Андрей Матвеев - Летучий голландец

Белый встал на ноги и, покачиваясь, пошел к воде.

Зашел в воду и зачем-то начал умываться.

Сейчас у него заболят глаза, и он не сможет видеть — вода здесь соленая, очень соленая, даже солонее, чем в Брайтоне.

Такой соленой была лишь киска тети Джины.

Вилли ее до сих пор помнит.

Глубокая и всегда мокрая.

— Эй! — крикнул Вилли белому.

Тот оглянулся.

— Как тебя зовут? — спросил Вилли.

Белый поморщился, протер глаза руками и сказал:

— Банан!

— Banana, — повторил Вилли и добавил:

— It's cool!

Это круто…

Естественно, у Банана не было документов, но сейчас их не было и у Вилли.

Но документы — это фигня.

Через пару часов они будут в Акабе и там найдут все.

Главное: чтобы белый не упал по дороге, Вилли не хочет переть его на себе.

И потом: когда один прет на себе другого, то это уже подозрительно.

Он сказал белому, чтобы тот поторапливался.

Тот кивнул, взял сосуд с глазом бога и повесил на плечо.

Вилли еще раз посмотрел на море: солнце взошло и хорошо было заметно то место, где ночью полыхал «Летучий голландец» — до сих пор на воде плавала всякая дрянь.

Внезапно он вспомнил чиксу и подумал, добралась ли она до берега, решил, что добралась, и зашагал по песку в сторону города.

Белый потащился за ним.

Хотелось пить, воды у них не было, солнце начинало палить.

Если так, то они могут и не дойти, а это будет плохо.

Они — это белый со странным именем, сам Вилли дойдет, он сильный, он большой и черный.

Но он не может оставить Банана, тогда пропадет Глаз бога, ведь белый должен отдать его Даниэлю сам.

Но Даниэль в Барселоне, а туда еще надо добраться.

Вилли подумал, сколько отсюда до Барселоны и присвистнул.

Получалось, что очень далеко.

Они шли по краешку моря, петляя, то поднимаясь вверх по тропинке, то вновь спускаясь к воде.

Внезапно Вилли остановился: они уперлись в бухточку, а в бухточке была лодка.

Какой-то иорданец ловил рыбу.

Или осьминогов.

Или иную пакость.

Он сидел к ним спиной и сосредоточенно смотрел в воду.

Вилли сделал белому знак, чтобы тот умер.

Белый упал между камней и исчез.

«Так исчезают ящерицы!» — подумал Вилли.

А потом тихо спустился к воде и прыгнул в лодку.

Сжал горло араба руками и немного подержал.

Затем отпустил — араб свалился на дно лодки, но рот его открывался: слава Белому Тапиру, Вилли не хотел его убивать!

Он просто связал ему руки и вынес на берег.

И положил в тень — если сможет сам освободиться, то выживет. Если нет, то все в руках Белого Тапира!

Потом Вилли поманил белого, тот спустился к воде и прыгнул в лодку.

Вилли завел мотор и добавил оборотов.

И они пошли в сторону Акабы.

По морю — совсем ничего, главное, не напороться на камни.

Идти пришлось вдоль берега, чтобы их не засекли ни евреи, ни арабы.

Пусть их видит один Белый Тапир!

Хотя пока он не может их увидеть, но если все будет хорошо, то скоро он увидит их всех.

Как только Вилли передаст Даниэлю глаз.

А Даниэль переправит его на остров.

Тогда Тапир выйдет из джунглей, и мир изменится!

Они уже подплывали к Акабе, Вилли сбросил обороты.

Им не надо в основной порт, им надо к рыбачьей пристани.

Именно туда переплавляли контрабанду.

Арабы тоже выпивают, а евреи любят гашиш.

Точнее, некоторые арабы выпивают, а некоторые евреи любят гашиш.

А девочек любят все.

Вилли вдруг подумал о том, что уже два дня никого не трахал.

Это плохо, это мешает думать.

А думать ближайшие дни придется много: надо добираться до Аммана, надо лететь в Барселону.

И для всего этого нужны деньги.

И документы.

Вилли подрулил к пирсу и заглушил мотор.

Дом Мустафы был неподалеку, скромный белый Двухэтажный домик.

И главное, что Мустафа был дома — сам открыл Дверь и провел их внутрь.

И принес арбуз, отправив жен готовить мясо.

Жен у Мустафы всего две, но ему хватает.

Вилли подумал, не стоит ли попросить его поделиться.

Хотя бы на сегодня.

Но потом решил, что если и стоит — то попозже, когда они обговорят все дела.

Мустафа ничему никогда не удивлялся, не удивил ся и сейчас.

Он принес телефон, и Вилли позвонил в Амман.

Все номера, продиктованные Даниэлем, он помнил наизусть.

— Иншалла! — ответил ему мужской голос.

— Белый Тапир! — тихо произнес в трубку Вилли.

После этого он отошел к окну и начал разговаривать.

Белый спал в кресле, Мустафа ел арбуз.

Вилли закончил разговор и передал трубку Мустафе.

Тот начал слушать голос на том конце провода и только кивал головой.

А потом положил трубку и уважительно посмотрел на Вилли.

Вилли вдруг почувствовал, что устал.

Что хочет есть и спать, а еще — интересно, какую жену ему может уступить Мустафа?

Хотя Вилли все равно, главное, чтобы между ног была киска.

Арабские киски тоже недурны — Вилли это знает.

Мустафа вышел из комнаты, потом вновь вернулся, но уже с «дипломатом» в руках.

Вслед за ним вошли жены, одна несла блюдо с кебабом и рисом, вторая — кувшин с соком.

Лица у обеих были открыты, первая была постарше, вторая — совсем еще девочка.

Вилли всегда предпочитал постарше, может потому, что всю жизнь был благодарен Джине.

Он улыбнулся, и первая, и вторая потупили глаза.

Мустафа отослал женщин и открыл «дипломат».

В нем был ворох паспортов, Мустафа начал протягивать их по очереди Вилли.

Главным для Вилли всегда была свобода, а потому он хорошо знал, какие паспорта чего стоят.

Хотя не надо зарываться: американский, канадский и швейцарский выбирать не стоит.

Вилли выбрал два коста-риканских паспорта, один на имя Рикардо Фуэнтеса — им будет белый.

А сам он будет Исидро Тамайо.

Мустафа принес цифровую камеру и сфоткал Вилли.

Потом они распихали Банана, и Мустафа опять нажал на кнопку.

Вилли ел кебаб с рисом и запивал соком, чуть поспавший белый к нему присоединился.

Когда Банан доел, вытер губы и потянулся за арбузом, то Вилли объяснил ему, кто он сейчас такой.

— Я не говорю по-испански! — ответил Банан.

— Ну и что? — спросил Вилли.

— Коста-Рика… — сказал Банан и замолчал.

Доел арбуз и продолжил:

— Там все говорят по-испански!

— Для пограничников будешь немым! — сказал ему Вилли и подумал, что неплохо бы поспать. Часика два-три.

И лучше — с одной из жен Мустафы.

— А ты говоришь по-испански? — спросил его Банан.

— Por favor! — ответил Вилли.

Мустафа принес готовые паспорта, Рикардо Фуэнтес взял свой, а Исидро Тамайо — свой.

Еще Мустафа протянул Исидро пачку долларов и большой черный пистолет.

Доллары Вилли взял, а пистолет протянул Мустафе обратно — если будет надо, достанет в Барселоне в Барио Чино можно найти хоть базуку!

— Иншалла! — сказал Мустафа. — Вы можете поспать, в Амман отвезу вас ближе к ночи…

— Иншалла! — ответил ему Вилли и пошел вслед за Мустафой.

Банан разлегся на диване в той комнате, где они ели кебаб.

Хозяин открыл одну из дверей, и Вилли увидел приготовленную постель.

Он похлопал Мустафу по плечу, закрыл за ним дверь и пошел в душ — Мустафа мог себе позволить иметь в доме три ванных комнаты.

А когда Вилли вышел из душа, то обнаружил в постели старшую жену Мустафы, и это его порадовало.

Когда-нибудь он отплатит Мустафе за доброту.

Обязательно!

Вилли сквозь сон посмотрел, как женщина бесшумно выскальзывает в дверь, и опять закрыл глаза.

У него всего несколько часов для сна и надо хорошенько выспаться!

До Аммана ехать много часов.

И в Аммане тоже много дел.

Хотя билеты до Барселоны им должны приготовить — Мустафа обещал позвонить по указанному телефону и попросить забронировать места.

Глаз Белого Тапира стоил этих хлопот.

Глаз бога!

Тело старшей жены Мустафы было мягким и приятным, а от киски хорошо пахло.

Интересно, смог ли бедолага-рыбак развязать веревки?

Белый Тапир не должен оставить бедолагу помирать на берегу…

Вечером Мустафа повез Вилли и Банана в Амман, а ровно через сутки господа Исидро Тамайо и Рикардо Фуэнтес вылетели из Амманского международного аэропорта через Кипр в Барселону.

Самым смешным соседом оказался бритоголовый немец.

Хотя они все тут были смешными, эти полуденные отдыхающие, решившие на пару часов сменить пляжный отдых на морскую прогулку, пусть даже и с пешими экскурсиями, хотя экскурсии в основном в Тоссу, до нее лишь невнятные пляжные местечки — Санта-Кристина, Боаделла, Финале… Разве что кому взбредет в голову сойти на берег в Льорет-де-Маре, хотя навряд ли — город этот, столь почитаемый российскими туристами, даже отсутствует на карте Каталонии в таком престижном путеводителе, как «Испания» издательства «Дорлинг Киндресли», пусть и помещен там же на схематичном плане побережья Коста-Брава, чего не удостоились ни Санта-Кристина, ни Боаделла, ни Финале, оказавшийся всего лишь причалом в уютной маленькой бухточке с небольшой проплешиной желтовато-песчаного пляжа, заполненного нагими телами.

И при виде этих тел немец, и до того вызывавший Жанны плохо сдерживаемые смешки, — мало того, что в каждом ухе болтается по четыре металлических серьги, да еще нелепая раскраска от макушки до пят, какие-то звезды и полосы, да еще черепа и драконы, сколько, интересно, стоило ему все это брутальное holiday tattoo? — небывало оживился, что-то залопотал одному из сыновей, восседавших вокруг, как будто он был вождем племени забавных и очень уж киношных краснокожих.

— Ja, ja! — засмеялись сыновья, а один из них, по виду самый старший, прыщавый, нагловатого вида подросток лет четырнадцати, тоже отмеченный серьгами в каждом ухе, но уже лишь по две, толкнул локтем сидящую рядом мать, и пышногрудая сероглазая немецкая фрау тоже засмеялась, достала из большой пляжной сумки цифровую камеру, протянула ее сыну, тот передал отцу, и бритоголовый начал оголтело нажимать на кнопку, будто стараясь намертво впечатать в память аппарата безмятежных нудистов, лениво оттягивающихся на берегу Средиземного моря, ловящих загар вперемежку со свежим бризом, немилосердно дующим со стороны африканских берегов, нагоняя не только мимолетную и лишь кажущуюся прохладу, но и довольно приличную волну, отчего Жанне, плохо переносящей даже самую маленькую качку, стало не по себе.

Тебе плохо? — спросил странный земляк.

Катер дал гудок, отошел от пирса и вновь стал бодро рассекать волны, стремясь обойти следующие мыс, за которым должны показаться невысокие пальмы набережной, и отели Льорета, и очередной пляж уже не с сотнями, а с тысячами тел, и опять горы, с одной стороны — море, с другой — горы, еще не Пиренеи, а просто какие-то горы, название которых она не знает, как не знает сейчас вообще ничего, прежде всего того, зачем оказалась на этом катере, отчего ее тошнит от качки и почему рядом сидит мужчина, попросивший называть его Бананом.

— Тебе надо выпить! — сказал Банан.

Жанна попыталась улыбнуться и кивнула.

— Наверное, внизу, — продолжил Банан, — там должен быть бар…

Они протиснулись мимо немца с большим семейством, «ja, ja» летело им вслед, Банан первым нырнул в коридорчик, из которого можно было попасть в туалеты, а можно в бар.

Куда они и спустились по крутой, но удобной лесенке, помещение было небольшим, негромко играла музыка.

У крайнего столика сидел носатый тип в очках и с усами щеточкой, перед ним стоял большой бокал пива, тип читал газету и курил какие-то вонючие сигариллы.

Ее спутник посмотрел на типа, Жанне показалось, что Банан вздрогнул.

Тут катер опять качнуло, она уцепилась за локоть спутника, тот бережно подвел ее к самому дальнему столику и так же бережно посадил на жесткий круглый табурет, привинченный к полу.

А сам сел напротив.

— Hola! — крикнул Банан бармену, а потом чуть тише произнес:

— Two whisky, please! With ice, but no water!

Им принесли два виски, как и было заказано: со льдом, но без воды. Пойло прошло по горлу, скользнуло в пищевод, и внезапно камень, лежавший в желудке, растворился, стало горячо и приятно. Жанна сделала второй глоток и посмотрела на земляка.