— Кузине-то привет передать?

— Передай! — безразлично ответил Банан и вдруг вспомнил, как в первый же их раз Леля, посмотрев на него, сказала:

— Странно, обрезанный, а не еврей!

Он начал что-то путано объяснять про деда-врача посчитавшего нужным удалить его крайнюю плоть еще в раннем детстве, года в четыре, но она засмеялась, без всякого стеснения провела рукой по головке и тихо проговорила Банану на ухо:

— Но это же хорошо! Значит, мне с тобой можно!

Теперь бы она, наверное, так не сказала: муж, дети; а Лелин кузен Лева встречал Максима у выхода из зоны паспортного контроля аэропорта Бен-Гуриоп, чтобы посадить в свой комфортабельный «фиат-пунто» и отвезти в город Хайфу, близ которого находится городок Акко, в котором завтра в восемь вечера Банану предстоит встретиться с некоей Марго.

С той самой Марго, что сейчас обслуживает последнего клиента в кабинете на двадцать восьмом этаже офисного здания, расположенного в пригороде Тель-Авива — Рамат-Гане. Махон, или иначе говоря, клуб здоровья, где она работает, занимает половину последнего этажа с отдельным выходом на крышу. В ее кабинете есть душ, есть кровать, есть, как ни удивительно, офисный стол с компьютером, а еще кресло.

И клиенту приспичило в кресле.

Марго механически приподнимается и опускается, мягкие толстые пальцы крепко сжимают ее талию. На правом безымянном — большой золотой перстень с черным камнем. Пробивающееся сквозь жалюзи солнце играет на его гранях, иногда лучик отражается и зайчиком прыгает по противоположной стене — окно находится как раз с той стороны, где у клиента перстень.

При виде солнечного зайчика Марго разбирает смех, но она сдерживается и продолжает имитировать страсть, учащенно дышит; на самом деле ей хочется одного: побыстрее принять душ и поехать домой, в Акко, к родителям, полдня проваляться в постели, а вечером пойти в «Абу-Кристо», куда — если не соврал — прикатит черный диджей с «Летучего голландца». С диджеем она познакомилась в Эйлате в конце минувшего мая.

Тогда ее нанял в эскорт один тип из России, вечером они погрузились на «Голландца», тип не вылезал из казино, а она пошла в клуб, где этот черный здоровяк отплясывал с микрофоном, ну а потом…

Хорошо бы это «потом» повторилось завтра; по крайней мере, когда она попросила его сделать ей больно, он не отказался, вытащил из джинсов широкий кожаный ремень и полоснул по ягодицам.

Полоснул так мастерски, что красная отметина исчезла совсем скоро — русский ни о чем не догадался.

Впрочем, она тоже русская. По матери.

А значит — не еврейка.

Полукровка, механически движущаяся в кресле.

Вверх, вниз, вверх, вниз.

Похоже на отжимания в армии, с М-16 за спиной.

Как ни странно, в армию ее взяли.

А может, как раз не странно: там все были равны, и чистокровные, и такие, как она.

По крайней мере, она тут легально.

У нее имеются паспорт, карточка социального страхования, даже банковский счет. И налоговый номер. Все как положено.

Счет пополняется, когда наберется необходимая сумма, Марго уедет.

Ей всего двадцать три, она будет учиться.

Она хочет во Францию, хотя все тут жаждут в Америку.

Почти все.

Этот козел никак не может кончить, она уже устала скакать на нем, вверх, вниз, вверх, вниз, у ортодоксальных всегда какие-то проблемы.

Забавная страна, говорят, что с женами они делают это через дырку в простыне. А ведь сам Бен-Гурион изрек, что Израиль станет настоящим государством лишь тогда, когда в нем появится первая проститутка.

Она устала, ей не терпится сползти с клиента.

Но ортодоксы хорошо платят, больше, чем остальные.

Хуже всего здесь быть нелегалкой.

Неделю назад она встретила подружку, так та рассказала ей, как недавно на границе задержали партию девиц из Украины.

Их привезли в Египет, а там араб посадил их в джип и повез в Израиль.

И то ли заблудился в пустыне, то ли местные не приехали вовремя.

В общем, араб сам и сдал всех девиц пограничникам.

Слава богу, еврейские пограничники — не арабские, те бы еще и попользовались.

Марго прикусывает нижнюю губу, чтобы не закричать.

Внезапно у нее начинается оргазм: видимо, клиент старался не зря.

Домой она уедет не раньше семи, а окажется там в девять, если не в десять.

И завтра будет отсыпаться полдня, а потом — готовиться.

Она никогда не видела Адамастора в чате, странно, что он туда забрел.

Еще страннее, что он говорил по-русски; вчера она это упустила из виду.

Клиент, похоже, кончил.

Марго сползает с мужчины и чувствует, как у нее болят мышцы ног.

Клиент в презервативе, семя — для жены, они всегда так говорят, ортодоксальные.

Теперь он примет душ и уйдет, и она свободна.

Ей бы еще сходить в парикмахерскую: она давно не подкрашивала волосы.

От рождения они у нее черные и вьющиеся, а сейчас она кудрявая блондинка.

С большими темными глазами.

Она не похожа на мать, у той и внешность чисто русская.

Марго закрывает дверь за клиентом.

Деньги он отдал ей в конверте.

Она отсчитает свою долю и уберет в сумочку, но это чуть позже.

Когда хоть полчаса, но полежит на кровати, чтобы утихла боль в ногах.

Он ее уделал, обрезанный пейсатый козел.

Она не любит ортодоксов, как не любит и арабов.

У тех встречаются неимоверно длинные члены, только вот какие-то мягкие. И потом — она их боится.

Никогда не знаешь, что араб выкинет, даже христианин.

У них глаза лживые-лживые, а у ортодоксов — безумные.

Через полчаса она примет душ, отдаст часть денег мадам и сядет в машину.

В свою старенькую «мазду».

Очень старенькую.

Но в ней есть кондишн, и она еще вполне бодро бегает.

Почему Адамастор говорил по-русски?

Марго становится страшно, по спине бегут мурашки.

Что ж, она любит, когда ей страшно.

И когда ей делают больно.

Она любит грубость, черный Адамастор вел себя очень грубо.

Дважды ударил ее по щеке.

Сначала по одной, затем — по другой.

И в ней все взорвалось, будто в душу ворвался космос.

Она это так и назвала: астральная половая агрессия.

Вечер, дорога забита транспортом, всюду опять пробки.

Придется отключать кондишн и открывать окна — кондишн жрет много бензина, а бензин — это деньги.

Она только и делает что зарабатывает деньги, но их все равно не хватает. Конечно, если каждый раз не откладывать на счет, станет легче, но тогда Франция сделает ей ручкой.

Ей делает ручкой какой-то подозрительный тип из «фиата-пунто», там окна тоже открыты, значит — экономят бензин.

Тип в темных очках, очень коротко стриженный.

И лицо загорелое, хотя тут у всех загорелые лица.

Он закуривает и выпускает в ее сторону колечко дыма.

Марго улыбается, машет ему рукой и трогается с места: пробка рассосалась, путь свободен.

— В это время всегда так! — сообщает Лева Максиму. — Из одной пробки в другую.

Они в дороге минут сорок, а продвинулись совсем чуть-чуть.

— Дальше будет проще, — обнадеживает Лева. — Проедем Натанью, а там уже рядом.

Банан смотрит по сторонам.

Типичные южные дома, типичные южные обочины.

Хотя он не ожидал, что здесь так много зелени.

А еще — что здесь так душно и влажно, он постоянно пьет, да еще Лева подначивает: мол, пей больше, тут требуется минимум два литра в день…

Внезапно Максим видит море, оно слева, четвертое море за это лето.

Или третье?

Смотря как считать.

Персидский залив, Аравийское море, Эгейское…

Это — Средиземное.

Значит, четвертое.

Они проезжают Натанью, впереди все еще маячит «мазда» с кудрявой блондинкой за рулем.

Крашеной кудрявой блондинкой.

— Вот тут мне как-то повезло, — хвастается Лева и тычет пальцем в автобусную остановку.

Банан вопросительно смотрит на приятеля.

Лева с готовностью рассказывает, как ему надо было добраться из Натаньи в Тель-Авив, был он без машины и спешил на эту остановку автобуса.

И опоздал на три минуты.

Всего на три.

А в автобус сел шахид, и автобус взорвался.

Лева помогал выносить раненых.

И трупы.

По берегу моря растут пальмы, по другую сторону дороги — кипарисы и еще какие-то деревья с крупными листьями. Да, зелени много.

— Это здесь ее много, — говорит Лева, — а там, куда ты собрался, сплошная пустыня.

— Я люблю пустыню! — отвечает Банан.

Они подъезжают к заправке, у которой стоит все та же «мазда».

— Здесь есть туалет, — информирует Лева. — Бесплатный.

— А в принципе какая такса за пользование? — спрашивает Максим.

— Шекель, — отвечает Лева. — Пописать — шекель.

— Это сколько?

— В долларе почти пять шекелей! — просвещает его Лева.

Банан выходит из машины размять затекшие ноги. Местные жители предпочитают небольшие машины, хотя почему — предпочитают? Просто держать большие — дорого. И все ездят пристегнутые. Сидит за рулем полуголая девка, и — пристегнута. И мужик рядом — тоже пристегнут. И на заднем сиденье пассажиры непременно пристегнуты.

Максим выходит из туалета и сталкивается с той самой крашеной блондинкой. Она опять улыбается ему. У нее пухлый рот, только вот глаз не видно — темные очки, тут все в темных очках, это можно понять, солнце жарит, как не жарило и на Крите.

Максим ответно улыбается девице.

Лева уже за рулем, пора ехать дальше.

Через Хадеру на север, к Хайфе, на горизонте совсем скоро покажется гора Кармель.

Минуя малюсенькие городки с непривычными названиями Гиват Ольга, Сдот-Ям, Атлит.

А еще — Цезарию, хотя с этим названием проще, оно явно дано в честь Цезаря.

Только вот — которого?

Слева — сплошь песчаные дюны, за ними плещется море.

Отливает синим бархатом.

Топорщится невысокими волнами.

Самый восточный берег Средиземного моря.

Сюда стремились крестоносцы.

Отсюда отправлялись в плавание финикийцы.

Между прочим, на карте Хайфа располагается прямо напротив Крита. Ну, почти напротив.

Справа — тоже песок, поросший низкорослыми сосенками.

— Их специально сажают, — комментирует Лева, — и поливают из шлангов, арабы сажают, русские, марокканцы, украинцы… Тяжелая работа!

И тут справа резко вздымаются зеленые холмы, один выше другого.

Уже видна гора.

— Сады Ротшильда! — объявляет Лева.

У очередного светофора они догоняют «мазду» с крашеной блондинкой, та игриво мигает им подфарниками.

— Скоро будем дома. — Лева жмет на газ.

Банан опять тянется за водой.

— Кузина привет передавала! — говорит Лева.

— На обратном пути, — отмахивается Максим, — когда вернусь из Эйлата… Тогда и увидимся…

Лева кивает.

Справа громоздится гора Кармель.

Поросшая лесом, темно-зеленая, уже окутанная сумерками.

— У нас тут очень красиво, — говорит Лева.

— У вас тут на днях взорвали автобус, — замечает Максим.

— Что делать! — пожимает плечами Лева и въезжает в город.

Город поднимается по склонам горы, слева виден порт, справа горит золотом купол Бахайского храма.

«Мазды» больше не видно, она ушла вбок, дальше по скоростному шоссе, в сторону Акко.

Лева крутит руль, машина лавирует по улочкам, забираясь все выше и выше.

Отель почти на вершине, в самой высокой точке Хайфы.

— Завтра тебя забирать когда? — спрашивает Лева.

— А сейчас поужинаем? — вопросом на вопрос отвечает Максим.

— Хорошо, — соглашается Лева. — Поужинаем и договоримся…

Он и поужинали, а на следующее утро Лева заехал за Бананом в половине седьмого и доставил его в Акко, ненадолго притормозив возле эвкалиптовой рощи, что почти у въезда в город, который был основан чуть не четыре тысячи лет назад и именовался вначале Аккрой, потом какое-то время — Птоломеей, сперва оплот римских легионов, затем — вотчина крестоносцев, коих, в свою очередь, сменили мамелюки, а в 1775 году султан Ахмед эль-Джазар построил здесь фантастической красоты мечеть с мраморными колоннами.

Как раз напротив этой мечети — суровая каменная цитадель, у которой Лева и припарковал свой «фиат».

Но перед этим они минут пятнадцать бродили по эвкалиптовой роще, и Максим чувствовал, как легкие очищаются от мерзости, что накопилась в них за всю его тридцатилетнюю жизнь.