И, как всегда в подобных случаях, когда воинственное настроение Аманды резко сменилось упадком сил, она бросилась за утешением к Шику. Да, они поссорились и даже собрались разводиться. Но это ничего не значит! Сейчас Аманда повинится перед ним, и он обнимет ее своими крепкими руками, погладит по голове, как ребенка, успокоит... А потом она, подпитавшись его силой, его мощной здоровой энергией, вновь обретет уверенность и сможет сама противостоять этому мерзкому и опасному шантажисту.

Однако в полицейском участке Аманду ждало разочарование: Шику там не было, а Кабесон сказал, что не знает, где его искать.

Аманда, еще секунду назад чувствовавшая себя маленькой беспомощной девочкой, в одно мгновение преобразилась. Гнев и ярость наполнили ее, и она едва ли не с кулаками набросилась па Кабесона:

— Ты никогда ничего не знаешь, идиот! У вас тут полный бардак! Твой начальник — не комиссар полиции, а полный болван! Так и передай ему!

— Вы имеете в виду моего сына? — услышала она у себя за спиной голос Сервулу.

— Ах, это вы? — обернулась к нему Аманда. — Ну, конечно же, речь идет о Шику! Ведь это он — сын личного шофера Зе Паулу! Наверное, я сошла с ума, когда согласилась выйти за него замуж!

— Так что вы хотели ему передать? — оставаясь внешне спокойным, тем не менее, с вызовом спросил Сервулу.

Аманду взбесил его дерзкий тон, и она, забыв, что шла сюда мириться с Шику, выпалила:

— Скажите своему бестолковому сынку, что слушание в суде назначено на завтра! Наконец-то мы получим развод!

— Хорошо, я передам, — спокойно ответил Сервулу, чем вызвал еще больший гнев Аманды.

— И заодно скажите ему, что после развода он может прямиком отправляться к своей наезднице! Пусть сменит профессию и тоже станет пастухом! Потому что как комиссар он — полный ноль. И не только как комиссар!..

— О, вспомнил! — вдруг подал голос Кабесон. — Он как раз туда и поехал — на ферму Селены Ферейры!

— Ничтожество! Я убью его! — не помня себя закричала Аманда. — Клянусь, он ответит мне за это оскорбление! Предатель, подлец! Убью!

Сервулу попросил Кабесона выйти, оставить их с Амандой наедине. Тот воспротивился, и тогда Сервулу произнес угрожающе:

- Делай, что говорят!

Кабесон нехотя повиновался.

Аманда же продолжала поносить Шику последними словами:

- Мразь! Негодяй! Кобель! Развода не смог дождаться — помчался к своей скотнице!

— Хватит оскорблять моего сына! — потребовал Сервулу. — Я этого не позволю!

— Да кто ты такой, чтобы позволять мне или запрещать! Совсем спятил? Не хватало еще выслушивать замечания от прислуги, от верного раба этой чокнутой Изабел!

— Не смейте оскорблять дону Изабел!

— А ты не смей затыкать мне рот! Отправляйся к своему олуху-сыночку и его грязной девке! Уверена, ты с ней поладишь, потому что все вы — плебеи! И скажи ей, пусть зря не позорится и отзовет свой безумный иск, потому что ни один судья не поверит в то, что она может быть моей сестрой! В это ведь даже ты не веришь? Признайся!

— А мне незачем верить: я и так знаю, что Селена вам не сестра! — неожиданно произнес Сервулу, вложив в эту фразу все негодование, которое он слишком долго сдерживал.

— Что-что? — растерялась Аманда. — Ты оговорился или я ослышалась?

— Нет, оговорки тут не было, — подтвердил Сервулу. — Селена вам действительно не сестра. Но я не сказал, что она не дочь Тиноку!

— Да ты и вправду свихнулся! Наверное, у Изабел это — заразное, — подлила масла в огонь Аманда, еще больше распалив обычно сдержанного Сервулу. — Дочь моего отца, но не моя сестра?! Бред какой-то!

— Тиноку вам не отец, — пояснил Сервулу так, словно влепил Аманде пощечину.

— Ты соображаешь, что несешь? Может, ты пьян?

— Нет. Я отвечаю за свои слова. Поэтому, пожалуйста, перестаньте рассуждать о том, кто с кем должен общаться: вы ведь и сами без роду-племени!

— Такого просто не может быть!

— Может! И вам следует свыкнуться с этой мыслью, потому что я сказал правду. Селена — дочь Тиноку, а вы — нет!

— Ты специально говоришь это, чтобы меня обидеть?

— Нет. Я открыл вам правду, чтобы вы поостереглись обижать других людей. Я отлично помню, как Тиноку пришел домой с младенцем на руках и передал его доне Илде. Она никак не могла забеременеть!

— Ложь!

— Поэтому он и сошелся с Камилой — в нем говорила задетая мужская гордость!

— Замолчи!!! Я не верю ни единому твоему слову!

— Спросите у матери! — посоветовал ей Сервулу и вышел.

Илда так огорчилась, услышав, о чем ее спрашивает Аманда, что попыталась вообще уйти от разговора.

- Дочка, это все не имеет никакого значения! Я не хочу даже слышать то, о чем ты говоришь!

Такая реакция матери лишь убедила Аманду в том, что Сервулу ее не обманывал, и она потребовала подробностей.

Неохотно, после долгих уговоров, Илда, наконец, решилась на тяжкие для нее воспоминания:

- Мы были женаты больше года, но я все никак не могла забеременеть. А в те времена считалось, что проблемы такого рода могут быть только у женщины, но ни в коем случае не у мужчины. Мы ездили к специалистам в Рио, Сан-Паулу, но у меня ничего не находили. Причина была в Тиноку.

- А Лижия, а Селена? — не удержалась от вопроса Аманда.

— Это было потом, когда он все-таки согласился, пройдя курс лечения. Тиноку был так уязвлен своей, как он считал, неполноценностью, что вообще какое-то время избегал меня. Мы спали в разных комнатах...

Потому он и связался с Камилой...

— Ладно, не будем об этом, — недовольно поморщилась Аманда. — Расскажи лучше, как у вас появилась я. Где вы меня нашли?

— Тебя взяли из детского дома. Отец ездил туда один, сам выбрал тебя и привез домой... Ты была такая красивая, беленькая! Глазки...

— Избавь меня от подробностей! — прервала ее Аманда. — Вы должны были рассказать мне все значительно раньше.

— Отец считал иначе. Он очень привязался к тебе и вел себя так, будто ты и вправду была его дочерью. А меня едва допускал к тебе.

— Так может, я и в самом деле — его родная дочь, только от какой-нибудь другой женщины? Ну... как Селена... — с надеждой произнесла Аманда, но Илда вынуждена была ее разочаровать:

— Нет, у меня есть документы об удочерении.

— Где они? Покажи!

Илда принесла свидетельство об удочерении. Аманда дрожащими руками взяла его, прочитала и, скрипнув зубами, сказала Илде:

— Вот этой бумажки у нас в доме никогда не было! Ты поняла меня? И разговора нашего тоже не было! Я ни о чем тебя не спрашивала, а ты не отвечала мне!

- Да-да, конечно, — охотно поддержала ее Илда. — Ты для меня всегда была родной дочерью. Я люблю тебя ничуть не меньше Лижии.

— Ладно, хватит сантиментов! — грубо оборвала ее Аманда и удалилась в свою комнату.

Илда же поспешила к Сервулу и обвинила его в невиданной жестокости. Она не могла понять, почему он, молчавший столько лет, вдруг решил открыть Аманде тайну, которая так больно ее ранила.

Сервулу объяснил Илде, что заставило его так поступить:

— Если уж вы заговорили о жестокости, то более жестокого человека, чем Аманда, я просто не знаю. Несколько лет я безропотно терпел все унижения, которым она подвергала моего сына. Но сегодня Аманда перешла всякие границы: клялась, что убьет Шику! Ее нужно было остановить!

— Неужели ты поверил в ее угрозы? Аманда нервная, неуравновешенная, это правда. Но она не способна на преступление!

— Простите, дона Илда, но вы, кажется, плохо знаете свою дочь. Аманда жестокая и мстительная.

— К сожалению, я знаю, насколько она уязвима, — вздохнула Илда. — И теперь, после того, что ей стало известно, я просто боюсь за нее.

— Что ж, вы защищаете свою дочь, а я вправе постоять за своего сына, — ответил на это Сервулу.

Илду его ответ огорчил.

— Я рассчитывала на твое понимание, но, похоже, только зря потеряла время. Теперь мне остается лишь надеяться, что тебе все-таки не удалось разбить жизнь моей дочери!

Глава 21

После смерти Зе Паулу прошло достаточно много времени, а его завещание так и не было найдено. Ланс предположила, что он вообще мог его не оставить — попросту не успел. Гуту же был другого мнения: если уж отец записал столько видеокассет, предвидя скорую — правда, не насильственную — смерть, то уж о завещании он наверняка позаботился. Только припрятал его где-нибудь шутки ради, чтобы подразнить своих наследников.

— Мне кажется, он нарочно так поступил, чтобы мы не перессорились тут из-за наследства, а занялись делом и наладили работу на фабрике, — сказал Артурзинью.

— Да, похоже на то, — согласился Гуту. — Отец все рассчитал. Но теперь, когда мы более или менее поправили финансовое положение семьи, он должен был бы уже подать какой-то знак относительно завещания.

Надо потребовать у Сервулу оставшиеся кассеты! Я думаю, там мы и найдем информацию о завещании.

Когда же он заговорил об этом с Сервулу, тот наотрез отказался давать единственную оставшуюся у него кассету кому-либо, кроме Изабел.

- Но ты же сам знаешь, как действуют на нее эти кассеты! — продолжал убеждать его Гуту. — Слава Богу, мама перестала сейчас о них спрашивать. Будем надеяться, ей все-таки удастся выздороветь.

— Вот тогда я и отдам доне Изабел ту кассету, — заявил Сервулу. — Пойми, я обещал Зе Паулу исполнить его волю.

—— А какой была эта воля? Может, в планы отца входило свести маму с ума? Он тебе ничего на сей счет не говорил?

— Ну, как ты мог такое подумать! — возмутился Сервулу.

— Так и я же говорю об этом! Отец предвидел многое, но, как оказалось, не все. Жизнь внесла свои поправки, и мы должны с ними считаться. Скажи, если бы мама не заболела, ты бы уже отдал ей ту, последнюю, кассету?

—Да.

— Ну, так о чем мы спорим? Давай ее мне, и дело с концом, — подвел итог Гуту.

Сервулу вынужден был уступить.

На этой кассете Зе Паулу и впрямь говорил о завещании. Как выяснилось, оно лежало на самом видном месте, где его никто и не подумал искать.

Согласно завещанию, все дети получали равные доли капитала, только для Жуди были оговорены дополнительные условия. Она могла пользоваться завещанной ей мастерской Зе Паулу, но не имела права ее продать.

Такое ущемление дочери в правах Зе Паулу объяснял просто: молодая, легкомысленная, все сразу же и промотает.

Жуди, конечно же, обиделась. Расплакалась. Убежала из дома и целый день бродила по побережью, пока братья не отыскали ее.

— Он же, по сути, не оставил мне ничего! — говорила Жуди плача. — Разве так можно поступать с собственным ребенком?

Братья могли ей только посочувствовать.

— Ты можешь сдавать студию отца, которую он тебе завещал, — посоветовал сестре Гуту. — Все равно она стоит без дела. Надо переоборудовать ее и впустить жильцов.

— Точно! — подхватил Артурзинью. — Ты гений, Гуту, я не устану это повторять! У тебя, Жуди, будет неплохой доход, которым ты сможешь пользоваться сразу же, как только мы сдадим студию.

Успокоенная Жуди вернулась домой.

А вскоре в семье Мерейра де Баррус произошло еще одно важное событие: Изабел проснулась вся в слезах и сказала детям, что Зе Паулу... ушел.

Все восприняли ее сообщение настороженно, опасаясь, что это всего лишь очередной сдвиг в помутившемся сознании матери, но Изабел пояснила, что видела Зе Паулу во сне и он сам просил отпустить его душу.

— Мне было очень больно, я плакала, но ваш отец умолял меня... И я поняла, что не имею права удерживать его возле себя. Мы обнялись на прощание, и он тихо ушел...

С того дня Изабел перестала говорить о Зе Паулу как о живом и начала быстро поправляться.

Билли уже вторые сутки находился в Рио-де-Жанейро, куда его вызвал Силвейра.

Босс был недоволен «романтиком и вольным стрелком».

— У меня нет оснований не доверять тебе, с твоими рекомендациями и послужным списком, — говорил он Билли. — Но что это за странная привычка стрелять в своих? Ведь ты ранил Эзекиела, убил нескольких его охранников!..

— Я не могу считать Эзекиела «своим», — возразил Билли. — Он же отъявленный преступник и психопат! Ты лучше спроси с него за то, что он натравил на меня целую роту бандитов. Я просто вынужден был защищаться!

— Уже спросил, не волнуйся. Но за тех убитых я все-таки вычту какую-то сумму из твоего вознаграждения. И учти: мое терпение кончается. Ты вышел на след драгоценностей?

— Нет. И я уверен, что никто из семейства Мерейра де Баррус ничего о них не знает. Я прослушиваю все их разговоры. Это такая тоска! Говорят о фабрике, о деньгах, о здоровье матери, а также о любовных интрижках...