Андрей Матвеев - Летучий голландец

Русский входит в забегаловку вслед за Али, они садятся за столик, хозяин никогда бы не сел с ним рядом, да Али бы и не стал есть вместе с хозяином, но этот русский — другое дело, он тоже, судя по всему, работает на хозяина, поэтому Али вполне может сидеть напротив и ждать, пока индиец в белой рубашке не выползет из-за стойки и не подойдет к ним: «What do you want to eat?»

— Chicken… Chicken with sweet rice and red pepper…

Цыпленок, красный от перца; в индийских забегаловках всегда так.

А в рисе виден изюм.

Русский берет то же самое, смешно смотреть, как он кладет в рот кусочек цыпленка, и его лицо внезапно перекашивается.

Еще бы: цыпленок не просто обвалян в красном перце, похоже, это настоящий перец чили…

— So hot! — говорит русский и показывает себе на рот.

— Water, — говорит ему Али. — Cold water!

Русский улыбается и выпивает сразу целый стакан холодной воды, а потом принимается за сладкий рис, откладывая цыпленка на край тарелки.

Али догладывает косточки, русский же бережно подбирает остатки риса, а потом вдруг берет цыпленка и перекладывает в его тарелку.

Али смущен, но и тронут.

— Why? — из вежливости спрашивает он, хотя прекрасно знает, что ему ответят.

— Very hot! — говорит русский. — Very, very hot!

Понятно, что очень остро, но это и хорошо — когда на улице такая жара, внутри тебя должно быть жарко тоже, так легче, хотя это не объяснить тому, кто привык к другой погоде, говорят, что у них там всегда холодно, по крайней мере хозяин морщится, когда его спрашивают о России, и поводит плечами, показывая, как там все мерзнут.

Али доедает второго цыпленка, а русский уже курит.

Али вытирает губы салфеткой, отпивает из стакана глоток воды и тоже закуривает.

Он курит «Lucky Strike», уже много лет…

На день хватает пачки, иногда даже остается, особенно когда много времени проводишь за рулем.

Если за рулем много курить, начинает болеть голова, лучше слушать музыку, но не европейскую — от нее тоже болит голова, поэтому Али всегда возит с собой несколько кассет с арабскими песнями.

Это лучше, чем радио, здесь, в Эмиратах, по радио много белой музыки, у них, в Сирии, не так.

Русский смотрит на Али, тот подзывает индийца и просит принести счет.

Они расплачиваются и выходят на улицу.

Русский вдруг разворачивается и опять идет в закусочную, понятно, надо в туалет, думает Али и решает, что ему надо сделать то же самое.

Туалет не грязный, с кондиционером, русский заперся в кабинке, Али отходит от писсуара, тщательно моет руки и вытирает их бумажным полотенцем.

Пора трогать напрямую до Хар-Факкана, на обратном пути он опять остановится здесь и выпьет чаю, а потом уже — в Дубай.

Русский выходит и быстро садится в машину.

Али трогает с места, медленно едет мимо базарчика, справа торгуют коврами и всякими поделками для туристов, слева — фрукты, керамика, опять фрукты.

Хозяйские гости любят ходить здесь и прицениваться.

Иногда даже что-то покупают.

Но этот русский равнодушно смотрит в окно, зачем-то опять достает мятый конверт и изучает его, будто читает какую-то надпись.

Али подглядывает одним глазом, но отвлекаться нельзя, они опять выехали на трассу, петляющую между невысоких гор, уже видно последнюю, самую низкую, почти холмик, за ней дорога становится шире и ведет напрямик к побережью.

Али увеличивает скорость, русский убирает конверт и вновь закуривает.

Дорога сворачивает вправо, начинается пологий спуск, и показывается море.

Океан.

Он светло-зеленый, и от него тянет прохладой, хотя окна машины закрыты и гудит кондиционер.

Но Али знает, что от океана тянет прохладой, тут всегда дует ветерок с воды и не так жарко.

Не за сорок, а меньше сорока.

Возле дороги появляются пальмы, скоро будет въезд в Хар-Факкан, они уже проехали указатель, осталось километров восемь.

русский снова закуривает, Али ставит кассету с арабской музыкой. Вдоль берега ползет деревянное рыбацкое суденышко под парусом, вода становится голубоватой, но все равно со светло-зеленым отливом.

Всё, они въезжают в город, хотя городом это назвать нельзя, длинный бульвар вдоль берега, двухэтажные виллы, а там, в самом конце пляжа, — отель «Океаник», куда Али и должен доставить пассажира.

Останавливает машину у входа в отель, выключает двигатель, берет сумку русского и идет к дверям.

Тот следует за ним и как-то странно осматривается, будто пытается кого-то увидеть, хотя вокруг нет ни одной живой души, почти два часа дня, все отдыхают, самый пик жары. Они входят в пустой холл, Али идет к рецепции, русский следует за ним.

Открывается дверь лифта, и оттуда появляется женщина.

Рыжеволосая, лет двадцати восьми, с очень бледной, но уже прихваченной красным загаром кожей.

Она вдруг останавливается и улыбается русскому, а потом подходит к нему, и они начинают о чем-то говорить.

Али просит у русского паспорт и протягивает его портье, а затем передает своему бывшему пассажиру ключ от номера.

Русскому надо еще заполнить анкету, но он это сделает и без Али.

Время идет, пора возвращаться.

Обратно через горы, на другое побережье, в Дубай.

Али выходит из отеля и направляется к машине, отчего-то думая, выйдет рыжеволосая женщина вслед за ним или нет, но женщина не выходит, и Али садится в машину, достает из пачки очередную сигарету и смотрит, сколько осталось.

Он молодец, он выкурит сейчас лишь седьмую.

А ведь день уже неумолимо катится к концу, и через какие-то четыре часа наступят быстрые сумерки, почти мгновенно переходящие в ночь, впрочем, завтра будет новый день, и — судя по всему — намного серьезнее, ведь хозяин еще утром предупредил его, что завтра они снова должны ехать в Абу-Даби, а это гораздо дальше, чем Хар-Факкан!

Ему понравилось, что по гороскопу она — Телец, а еще ему пришлись по душе длинные, густые темно-рыжие волосы у нее на лобке.

Вначале он даже не думал, что до них доберется; но ему всегда везло с Тельцами, с шестнадцати лет, та, первая, была подругой сестры, ей, как и Мартышке, было уже чуть за двадцать, и она сама ночью пришла в его комнату.

Точно так же, как поздним вечером, уже практически ночью, в его номер пришла Вера, а перед этим они плескались в теплом, искрящемся под луной океане; впрочем, и тогда, много лет назад, они вернулись домой с пляжа — Мартышкина подруга увязалась за ними, и поначалу ему это не понравилось, откуда было знать, чем все закончится.

А вчера он знал.

Точнее — догадывался.

Хотя она уже сказала, что по знаку — Телец, было это после ужина, когда он наконец-то совсем пришел в себя после отупляющей ночи в дубайском отеле, полной то ли зловещих, то ли идиотических кошмаров, будто он не пил перед этим, а закидывался таблетками, причем — горстями, а если и пил, то не два дня, а минимум две недели, потому что подобный бред может догнать тебя только вместе с белой горячкой.

Единственная проблема — надпись на конверте; впрочем, он не помнит, может, она была там сразу, когда грузный всучил ему деньги перед отелем, а что в надписи упомянута сестра Мартышка — так кто знает, скольких сестер в этом мире братья называют по-обезьяньи?

И вообще, его намного больше интересовала знакомая еще по самолету дамочка, внезапно попавшаяся навстречу в холле отеля и сразу же, ничуть не смутившись, сказавшая, что ее приятель завис в Шардже по делам и приедет только через два дня, так что она рада, что здесь появился хоть один русский.

— Я — тоже рад! — ответил он, заполнил анкету на стойке рецепции и проследовал в номер.

Номер оказался намного приятнее, чем в Дубае, отель был другой категории — вроде бы пять звезд, но Максиму было сложно понять, действительно пять или — на самом деле — четыре. В любом случае, такой кровати он еще никогда не видел, да и махровый банный халат, висевший в ванной, настраивал на ощущение нереальности происходящего, будто Максим смотрел кино про самого себя.

Он выключил кондиционер и открыл дверь на лоджию, которая нависала чуть ли не прямо над морской гладью. С пятого этажа вода казалась плещущей где-то совсем далеко, но чувствовался ее запах — свежий, соленый, чуть отдающий фруктами.

А еще ему показалось, что вдобавок он чувствует исходящий от воды аромат кофе, хотя это объяснялось совсем просто: прямо на пляже располагалась кофейня, ее было хорошо видно из номера, туда-то он и отправился незадолго до ужина, и там они и встретились, второй раз за день, — Вера в белом, легком, чуть просвечивающем платье из ткани, напоминающей обыкновенную марлю, сидела напротив входа, хотя входа, собственно, и не было: просто крыша на четырех столбах, а под ней — с десяток маленьких столиков и почти игрушечных плетеных кресел.

И очередной темнолицый в белой рубашке за стойкой с аппаратом эспрессо и большой кюветой, заполненной песком, для варки амброзии в турках.

— Можно? — спросил Банан; вопрос был совершенно излишним, хотя то, что она — Телец, он узнал лишь несколько минут спустя, когда перед ним уже стояла малюсенькая чашечка, на треть наполненная густой, темной, божественно пахнущей жидкостью, а рядом — высокий стакан с водой и льдом.

— Они всегда так мало наливают? — спросила она.

— Здесь так принято! — ответил Банан. — Чем больше кофе в чашке — тем меньше уважения к собеседнику; когда же чашка налита до краев, то это значит, что ты должен выпить и сразу уйти!

— Странные люди, — сказала Вера.

— Другие, — ответил Банан. — Мы для них даже не пришельцы…

— А кто?

— Просто существа, с которыми надо смириться… Мы приносим им деньги, мы покупаем их нефть, мы отдыхаем в их отелях…

— А они?

— Они смотрят на нас и терпят, пока мы не мешаем, по крайней мере здесь, в Эмиратах…

— Их почти не видно, местных…

— У них своя жизнь, — ответил Максим. — Они же не будут стоять за стойкой и наливать прелестным дамам кофе…

Дама прыснула и потянулась к сумочке.

«За сигаретой…» — подумал Банан.

Но ошибся. Вера достала зеркальце и помаду и стала тщательно красить губы.

А потом посмотрела на него и спросила:

— А по гороскопу вы кто?

— Близнец, — ответил Максим, — но ближе к Раку… — И зачем-то добавил: — Два дня назад мне исполнилось тридцать…

— А я — Телец! — парировала рыжеволосая, убирая зеркальце с помадой в сумочку.

Банан улыбнулся.

— Чего тут смешного? — осведомилась дамочка.

— Я люблю Тельцов, — ответил Максим.

Рыжеволосая как-то зябко повела плечами и внезапно спросила его, хочет ли он на море.

— После ужина, — сказал Банан, которому почему-то было удивительно спокойно сидеть за маленьким столиком в почти игрушечном плетеном кресле и смотреть на женщину, сидящую напротив, за спиной которой медленно дышал уже начавший терять к вечеру свою зеленоватую окраску океан.

— Увидимся! — сказала Вера и собралась уходить.

Максим смотрел на нее, и ему чудилось, что белое платье становится все прозрачнее в лучах заходящего хар-факканского солнца, тает на ней, оставляя лишь крепкое, чуть полноватое в талии, покрасневшее от первого загара тело.

Раздались громкие голоса.

Говорили то ли на немецком, то ли на голландском, но наверняка не по-английски и не по-французски.

Вера посторонилась, пропуская в кофейню двух мужчин, один из которых посмотрел на нее и улыбнулся.

Банана передернуло: прямо к его столику медленно направлялся коренастый, плотный самец с красным лицом и крючковатым носом, под которым щеточкой топорщились густые черные усы, тот самый, которого Максим видел в баре отеля «Пиратская бухта», даже глаза у него были такие же — красные и навыкате.

Самец посмотрел на Максима и прошел мимо, чуть пошатываясь. За ним следовал толстячок в белых шортах и песочного цвета рубашке с короткими рукавами. Толстячок странно подпрыгивал, будто чему-то радуясь, а носатый направился прямо к стойке и потребовал beer.

— Large beer!

— One large beer!

Он говорил по-английски с акцентом, но эти три слова были поняты темнолицым в белой рубашке без труда, и большой бокал пива появился перед носатым незамедлительно.

Толстячок пристроился рядом, но захотел small beer — видимо, потребности у него были меньше, чем у носатого.

Максим допил кофе, расплатился и пошел вслед за Верой.

На фоне закатного розоватого неба было хорошо видно, как она идет по самой кромке пляжа, сняв босоножки и держа их в руке.