Я тоже сомневалась, стоит ли игра свеч, – ответила она. – Быть может, я выхожу за мальчишку, пытающегося поступать по-взрослому. Но, к счастью, мои сомнения рассеялись, как, надеюсь, и ваши.

Императрица было обиделась, но ее черты тут же смягчились.

– Мне кажется, мы обе пришли к пониманию, дочь моя.

Но не к любви, подумала Алиенора, хотя и этого хватит.

Внезапно у дверей возник шум, и Эмма открыла ее задохнувшемуся гонцу, который с трудом сообщил, что привез важную новость.

Императрица и Алиенора испуганно переглянулись. Одна передала внука няне, а другая поспешно вытерла ноги и надела мягкие туфли. Боже милостивый, что, если Генрих снова заболел? Что, если он ранен… или того хуже?

Вестник, ослабевший от ветра и заляпанный грязью, вышел вперед и опустился на колени.

– Дамы, – сказал он, обращаясь к обеим, – я привез новость от архиепископа Кентерберийского. – Он сглотнул и взял себя в руки. – Четыре дня тому назад в Дувре от кровотечения умер король Стефан… – Он протянул послание с печатью Теобальда Кентерберийского.

Императрица выхватила письмо и сломала печать. Пергамент дрожал у нее в руке, пока она читала.

– Как долго я этого ждала, – проговорила она, прикрыв рот рукой. – Целую вечность. Я знала, наступит день, но теперь… – У нее задрожал подбородок. – Генриху было чуть больше, чем сейчас моему внуку, когда я начала борьбу. Все эти годы… все эти долгие, долгие годы… – Из ее глаз брызнули слезы.

Алиенора оцепенела. Она ожидала, что Стефан проживет еще достаточно, – за это время они разберутся с Тулузой, воспитают детей на теплом и веселом юге. И вдруг перед ней возникла совсем другая перспектива. Она не знала англичан. Ни их обычаев, ни их языка, если не считать нескольких слов. Она рассчитывала, что займется всем этим в возрасте Матильды и к тому времени будет готова. Алиенора с трудом сглотнула и стиснула зубы. Ребенок в ее утробе перевернулся. Она обратилась к гонцу, по-прежнему стоявшему на коленях, и велела ему подняться.

– Мой господин знает? К нему послали вестников?

– Да, мадам. Они выехали одновременно со мной.

– Ступай подкрепись. Отдохни немного и будь готов снова отправиться в путь, когда понадобится.

Гонец поклонился и вышел.

Женщины смотрели друг на друга, понимая, что грядут необратимые перемены. Лицо Матильды было мокрым от слез, которые лишь подчеркивали венозную сеточку и морщины.

– Я так долго к этому шла. Такое ощущение бывает, когда толкаешь плечом застрявшую повозку, а она начинает внезапно двигаться, и ты падаешь в пустоту. – Императрица подошла к окну и распахнула ставни, впуская серый октябрьский день. – Мой сын – король. Наконец он наденет корону, которую украли, когда ему исполнилось два года.

Алиенора с трудом осознавала важность известия. Она еще раз станет королевой. В свою первую ночь они говорили об империях, но теперь все это становилось реальностью.

Невестка сопровождала императрицу, чтобы прочитать благодарственную молитву Господу в Руанском соборе. Имперская корона, которую Матильда привезла из Германии почти тридцать лет тому назад, поблескивала на алтаре – массивное украшение из сверкающего золота, переливающееся мозаикой камней различных цветов и размеров, от изумрудов с ноготок младенца до сапфира с маленький кулачок.