Первой все же опомнилась «Ева», она подняла с травы упавшую простыню и набросила себе на плечи.

— Оденьтесь, — мягко улыбаясь, обратилась она к голому юноше. Тот отправился за ширмы, ответив ей нежной, заговорщеской улыбкой.

«Странно, — думала Лизавета Сергеевна, одеваясь, — как все сейчас легко и просто! Могла ли я вообразить себе в Москве, что буду расхаживать по берегу нагишом и целоваться с мальчишкой? Но это так, оказывается, естественно, как все здесь: эти сосны, эти облака, эта вода…» Про главное она боялась пока думать и оставила на потом угрызения совести.

Nikolas, уже одетый, с расстегнутым воротом и спутанными волосами, приблизился к ней решительно. Он взял ее лицо в свои ладони, нежно прикоснулся губами к ее губам и тихо, но внятно произнес:

— Я люблю вас.

Лизавета Сергеевна, не ожидавшая такого оборота, попыталась защититься от нахлынувших чувств:

— Но ваша тайна? Дама сердца?

Мещерский был серьезен, и взгляд его приобрел то самое интригующее странное выражение. Он повторил:

— Я люблю вас.

— Нет-нет! Вы годитесь мне в сыновья, вы же понимаете это! Это невозможно, нет. Как вы не понимаете? Это смешно в конце концов.

Nikolas пристально смотрел ей в глаза, затем резко повернулся и быстро пошагал по тропинке в сторону дома. Лизавета Сергеевна не знала, как ей быть: догнать юношу, утешить его, вернуть то чудесное состояние, которое объединяло их только что? Но она не решилась…

Надо было идти заниматься привычными делами: вот-вот должен явиться с докладом староста, повар ждал распоряжений, Мавра уже поставила самовар. Предстояло обсудить с детьми подарки для Маши, подыскать ткань на занавесь и еще много, много всяких больших и малых дел, которые поглощали время и жизнь Лизаветы Сергеевны. «Что же я совсем забылась? Не девочка уж!» — укорила она себя. Однако, подходя к дому, почувствовала, как счастлива видеть Nikolas (принявшего строгий и замкнутый вид), его милые родинки, его нежные губы, вкус которых еще оставался на ее устах. Юноша направлялся в беседку до завтрака. Помахав книжкой и бросив на ходу: «Тетушка приехали, там очень шумно», он исчез среди листвы.

Кажется, ее застали врасплох. Подруге будет достаточно одного взгляда, чтобы понять творящееся в душе Лизаветы Сергеевны. Придется ей все рассказать. «Какая же я счастливая! Вот и Таня приехала», — уже ни о чем не думая, она бросилась к дому, на ходу отжимая косу.

— Хотела нагрянуть прямо на именины, — целуя подругу щебетала Татьяна Дмитриевна, — но потом решила явиться накануне, так хочется поболтать всласть, mon ami. Да и приготовиться надо бы.

Постепенно просыпаясь, появлялись обитатели дома, здоровались, шумели, собираясь к завтраку на воздухе.

— Итак, завтра у вас спектакль и маскерад! Я привезла с собой домино, но не выдавай меня, shere amie, — Татьяна Дмитриевна, как всегда, была готова «с корабля на бал». — Такое роскошное домино, тебе я обязательно покажу. А что ты приготовила? Надеюсь, это не секрет?

Не дожидаясь ответа, она продолжала:

— У тебя нынче много молодежи, это весело. Ах, mon ang, я столько должна тебе поведать! Вот только стряхну с себя пыль и вся твоя. А где же мой Сержинька?

Татьяна Дмитриевна удалилась к себе «стряхивать пыль», а хозяйка дома с головой ушла в хлопоты дня. Сначала доклад, затем завтрак, распоряжения о работах в саду, теплицах, на полях, о ремонте. Надо послать мужиков к о. Владимиру, там какие-то работы в церкви — и так бесконечно. Среди всей этой суеты и деловитости время от времени в душе молодой женщины всплывало совершенно детское чувство неизбывного ликования: «Он меня любит! Он любит…»

Слушая монотонный и безнадежно скучный отчет старосты, она думала о своем, уставясь в раскрытый адрес-календарь. Надо было делать усилие, чтобы сосредоточиться.

— Сена накошено 5000 пудов, соломы на подстилку вдоволь, при хорошем корме скота позему к весне будет довольно и хорошо. Все работы в поле идут гладко. Лошадей надо прикупить. Соседи прислали поваренка в обучение. Лен надо сеять на будущий год, окромя ржи, это выгодно нынче. Десятина льна дает на худой конец 200 рублей. Проньку надо отдать в солдаты, совсем спился с кругу…

— Ну, добро, — не выдержав, Лизавета Сергеевна отослала старосту, сделала нужные распоряжения и полностью отдалась, наконец, во власть подруги. Несмотря на детскую ревность и попытки молодежи втянуть дам в свои развлечения, им удалось уединиться в гостиной для долгой, обстоятельной беседы.

Лизавета Сергеевна испытывала отрадное чувство, доверяя тайну сердца близкому существу, она так истомилась в своем вынужденном одиночестве, не имея возможности открыться кому-либо. Татьяна Дмитриевна внимательно слушала импровизационную исповедь и даже не перебивала, что для нее было весьма не просто. Наконец, рассказ завершен. Где-то на дне души Лизаветы Сергеевны осталась некая опустошенность, легкое чувство досады на себя, какое бывает, если много говорить.

— Позволь тебя поздравить, ma shere, ты не просто влюблена, — дала себе волю Татьяна Дмитриевна, — судя по всему, этот мальчик глубоко тронул твое сердце. Это любовь, mon ang, и не пытайся уверить меня в обратном. Мало того, любовь взаимная. Боже мой, кажется это настоящий роман!

Лизавета Сергеевна прижала холодные ладони к пылающим щекам:

— Скажи же мне откровенно: я смешна и нелепа в роли соблазнительницы? У меня такое чувство, что я жестоко поплачусь за все…

Татьяна Дмитриевна была готова к наступлению:

— Mon amie, ты вся расцвела, ты живешь, что еще надобно? Супротив нравственности ты не идешь, не так ли? Мальчик холост, ты — вдовая, дай себе волю! Не так часто случается любовь в нашей жизни, уж поверь мне… — она картинно вздохнула и даже умолкла на какое-то время, дав подруге возможность возразить.

— Ну, душенька, ты только представь, что заговорят обо мне! Или ты считаешь, что я могу себе позволить роман, и об этом никто не узнает? Да нет же. Я не умею таиться, а другого способа я не вижу. Я должна справиться с собой и поставить на место юнца. И так уже Александров Бог весть что готов выкинуть, как бы до дуэли не довели!

Татьяна Дмитриевна внимательно посмотрела в лицо подруги и изрекла трагическим голосом:

— Так ты готова отказаться от любви, посланной тебе небом, и отдать это сокровище, то бишь Николеньку, какой-нибудь пустышке, холодной светской развратнице или, еще хуже, дворовой девке?! Подумай хорошенько. Молодой, сильный мужчина вот уже месяц живет на лоне природы, питаясь только надеждами. По девкам не бегает, как Волковский, влюблен в тебя без памяти, а ты мучаешь его и даже готова его вовсе отвергнуть!

Эта обличительная речь повергла бедную женщину в смятение:

— Но… его тайна? Ведь что-то он скрывает.

— Тебе что за дело? Nikolas благороден, у него не может быть никакой порочащей его связи или мрачного секрета, поверь мне.

Лизавета Сергеевна чувствовала, что Таня права.

— Так ты отказываешься от него? Да или нет? — продолжала наступление безжалостная подруга.

Лизавета Сергеевна мучительно искала ответ:

— Я… я не знаю. Нет, я знаю, что не должна компрометировать себя, иначе все рухнет…

— Тогда я им займусь, — хладнокровно заявила Татьяна Дмитриевна.

— Как? — тут же возопила несчастная женщина. — Неужели ты способна на такое коварство?

— Где здесь коварство, mon amie? Я внесу в его летний отдых здоровое начало.

Лизавета Сергеевна подавленно молчала под пристальным взглядом непреклонной подруги, потом выдавила из себя:

— Ты не сделаешь этого.

— Сделаю, будь покойна. Я-то знаю, на что способен ревнивый человек! — произнеся эту загадочную фразу, она чмокнула тихую подругу в щечку и бодро направилась в сад.

Лизавета Сергеевна не знала, как поступить: бросаться ли вслед за ней или положиться на волю провидения. «Все мужчины таковы, — заранее сердилась дама на ни в чем не повинного Nikolas, — Они будут вам клясться в вечной любви, но стоит только появиться в их поле зрения более доступному предмету, прощай любовь! Тут же отдаются в плен искусственных приманок… Неужели и он, он даст себя соблазнить?.. Но Таня какова! После всего, что я рассказала!»

Она окончательно расстроилась и удалилась к себе под предлогом головной боли. Не вышла к обеду, отказалась от прогулки и катания на лодках и, мучая себя, не имея сил ни на какое дело, металась по комнате, заговаривая с собой вслух.

— Что же произошло? Таня права: я веду себя, как собака на сене. Нет, я не должна выдавать своего смятения, ведь ничего не случилось. Ничего!

Старательно причесавшись и тщательно продумав свой наряд, Лизавета Сергеевна вышла к ужину, твердо решив не обнаруживать свои чувства. Молодежь за столом весело обсуждала предстоящий праздник. Приготовления велись весь день, дом ходил ходуном: вынимались старые вещи из сундуков, зачем-то посылалась экспедиция в деревню, дети мастерили костюмы, репетировали спектакль. Но нынче вечером было решено музицировать и танцевать.

Лизавета Сергеевна держалась мужественно, ничем не выдавая своих мук, хотя сразу приметила первые шаги подруги: Татьяна Дмитриевна выбрала место за столом возле Nikolas и постоянно обращалась к нему, кокетничала совершенно бесстыдно, как казалось Лизавете Сергеевне, и требовала ухаживать за ней. Юноша, как всегда, был предупредителен и внимателен к даме, отвечал на ее вопросы, улыбался, жаля в самое сердце молодую женщину, наблюдающую за ним. Хвостова заговорщески подмигнула подруге, когда та вошла. Она была тоже во всеоружии: изысканно причесана и одета к лицу. Ревнивый взгляд влюбленной женщины отмечал каждую деталь. Вот Nikolas склонился к даме, слушая ее, и их головы соприкоснулись, вот он улыбается мягкой, снисходительной улыбкой, как Ангел из ее сна. Она заметила также, что Александров поглядывает в сторону Мещерского довольно злобно, хотя молчит.

— Maman, а Nikolas обещал нам спеть «Жил-был король когда-то»! — похвастала маленькая Аннет.

— Ах да, mon ami, я еще не слышала его голоса, — тут же подхватила Татьяна Дмитриевна, — поэтому попросила Николеньку спеть, и он любезно согласился, — она подарила племяннику нежный взгляд, который, конечно, больно задел ее подругу.

«Коварная, жестокая Таня, зачем она так? — молча стонала Лизавета Сергеевна. — А Nikolas совсем не смотрит в мою сторону, он обижен до сих пор или… или уже пленен ею?» Она так погрузилась в свои размышления, что не слышала, о чем говорят за столом и включилась только тогда, когда доктор Крауз обратился к Мещерскому с вопросом:

— Что скажите вы, как человек, постигающий естественные науки?

Nikolas пожал плечами:

— На мой взгляд, это бездоказательно. Все вычисления и гипотезы требуют убедительных обоснований. Пока их нет. Существующая теория надумана, взята с неба, простите за дурной каламбур. Обитаемость Луны — это большой вопрос по сей день.

Лизавета Сергеевна поняла, что речь идет о прошлогодней сенсации — предположении об обитаемости Луны. Мещерский продолжал:

— Нынче весьма популярны Кабалла, алхимия Парацельса, магнетизм Меснера, но это все не наука. Я предпочитаю эмпирические доказательства. Влияние планет на человека, конечно, возможно, но все нужно доказывать.

— Значит, в гипнотизм вы тоже не верите: — неожиданно для себя спросила Лизавета Сергеевна.

— Гипнотизм как воздействие на человека определенных сил, безусловно, существует, — отвечал Nikolas. — Но это только медицинский факт, доктор может подтвердить.

Крауз снисходительно улыбнулся и ничего не сказал.

— А если не медицинский факт, а… — Лизавета Сергеевна замялась в поисках нужного слова, — из области чувств, сердечных отношений?

— Вы говорите о магнетизме личности? Но это тоже можно истолковать с точки зрения медицины.

— И только? — Лизавета Сергеевна внимательно смотрела на Мещерского, отчего тот несколько смутился, но ответил:

— Я не берусь судить о явлениях мира духовного, в это замешаны небеса. Христос безусловно обладал магнетизмом небесного происхождения. Иногда такое случается между людьми.

Татьяна Дмитриевна мгновенно внесла в разговор легкомысленную ноту:

— Ты говоришь о любви, mon sher? Конечно, это иногда случается между людьми.

Все засмеялись. С другого конца стола, где сидела молодежь и сложилась своя беседа, воззрились на них. Сергей громко произнес:

— Мещерский, не морочь дамам головы своей ученостью. Бьюсь об заклад, ты прочел уже целую лекцию о…

— О высокой любви! — зло усмехнувшись, добавил Александров. Налимов громко захохотал.

Лизавета Сергеевна видела, как напрягся Nikolas, еле сдерживая себя. Татьяна Дмитриевна не дала назреть скандалу: