Лаура Кинсейл - Летящая на пламя

Чертовски трудно быть героем. Капитан Шеридан Дрейк, стоя на палубе судна среди жаркого боя, оглушенный пушечными залпами, вытер рукавом пот и пороховую копоть с лица, пытаясь хоть что-то разглядеть за пеленой едкого дыма. В эту минуту он с тоской вспомнил об уроках латинского языка, которыми напрасно пренебрегал в детстве, будучи озорным непоседливым мальчишкой. Нет, ему следовало быть более усердным и слушаться своего старого учителя, тогда бы он смог стать юристом и открыть частную контору, а не подвергать свою жизнь смертельной опасности на военной службе.

Адвокат — вот подходящая профессия для интеллигентного человека. Ты поздно ложишься и не спешишь вставать по утрам, в постель тебе подают горячий кофе и только что сваренные яйца…

Нет, лучше об этом не думать сейчас, иначе у него начнутся галлюцинации — их плавание длилось уже сто тридцать семь дней, и все это время им приходилось только мечтать о яйцах и прочих деликатесах.

Пушки не умолкали, и от их грохота палуба под ногами Дрейка ходила ходуном. По правому борту турецкое судно, перекинув парус, развернулось и теперь обстреливало противника картечью и ружейным огнем. Шеридан шмыгнул за мачты и с тоской оглянулся вокруг в поисках ближайшего люка, пытаясь спастись от неминуемой гибели. Он хотел скрыться незаметно в трюме, не желая погибать ни за грош в этой передряге.

Ему вообще не нужно было подниматься на борт этого корабля, однако, что поделаешь — командование Британского военно-морского флота больше ценит безрассудную отвагу, чем трезвый ум, и всегда с особой трогательностью, граничащей с сентиментальностью, относится к своим героям. В течение всей прошедшей недели легендарный капитан Шеридан Дрейк имел сомнительную честь обедать здесь, на флагмане, в компании британских, французских и русских морских офицеров, разглагольствующих с возмущением о том, как коварные турки порабощают бедных греков. Шеридан при этом молчал, глядя с мрачным видом в свой бокал с вином. Сам он считал, что не следует совать нос в те войны, которые ведут между собой чужие народы — это их личное дело! Подобные застолья в глазах Шеридана. оправдывало только то, что офицеры каждые пять минут подымали бокалы и провозглашали тосты за его здоровье, — этот обычай нравился капитану Дрейку, а время, проведенное за бокалом доброго вина, казалось ему самым безобидным занятием из всех существующих на свете.

Окружающие по-своему истолковывали угрюмое молчание Шеридана. Они считали старину Шерри доблестным воином, готовым, не щадя своей жизни, сражаться за Короля, Родину, Долг, Честь и другие столь же возвышенные понятия — что было неправдой. Капитан Дрейк славился своей отвагой, граничащей с безрассудством, когда дело доходило до жаркого боя. Но сам себя он считал чертовски трусливым малым, хотя, признайся он кому-нибудь в своем малодушии, ему вряд ли поверили бы.

И вот старина Дрейк вынужден был подать в отставку. Ему предстояло прежде всего поклониться еще свежей могиле своего дорогого отца, которого он якобы всегда горячо любил, а затем посвятить себя заботам о сестре-калеке. Так, во всяком случае, он сказал своим сослуживцам. Что могло быть печальнее подобного конца, завершившего столь блестяще начавшуюся карьеру военного моряка?! Все офицеры могли воочию видеть, как терзается их бедный Шерри, как мучает его сама мысль о том, что он вынужден навсегда сойти на берег, передав свой корабль в чужие руки. Его, по всей видимости, нисколько не утешала мысль о том, что отец оставил ему в наследство огромное состояние.

Моряков не смущало то, что сам «бедный» Шерри не произнес ни слова сожаления по поводу своей отставки. Они не догадывались о том, что капитан испытывал досаду, находясь здесь, на военном корабле, вместе с дюжиной престарелых адмиралов, настроенных довольно воинственно. Шеридан не стал также разочаровывать своих друзей рассказом о том, что его сестра — мнимая калека — на самом деле было прекрасной куртизанкой с черными очами, искушенной в искусстве любви, а сам он всю жизнь ненавидел своего почившего отца лютой ненавистью, впрочем, отец платил ему той же монетой. Что же касается огромного состояния, то оно, скорее всего, было завещано публичному дому в Спайтелфилде. Шеридан Дрейк умел держать язык за зубами и поэтому только мрачно улыбался в ответ на дружеские речи и ободряющие взгляды. Он никогда не лгал без крайней надобности.

Однако сейчас не время было копаться в воспоминаниях и долго размышлять — на верхней палубе становилось слишком жарко даже для легендарных героев. Казалось, вице-адмирал Кодрингтон не желает замечать этого — и неудивительно, старый дурень перенесся в своем воображении на двадцать два года назад и представлял себе сейчас, что вновь командует военным судном в победоносной битве при Трафадгаре. Он, похоже, даже не заметил, что вражеские снаряды нанесли значительный ущерб его судну. У Шеридана перехватило дыхание от страха, когда он услышал характерный свист летящего снаряда. Он закрыл глаза и застонал.

Палуба задрожала от очередного залпа орудия, этот грохот был заглушен плеском воды, в которую — слава Богу! — упал вражеский снаряд, так и не долетев до флагмана. Поднявшийся мощный фонтан брызг окатил Шеридана с головы до ног. Выругавшись в сердцах, он отряхнул свой темно-синий китель. Если один из этих проклятых снарядов все же упадет на палубу и разорвется, все судно, трюм которого начинен порохом, взлетит на воздух. И тогда уже будет не столь важно, с почестями или без оных проводили сослуживцы капитана Дрейка, подавшего в отставку, — мелкие кусочки его тела далеко разлетятся по заливу Наварино.

Нет, Шеридан был по горло сыт всей этой бессмыслицей! Как всякий герой, наделенный разумом и инстинктом самосохранения, он составил план своего спасения. Конечно, это был довольно рискованный план, и дело могло не выгореть, но другого выхода у Дрейка не было, а обстоятельства заставляли действовать не раздумывая. Он выхватил свою шпагу, стараясь придать себе более решительный вид этим театральным жестом, и яростно устремился к Кодрингтону, стоявшему вместе с офицерами флагманского судна и наблюдавшему за спуском на воду шлюпки, — шлюпки, на борту которой Шеридан хотел во что бы то ни стало оказаться. Когда он уже почти вплотную приблизился к ним, снова раздался жуткий нарастающий звук летящего снаряда. Дрейк глянул туда, где возвышались мачты, и оцепенел, поняв, что все кончено" его план, его жизнь, его будущее — все рухнуло! Снаряд был послан точно в цель. Охваченный паникой, Шеридан не мог отделаться от одной мысли — ему подумалось, что с ним сыграли злую шутку. Он терпеть не мог злых шуток. То, что он оказался на военной службе, случилось в результате озорной шалости, и это иначе, чем злой шуткой, не назовешь. И вот злая шутка, шутка — сродни черному юмору, обрывает его военную карьеру и саму жизнь! Надо же было такому случиться, чтобы Кодрингтон начал сражение именно сегодня, и чтобы он, Шеридан Дрейк, в этот момент как раз находился на флагманском корабле, и чтобы из всех снарядов, рвущихся и падающих в воду, один оказался предназначенным именно для него — капитана королевского военно-морского флота, уже едва было не вышедшего в отставку. В это страшное, затянувшееся мгновение, слыша дикий нарастающий рев снаряда, Шеридан попрощался со своей жизнью, которая, словно дымок, растает сейчас навсегда. До борта слишком далеко; предпринимать что-нибудь слишком поздно. Единственное, что он мог еще успеть сделать, — это шагнуть в сторону окружающих адмирала офицеров, смешавшись вместе с ними. Дрейк знал, что должен был умереть — умереть прямо сейчас и, может быть, в страшных муках, с развороченным животом и выпущенными кишками. Жуткая и жалкая смерть! Эта чудовищная мысль привела Шеридана в бешенство, он во всем обвинял одного Кодрингтона.

Уши заложило от оглушительного взрыва, затем Дрейк услышал грохот и треск. Корабль задрожал и накренился. Что-то как будто оборвалось в душе Шеридана, у него было странное чувство, словно воздух сгустился и. стал таким влажным, что он не мог вздохнуть его, наполнить им свои легкие; плотная пелена окутала мозг, мешая ясно мыслить и воспринимать происходящее, но затем она медленно растаяла. Ярость и жажда мести охватили капитана Дрейка. Он замахнулся шпагой на адмирала, намереваясь вложить в удар всю свою силу. Вокруг них рвались снаряды, кричали люди, с треском ломались высокие мачты, падая на палубу и давя несчастных раненых.

Судно накренилось, грозя перевернуться. Что-то больно ударило Шеридана в спину. Он зашатался и выпустил шпагу из рук. Падая, увлек за собою Кодрингтона, который рухнул на палубу под тяжестью его тела. Встав на четвереньки, Шеридан начал карабкаться по наклонной плоскости палубы, усеянной щепками и осколками снарядов. Оглянувшись назад, он увидел, что рядом с ним, чуть не задев его плечо и ногу, упала огромная мачта диаметром в три фута, ее обломки рассыпались во все стороны по палубе. Внезапно Шеридан явственно ощутил запах горящего пороха.

Дрейку удалось встать на ватные ноги с третьей попытки.

Кодрингтон лежал совершенно неподвижно, уткнувшись лицом в палубу. Шеридан шагнул к нему. Ему хотелось добить адмирала, пока тот оказался у его ног, беспомощно раскинув руки. Матросы что-то истошно кричали. Обломки снастей тем временем продолжали съезжать по наклонной плоскости палубы к корме. Огромное дымящееся бревно катилось прямо на адмирала, грозя раздавить его ноги.

Шеридан хотел закричать, но крик застрял у него в горле. Внезапно ему в голову пришла трезвая мысль, что человек, имевший глупость начать это безумное сражение, не сможет сделать ничего для того, чтобы спасти себя. Он лишен здравого рассудка. И пока Кодрингтон со своей свитой лежали, словно олухи, ожидая, что корабль вот-вот взлетит на воздух, Шеридан, бормоча под нос проклятия, начал действовать. Он бросился по груде обломков, продолжавших двигаться под его ногами, к неразорвавшемуся снаряду и схватил его. Снаряд показался Дрейку очень тяжелым. И это ощущение тяжести вернуло Шеридана к реальности, выведя его из состояния шока. Он вдруг в полной мере осознал, что стоит посреди тонущего корабля и держит в руках готовый разорваться снаряд. Его охватило желание швырнуть это ядро с горящим фитилем за борт, но он хорошо знал, что у него ничего не выйдет — до борта слишком далеко.

Когда он понял всю опасность ситуации, его мозг снова впал в оцепенение от охватившего Дрейка ужаса. В этот момент оторвалось последнее крепление, удерживающее еще огромную толстую мачту на месте, и та покатилась, грозя все смести на своем пути к увлекая за собой обломки снастей и обрывки парусов.

У Шеридана было странное чувство, как будто он парит над палубой, а она скользит и убегает из-под ног. Внезапно острая боль обожгла его лодыжку, и он опрокинулся навзничь, осторожно прижимая к груди снаряд, как младенца. Боль в лодыжке усилилась и стала почти нестерпимой, что-то как будто тащило его за ногу, и на него начала с бешеной скоростью надвигаться корма — якоря, рулевое колесо, борт… А затем все исчезло, и вокруг уже не было ничего, кроме воздуха — открытого пространства. Но через секунду его свободный полет кончился, и Шеридан очутился в обжигающей ледяной воде, соленые волны сразу же хлынули ему в нос и в рот.

Им владела только одна мысль — он не должен дышать, иначе захлебнется! Дрейк чувствовал, что идет ко дну, а его легкие готовы вот-вот лопнуть от боли. Пальцы сами собой разжались, он выпустил ядро и весь внутренне сжался, ожидая, что сейчас последует взрыв и его обожжет новая боль. Однако произошло совсем другое: его вдруг как будто вытолкнули из воды, и он судорожно глотнул воздух.

Он чувствовал, что теряет сознание, и старался уцепиться за любой его проблеск, чтобы не дать угаснуть своим чувствам и мыслям, — погрузившись во мрак небытия. Что-то свалилось сверху ему на голову, и Шеридана снова охватила паника. Он умирал, он должен был умереть — от этой мысли капитана бросило в дрожь. Но он не терял самообладания, понимая, что ни в коем случае не должен пытаться кричать, иначе захлебнется. Нет, он не сделает вдоха, не пойдет на поводу у своих легких, разрываемых нестерпимой болью! Он не утонет — не доставит такого удовольствия этому ослу Кодрингтону, ведь он, Дрейк, уже по существу вышел в отставку, чтоб им всем пусто было!

Внезапно пальцы Шеридана вцепились в какой-то обломок, слишком легкий, чтобы можно было опереться на него и вынырнуть на поверхность воды. И все же Дрейк попытался всплыть и ощутил вдруг прохладу морского воздуха, кровь перестала стучать у него в висках, он одновременно открыл глаза и сделал вдох, поперхнувшись соленой водой. Его бил судорожный кашель, а сзади в это время ему в спину врезался тупой конец огромного бревна. Шеридан ухватился за него, но тут накатила волна и отбросила тонущего Дрейка в сторону от спасительного бревна. Флагманский корабль и турецкий военный парусник тем временем удалились на четверть мили, все еще нещадно паля из всех пушек друг в друга.