Утром девятнадцатого августа 1772 года Густав в одной рубашке, белых лосинах, высоких черных ботфортах и с черным же атласным шарфом вокруг пояса вышел в замковый двор, где производился развод караулов. В руке он держал обнаженную шпагу, голова не была покрыта треуголкой.

– Солдаты! – обратился он к столпившимся рядовым и унтер-офицерам. – Пришел наш черед послужить Швеции! Отечество терзают хищные иностранцы, а риксдаг закрывает глаза на разграбление страны! Родина ждет от нас жертвы! Я готов отдать за нее свою жизнь! Готовы ли вы?

Ему ответил дружный гул голосов, и, ведомые королем, служивые ринулись наверх по гранитной лестнице. Их сапоги прогрохотали по паркету. Не прошло и пяти минут, как восставшие заполнили просторный Зал Докладов. Там их встретили изумленные офицеры, чуть было не взятые под стражу. Но монарх хотел быть отцом всех подданных. Он остановил рядовых и потребовал от командиров:

– Идите с нами! Восстановим былую славу Швеции! С портретов мои предки-короли взирают на нас! О, какой стыд испытали бы Густав Ваза и Карл XII, если бы увидели наше дворянство, забывшее о доблести викингов и пресмыкающееся перед горсткой болтунов в парламенте! Я ваш конунг! Вы моя дружина! Да здравствует Швеция!

– Ура!!! – закричали все и побежали целоваться с солдатами.

Вместе они хлынули во двор, кое-как построились и принесли Густаву клятву верности. Затем ворота тяжело растворились, мост упал, король и воодушевленные им войска – всего около сотни человек – двинулись на Стокгольм. В тот момент трудно было сказать, чем для Густава кончится его эскапада. Но чуть только Его Величество вступил в столицу, поражение сторонников «золотой вольности» стало очевидно. Город ликовал.

Одно известие о том, что король идет возвращать себе власть, взбудоражило и улицы, и предместья. Даже из ближайших деревень в Стокгольм потянулись люди, кто с цветами, кто с вилами в руках. В этот день нация была единодушна. Она любила молодого короля и ненавидела депутатов-предателей. Она швыряла букеты из окон под ноги скачущих драгун и выбивала двери в домах у несогласных.

Флот без раздумий присоединился к Густаву. На стене дома возле порта кто-то нарисовал углем кота, от которого во все стороны прыскают мыши в потешных шляпках и колпачках. Так оно и было. Все покорилось молодости и жертвенному обаянию Густава.

«Сын! Вы мой сын!!! – в восторге писала Лувиса Ульрика из Берлина. – Я так горжусь вами!»

Седое северное солнце взошло над Стокгольмом.

Через два года после триумфального захвата власти Густав III решал самый важный вопрос своей жизни – как добыть наследника, не прикасаясь к жене. Дело сложное, если учесть, что дитя все-таки должно было произойти от самого короля, а не от подставного лица.

– Давайте я обрюхачу вашу дражайшую половину! – со смехом предлагал брату герцог Карл, чьи любовные похождения были общеизвестны.

– Вы ничего не понимаете, – махал на него руками Густав. – Я обожаю и вас, и мать, и наших младших именно потому, что вижу в вас отражения самого себя. Вы – мои слепки. Очень разные, но из того же теста. А София – чужой человек. Во всем! Я не могу делиться собой! Нарушать свою полноту! Дробиться и смешиваться.

– О да, вы для этого слишком совершенны! – закатывался Карл. – Но чтобы зачать ребенка, надо кое-чем пожертвовать.

– Нет, нет и нет, – Густав уже в который раз вскакивал из-за шахматного стола и начинал ходить по комнате. – Отдать королеве самого себя! Не слишком ли жирно для этой датской молочницы? На кого будет похож мой сын?

– В первую очередь на вас, сир, – герцог Карл склонил голову. – Вы будете видеть в нем свои черты.

– Но и черты королевы! – взвился Густав. – Я буду испорчен! Искажен! О, какая мука, заранее знать, что творение забраковано!

Карл хлопнул ладонью по столу.

– Вы испытываете терпение подданных! Скоро они догадаются, что у вас в штанах цветок нарцисса, вместо боевого тарана! Вы обещали им вести себя как конунг и завоеватель. Так ступайте и лишите королеву девственности! Она устала ждать!

– Это насилие!

– Пусть насилие.

– Насилие надо мной, болван!

В самый разгар их спора в ореховую гостиную постучали. Оба с раздражением обернулись через плечо и в этот миг были удивительно похожи друг на друга. Дверь скрипнула, на пороге появился Якоб Магнус Спренгтпортен, ближайший советник Густава, почти фаворит. Впрочем, это кукольное слово не выражало полноту и тяжесть его власти.

Недовольство, как по команде, исчезло с лиц братьев. Они знали, как держаться с этим вспыльчивым, подозрительным человеком. Именно благодаря его усилиям короля во время переворота поддержали многочисленные гарнизоны в Финляндии. Скромный драгунский полковник имел влияние в армии, руководил патриотическим клубом «Шведская почва», а главное – стал главой Рыцарского Дома, объединявшего всех военных героев страны.

С любезной улыбкой Карл уступил Спренгтпортену свое место. Якоб Магнус бросил быстрый взгляд на шахматную партию, оценил ее как проигрышную для короля, ухмыльнулся и сообщил:

– Сир, срочные новости. Из Петербурга прибыл секретный курьер от графа Панина. Он передал перстень Ваза. Думаю, вы примите его немедленно.

Последняя фраза звучала как приказ, и Густав поморщился.

– Я бы хотел, чтобы при разговоре присутствовал мой брат Карл.

– Как вам будет угодно, – Якоб Магнус поклонился, неодобрительно стрельнув глазами в сторону молодого герцога. Тот становился опасен, король выдвигал его в руководство флотом. Полковник даже подумывал, не затеять ли с Карлом ссору в одном из загородных дворцов, подальше от чужих глаз. Шведские законы позволяли им стреляться, а Спренгтпортен был грозным дуэлянтом. Впрочем, промах на охоте тоже годился.

– Пусть посыльный войдет.

В ореховую гостиную проводили Андрея Разумовского. Молодой человек уже переоделся с дороги в придворный костюм и, хотя его лицо хранило следы усталости, на губах играла любезная улыбка. Изысканные манеры изобличали в нем истинного аристократа – принца крови – того, кто почует горошину под двенадцатью тюфяками из пуха. Не предложить ему сесть было невозможно.

– Нынче на Балтике шторма, – начал герцог Карл. – Как прошло плавание?

– Благодарю, Ваше Высочество, ужасно. – Андрей обворожительно улыбнулся. – Если бы не флакон с сеной по рецепту Людовика XIV, мне не удалось бы победить мигрень.

– Возможно, вам стоит отдохнуть? – предположил король.

– Расторопность – добродетель дипломата. Граф Никита Иванович ждет меня назад. Он поручил говорить с вами о деле тайном и обоюдовыгодном.

Внимание, написанное на лицах собеседников, ободрило Разумовского.

– Должно быть, вы осведомлены о наших неурядицах…

– Неурядицах? – с презрением рассмеялся Спренгтпортен. – Да у вас война во внутренних губерниях.

– Уверяю вас, мятеж почти подавлен, – тон Андрея оставался столь же любезным, но взгляд синих глаз стал цепким и неодобрительным. Этот солдафон может все испортить! Разумовский предпочел бы говорить с королем наедине. – Злодеи бегут. Но нам, друзьям Его Высочества, еще надо уладить кое-какие дела, пока всеобщее внимание приковано к мятежу.

– Эти дела как-то затрагивают Швецию? – подал голос Густав.

Андрей кивнул.

– Если мы договоримся, то со стороны России возможны самые неожиданные уступки, способные превратить нашу границу в оазис мира и согласия.

Шведы переглянулись.

– Для такого оазиса потребуется много земли, – прозрачно намекнул Карл.

– Цена услуги, которую я приехал обсудить, высока.

– В чем она состоит?

– Наследник престола Павел, как вы знаете, давно достиг совершеннолетия, – начал Разумовский издалека. – Власть была вручена его матери только до этого срока. Однако она не торопится передать сыну бразды правления. Преданные слуги Его Высочества стараются восстановить справедливость. Граф Панин считает, что вскоре обстоятельства на Волге будут таковы, что Ее Величество согласится, ради безопасности, покинуть страну до полного подавления мятежа и укрыться в соседней державе. Что, если такой державой станет Швеция?

– Не понимаю, какая нам выгода… – начал было Спренгтпортен, но Андрей не позволил себя перебить.

– Пока государыня будет здесь, сторонники великого князя успеют провозгласить его монархом и короновать. После чего она вернется домой уже в качестве вдовствующей императрицы. Но мы были бы еще более благодарны, если бы вы сумели задержать ее здесь на неопределенный срок.

– Это как? – опять встрял Спренгтпортен. – Арестовать, что ли? Посадить в крепость?

– Такие случаи в истории известны, – заверил его Разумовский. – Вспомните, как Мария Стюарт бежала из Шотландии в Англию, спасаясь от восстания своих подданных. Убежище обернулось для нее почетным пленом.

– А потом и отсечением головы, – напомнил Карл.

– Мы не будем возражать, – чарующая улыбка снова тронула губы Андрея. – Думаю, Павел Петрович окажется не более трепетным сыном, чем король Яков.

Над столом повисла долгая пауза. Ни Густав, ни Карл не знали, что сказать. Неловкое молчание прервал Спренгтпортен:

– На какие земли мы можем рассчитывать?

Глава 13

Покушение

Федя приехал в Петербург из Молдавии вместе с племянником своего барина Александром Самойловым и с Тигром. Потемкин принял маленького камердинера хорошо. Целовал Тигра в морду, Федю оделял целковым и горстью засахаренных орешков.

– Видал, брат? Это Зимний. Сейчас тебя переоденут, постригут. Лошадь отведи в конюшню и отдай императорским конюхам. Они позаботятся. Все. Устраивайся пока.

И ушел. После чего Федя не видел барина дня два. А в таком большом каменном муравейнике искать боялся. Его и правда нарядили в шелковую рубаху и бархатный казакин. На смену дали настоящий камзол, только маленький. Постригли коротко-коротко, точно после болезни, на голову напялили паричок из белой овечьей шерсти. Красивая штуковина, но носить неудобно – кожа чешется. Мальчик решил надевать только на выход.

Сперва Федя боялся нос высунуть из внутренних покоев. Потом чуть-чуть освоился и пошел бродить по дворцу. Его ниоткуда не гнали – желтая атласная ливрея с золотым шитьем – лучший пропуск для лакея. Парнишку удивило, как просто проникнуть в любой уголок. Только скажи, что ты идешь выбивать ковры, чистить шандалы или несешь записку от одного здешнего обитателя к другому. Всем это казалось естественным. А его настораживало.

Не даром он полгода провел в военном лагере, где только и разговоров, что о лазутчиках. Фельдмаршал Румянцев был с часовыми зверь. Попробовал бы у него кто-нибудь не досмотреть человека, шедшего через посты. Здесь же народ жил беспечно. Караульные в упор не видели прислугу. Федя даже придумал для себя игру. Каждый день он решал: «Сегодня проберусь на кухню и незаметно сыпану шепотку пудры в черепаховый суп». Получалось. «Это был яд, – говорил себе мальчик. – Все уже мертвы».

Он ни с кем не делился своими открытиями. Но постепенно стал приглядываться к другим лакеям. Потом к истопникам, горничным, конюхам… Дворцовая прислуга накатывала на Зимний волнами. Раньше других, в пятом часу утра, шли истопники. Бородатые дядьки, все из-под Новгорода. Дюжие, веселые, со связками наколотых полешек за плечами. За поясом у каждого топор – вдруг придется еще пару разочков долбануть по дереву. Они напоминали разбойников с Муромской дороги и в воображении мальчика играли роль злодеев.

Следом шуршала вениками целая стая уборщиц. С ведрами, тряпками и пучками пахучих трав, которые они, уходя, подбрасывали в огонь для духа. Их сменяли горничные, просыпавшиеся всего на часок раньше хозяев, чтобы привести в порядок платье и согреть воду для умывания. Лакеи являлись последними. Их функции были разнообразны, но не требовали отказа от сна. Они исполняли малейшее желание обитателей резиденции в течение всего дня.

Негласные наблюдения Федора дали свои плоды. Однажды он чуть не раскрыл преступление. Смешно вспомнить, чем окончился его полицейский раж. Раз утром мальчик увидал кучку лакеев, тащивших из белой столовой длинную скатерть, полную разных припасов. Не было сомнения, что подлецы стянули их со стола. Кроме них, никого поблизости не было, и Федя последовал за ворами в надежде позвать на помощь, чуть только подвернется случай.

Проходя одной из комнат, слуги не удержали край – видать, туго набили – и из узла на пол посыпались яблоки, ананасы, с грохотом выкатились вазочки подсохшего за ночь жиле. Шум разбудил обитательницу соседних покоев. Заспанная дама в белом чепце с лентами появилась в дверях. Лакеи застыли на месте, а потом все разом повалились на колени.

– Не вели казнить, матушка! – загалдели они. – Прости и помилуй! Согрешили против тебя! Воры окаянные!

– Да куда ж вы, православные, столько тащите? – осведомилась она.

– Детушкам полакомиться, – слезно ныли воры. – Остатки со вчерашнего стола. Их шталмейстер все равно прикажет выкинуть собакам. А тут добра!