И еще он дал ему пару следующих дельных советов: остановиться лучше в простеньком guest hous'e, но чтобы в комнате обязательно был вентилятор, — это «а». И «б»: ничего не есть с уличных лотков, а лучше выбирать те места, где пусть немного, но попахивает европейцами.

Вот только не объяснил — как это.

Автобус опять начал притормаживать. Банан подхватил из сетки сумку, презентованную ему последней женой Джорджа, дамой средних лет с мелированными прядями, и — вслед за парой молодых европейски «рюкзачников» — вышел из подмороженного кондиционированного салона в хлюпающий влагой, совершенно чуждый и такой непривычный ему мир.

Он не знал, где он сейчас, на какой улице, в каком районе.

У него не было карты, да если бы и была, то все равно невозможно в первые же минуты разобраться где ты находишься, пусть надписи на английском вид ны так же отчетливо, как и сделанные на тайском, и хорошо заметен указатель со стрелочкой:

Walking Street.

Но Максим пошел в противоположную сторону — по направлению к морю, к Сиамскому заливу, в сторону Джомтьена. «Рюкзачники» растворились в противоположном направлении, и больше Максим их никогда не видел.

Найти приемлемый guest house оказалось несложно.

Таблички, написанные от руки, клочки бумаги на затянутых жалюзи окнах первых этажей — везде предлагали угол, и Банан, утомившись от самого себя и бесцельного долгого пути, открыл первую приглянувшуюся дверь и быстро сговорился о цене в 150 бат за ночь — часть поварских денег он поменял еще в Донг-Мыанге, теперь у него были две серых купюры по тысяче бат, две светло-фиолетовых по пятьсот, пять сотенных красных бумажек и три синих, по пятьдесят. Он сразу заплатил за одну ночь и — соответственно — половину этого и часть следующего дня, прошел в отведенную ему комнату, маленькую, но с вентилятором, который томно вращался под потолком, гоня не столько прохладу, сколько размазывая по углам липкую жару, загоняя ее под простенькую кровать на бамбуковом каркасе, на которую Максим бросил сумку и уселся сам, абсолютно не понимая, зачем он оказался здесь и как это вышло.

На улице снова пошел дождь, сильный, бьющий струями в окно.

Райский угол казался совсем не райским. Рубашка на Банане была мокрой, сам он обливался потом, хотелось одного — поскорее вымыться.

Душ находился в коридоре, как и туалет. В туалете он увидел ползущего по стене большого черного таракана, больше похожего на мутанта из дурацких американских фильмов. Хорошо еще, что тот не стал склабиться, а лениво скрылся под унитазом. Банан нажал на смыв и полез в душ.

Облегчения это не принесло, он уже настолько пропитался влагой, что та сочилась из пор, влага внутри, влага снаружи… Максим вытерся, оделся и решил, что надо выйти на улицу, может, хоть тогда он поймет, отчего Георг насильно выпроводил его в тот конец света, где наконец-то ему и предстоит найти то ли счастье, то ли — как и положено пребывающему в стране, официально придерживающейся буддистской религии, — нирвану.

Но пока ни счастья, ни нирваны, хорошо хоть, что Дождь снова затих. Максим вышел на улицу — клубились тропические сумерки, сквозь желеобразный воздух тут и там мерцали огни рекламы. Банан повеселел, захотелось есть, и он пошел, шаря глазами по сторонам, в поисках чего-нибудь с запахом европейцев.

Но вокруг царили другие запахи — пахло подгоревшим маслом, на котором стоящие под грязно-серыми навесами тайки и тайцы прямо на открытых жаровнях готовили бесчисленных и невнятных гадов круто приправленных такими же бесчисленными и невнятными специями.

А еще пахло канализацией и — временами — морем которое было там, за спиной. Он углубился в паутину улочек и переулочков, пробирался между жаровнями и навесами, отмахивался от нежных и певучих окликов. Вновь стало накрапывать, под дождем он дошел до Walking Street. Неподалеку горела неоновая вывеска, обещающая сказочный sea food. Банан попробовал воздух — к ставшей привычной смеси канализации, моря и дождя прибилась струя чего-то экзотического, так что он смело вошел под большой навес и жутко обрадовался, увидев, что за одним из столиков сидят люди с белыми, пусть и обгоревшими до невменяемой красноты, лицами.

Через десяток метров от «Sea Food Laguna» — так именовалось местечко, куда забрел Банан, — зажглась вывеска над заведением с завлекательным названием:

«Daniel's White Tapir A GoGo».

Что приблизительно можно перевести, как стриптиз-бар «Даниэлевский белый тапир».

Или «Белый тапир Даниэля. Стрип-бар».

Работает с шести вечера до шести утра.

Не чета, конечно, таким местам, как «Planet Rock», «Rodeo Girls» или «Cotton Club», где от немцев, австралийцев, шведов и американцев не продохнуть даже в сезон дождей, не говоря уже о периоде с ноября по апрель, когда тоскующие мужские сердца жаждут как местного солнца, так и местных развлечений, но Даниэль может быть доволен.

Особенно сегодня — на работу приняли новую девчонку откуда-то с севера. Ей еще нет двадцати, но она не застеснялась, когда Даниэль велел оголить грудь и пройтись перед ним вдоль маленькой сцены на втором этаже, — дурацкие местные законы, любое публичное раздевание допустимо в помещении выше первого этажа, смешно.

Даниэль взял пиво и приказал девчонке снять трусики.

Лобок был выбрит, теперь надо посмотреть со спины.

Тугая коричневая попка, девчонка будет звездой.

Наклонись!

Она покорно наклоняется, широко расставляя ноги. Даниэль чувствует, как у него начинает набухать.

Банан смотрит на официанта, предлагающего на выбор одну морскую тварь за другой.

Моллюски, креветки, снова моллюски.

Что-то из морских ежей.

Рыба, еще рыба.

Даниэль щелкает пальцами, бармен включает музыку.

Девчонка выпрямляется и начинает двигать бедрами. Покачивает ими то влево, то вправо. Плавные, легкие движения.

Пока гостей нет, надо убедиться, что она действительно чего-то стоит.

Темп музыки убыстряется, девчонка поворачивается к Даниэлю.

Как ее зовут?

Он до сих пор плохо различает тайские имена.

Но это понятно — живет здесь не весь год, если бы не Вилли, то и сейчас был бы в Барселоне.

Бедный, глупый Вилли!

Банан выбирает креветок и просит, чтобы не очень остро.

Так, чуть-чуть, как для прочих европейцев.

Официант улыбается, они здесь все улыбаются.

И очень тихо говорят — интересно, они вообще кричат когда-нибудь?

Европейцы запивают еду местным пивом.

Банан тоже просит большой бокал.

Вместо кондиционера — вентиляторы, это хорошо, от кондиционеров его морозит.

Девчонка продолжает танцевать. Даниэль лениво думает о том, что завтра надо отправляться на остров.

Это далеко, даже отсюда далеко.

Вначале на юг, до Пхукета.

А там с острова на остров, как простой безалаберный турист.

Катер ждет на севере, на одном из Суринских островов.

Он сядет на него ночью и заведет мотор.

Но потом заглушит — когда подойдет к архипелагу.

Девчонку можно испробовать, но хозяин не должен этого делать, пусть даже она не против.

Они здесь все не против.

Как же ее зовут?

Креветки большие, Банан никогда еще не видел таких больших креветок.

А соус ярко-красный, с зелеными разводами.

И все равно острый, зато необыкновенно вкусный.

Очищает одну креветку, затем другую.

Еще там, на Косе, жена Георга рассказала смешную историю о том, как на день рождения ее матери они наелись креветок и им всем стало плохо.

Потому что ели их вечером, а на ночь нельзя много протеина, серьезно резюмировал Джордж.

Банан поглощает протеин, а ведь время к вечеру.

Точнее, на улице тропическая ночь: темнеет здесь рано, еще до семи.

Вновь начинается дождь, пятый, шестой раз за день?

Даниэль снова хлопает девчонку по попке, и тут раздается телефонный звонок.

Он берет трубку, продолжая гладить симпатичные коричневые ягодицы.

Это Вилли.

Бедный, глупый Вилли.

Вилли говорит, что тоже летит сюда, ему приснилось, что его зовет к себе Белый Тапир.

Вспомнил, девчонку зовут Убон, как и одну из дочерей короля Рамы.

Вон его портрет, над стойкой бара.

— Тебе не надо сюда лететь, Вилли!

Убон сильнее прижимается к Даниэлю, он чувствует, какая она теплая.

Ничего не остается, как испробовать глубину.

Хозяин ныряет в пещерку.

Там мокро, как и положено в дождливый сезон.

— Ты не должен прилетать, Вилли! — сурово говорит Даниэль, продолжая нащупывать дно новенькой.

Он даст ей денег. Не так много, конечно, как европейцы, но за все надо платить. Тысячи бат хватит остальное доберет с других.

Вилли невменяем.

Ему приснился сон: Белому Тапиру грозит несчастье.

Он должен спасти его, сам будет охранять глаз.

Банан высасывает последнюю креветку и вытирает губы салфеткой. Белые соседи ушли. Он один в забегаловке, на улице, естественно, дождь.

100 бат, да еще за пиво…

Сколько всего?

Расплачивается и выходит на улицу.

Пусть дождь, но здесь везде дождь.

Все равно он мокрый от пота, влага внутри, влага снаружи.

Даниэль спускает в Убон, та вскрикивает, держась руками за стойку.

Трубка брошена обратно на рычаг.

Если этот сумасшедший прилетит, то не увидит Белого Тапира.

Никто не должен видеть Белого Тапира, только Даниэль.

Белый Тапир красив — красивее всего на свете.

Теперь у него появится второй глаз.

Он проснется, выйдет из-под дерева и пойдет к морю.

А Даниэль будет идти следом и молиться.

И Белый Тапир даст ему власть и деньги, хотя деньги — уже власть.

У Даниэля есть деньги, но их мало.

Убон одевается и уходит, прихватив тысячу бат.

Надо уезжать прямо сегодня, времени нет, безумный Вилли объявится здесь на днях.

Скорее всего, послезавтра.

Когда он сам уже будет на острове.

Даниэль отдает распоряжения бармену — тот присмотрит за заведением.

Тайцам можно доверять, если им хорошо платить.

Если всем платить, то порою можно и доверять!

В зале появляются первые посетители.

Даниэль идет в закуток за стойкой, достает кейс с металлическим цилиндром.

В цилиндре — глаз бога.

Становится перед ним на колени и молится.

Белый Тапир!

Самый могущественный Белый Тапир!

Единственный бог, который защищал и защищает меня!

Покровитель всех, у кого печальные глаза!

Повелитель всех, у кого веселые глаза!

Бессмертный Белый Тапир, принеси мне счастье!

Встает с колен, закрывает кейс на ключ и опять выходит в зал.

Там уже весело.

Убон покачивает грудью перед крючковатым носом пьяненького белого.

Тому так нравится, что он нетерпеливо и сладострастно облизывает языком верхнюю губу с нависшей над ней жесткой щеточкой усов.

С этого можно содрать намного больше тысячи бат.

Она сделает ему массаж в одной из маленьких комнат на третьем этаже. Доставит бедолаге счастье.

У каждого — свое счастье.

Только Белый Тапир знает, какое нужно ему!

Даниэль спускается по лестнице и выходит на улицу.

Льет дождь, под дождем идет белый, без зонтика.

Еще один белый в поисках счастья.

Когда Белый Тапир сделает Даниэля счастливым то у белых больше не будет счастья.

Они и так богаты, у них есть все.

Хватит!

Банан чувствует, что промок до нитки.

Надо переждать дождь, зайти в любую открытую дверь.

Хотя бы в эту.

Игривая вывеска с полуодетой девицей и надписью «Daniel's White Tapir A GoGo».

Немолодой, седоволосый и сухощавый то ли негр, то ли мулат сталкивается с ним в дверях.

Улыбается и пропускает вперед.

В руках кейс, прикрепленный металлической цепочкой к запястью правой руки.

А на шее — две золотых цепочки, звенья одной поменьше, другой — крупнее.

Одна белого золота, другая — темно-желтого.

И почти такие же темно-желтые, хищные, совсем не человеческие зрачки.

Банан видит лестницу на второй этаж, оттуда доносится музыка.

Человек с кейсом садится в подъехавшую машину, та скрывается в дождливой тропической тьме.

От острого соуса в животе начинается пожар.

Банану вновь хочется пить, но тут, судя по всему, дорого.