— Она была красивой, но знаешь, что делало ее ошеломительной?

— Что?

Я посмотрела на него.

— Ее улыбка, — ухмыльнулась я. — Она была заразительной. И когда она смеялась, все ее тело содрогалась от веселья одним отработанным движением. Казалось, будто она танцевала своим смехом. Мама постоянно улыбалась, даже когда было сложно, и также много смеялась. — Чем больше я говорила о ней, тем сильнее мое горло сжималось. Я закончила шепотом: — Она была живым солнышком.

— И затем она умерла.

Это было сказано так мрачно и угрюмо, что я вздрогнула.

— И затем она умерла, — подтвердила я, кивнув. — Все случилось так быстро. Она пошла к доктору из-за болей в животе и метеоризма, и сначала ей поставили неправильный диагноз. Мы слишком поздно обнаружили, что у нее рак кишечника. Они сказали, что ей осталось три месяца. — Я нахмурилась от воспоминаний. — Она едва продержалась два.

— Сочувствую.

Я пожала плечами, как раз когда Лидия вернулась с охапкой листиков, которые добавила к своей маленькой коллекции. На сей раз она плюхнулась прямо на мои коленки и потянулась за пакетиком с яблоками. Я открыла пакетик и подала ей кусочек, затем обняла руками ее за животик и прижала щеку к ее головке.

— Что насчет твоих родителей? Ты не говорил о них.

— Они мертвы, — безэмоционально выдал он.

Я задала ему тот же вопрос:

— Ты любил их?

Он сорвал травинку и сморщил лоб.

— Я не понимаю, что значит любовь, — начал он. — Любовь — это просто слово.

Я удивленно подняла брови. Я видела, что он всей душой любил Лидию. Видела, что он любил Нас и даже как-то по-своему Сашу. Я не понимала, как человек, окруженный людьми, которые любили его, не понимал любовь.

— Но ты ведь любишь Лидию. Любишь Нас и Сашу.

— Разве? — спросил он. — Я бы выдержал любые страдания, лишь бы они были счастливы. Я отдал бы свою жизнь, чтобы обеспечить их безопасность. Правда. Это и есть любовь? Возможно, — он наклонил набок голову. — Возможно, это что-то большее.

Лидия ела, что-то лепеча сама с собой, и указывала на вещи, которые ее привлекали, как например, крышка от моей бутылки с водой. Я обдумывала слова Льва, и когда, казалось, поняла их значение, осторожно заговорила:

— Ты веришь в глагол «любить». А не в само слово «любовь». — Он повернул свое лицо ко мне и посмотрел на меня так, будто был крайне удивлен моим пониманием. Я добавила: — Любовь для тебя — действие. Когда она — неопределенная эмоция.

— Да, — ошеломленно пробормотал он.

Я могла бы полюбить тебя, Лев Леоков.

Мысль изумила меня. Одновременно пугая и взбудораживая.

Я прикусила изнутри губу.

— Я поняла это.

Все мое внимание переключилось на маленькую девочку, которая ела порезанные кусочки яблока, но я ощущала взгляд Льва на себе. Пропустив пальцы сквозь кудряшки Лидии, я прижала ее поближе, пользуясь таким милым отвлечением.

Проницательный взгляд ее отца убивал меня.

— Прежде, когда у тебя был дом, ты планировала пойти в колледж? — Его вопрос удивил мня.

— Да, — сказала я. — Я хотела стать фотографом. Истратить все деньги на фотоаппарат и снимать все подряд, — улыбнулась я. — Продавать фото за тысячи долларов и стать самым лучшим сотрудником, когда людям из Vogue понадобилось бы вдохновение. — Я захихикала сама над собой. — Такой была моя мечта.

— Что бы ты хотела фотографировать?

Лидия засунула большой палец себе в рот, укрылась одеяльцем и прижалась к моей груди, положив голову на мое плечо. Я поцеловала ее в лоб.

— Я хотел делать оригинальные фотографии. Фото людей и ситуаций, которые бы притягивали повторный взгляд. Я бы хотела быть безрассудной и дерзкой, и показывать вещи, которые многие люди быстро забывают. — Я пожала плечами, нечаянно встряхнув Лидию. — Ох, прости, дорогая, — прошептала я. — Я хотела бы делать что-то необычное.

Лидия, устав от моей болтовни и движений, приподнялась и поползла на коленки отца, который уже открыл для нее свои объятия. Он сомкнул руки вокруг нее, прижав поближе, и в тот момент как уткнулась носом в его шею, она закрыла глаза, вздохнула и моментально уснула.

Я улыбнулась. Но этот вид поднял во мне следующий вопрос:

— А где мама Лидии? — спросила я с любопытством. — Я знаю, что Лидия живет с ней, но никто о ней не говорит.

Не думая, Лев с рыком ответил:

— Мать Лидии всего лишь жалкое подобие человека, и как только представится возможность, Лиди переедет жить ко мне насовсем.

Я была мгновенно ошеломлена. Это единственные эмоции, которые я смогла вытянуть из него. Я не могла понять, что эта женщина сделала с ним, чтобы вызвать такую ненависть к себе. Поэтому спросила:

— Что она сделала?

Его губы вытянулись в тонкую линию, а ноздри раздулись, казалось, он с трудом мог контролировать себя.

— Ирина думала, что сможет выбить из меня деньги, забеременев. Она испортила презерватив, а я никогда не сомневался в ней. Я никогда не сомневался в женщинах до этого. Она показала мне, какими тварями могут быть женщины. — Он покачал головой. — А выражение ее лица, когда я сказал, что хочу этого ребенка, — было бесценным. После этого, она потребовала деньги, чтобы сохранить беременность. — Он поцеловал спящую Лиди в головку. — Она никогда не хотела Лидию. Она не выносит ее. Мирелла не просто няня Лидии, — он послал мне яростный взгляд. — Она ее телохранитель.

— О господи, — прошептала я, побледнев. — Она причинила ей боль?

— Нет, она бы не посмела. Пока Мирелла рядом — уж точно. — Он поменял положение малышки, прижав ее ближе. — Именно по этой причине я нанял ее. Мирелла ушла в отставку из морской пехоты. Мне нужен был человек, который мог бы не сломаться под давлением. Она не выпускает Лидию из вида. Ни на минуту.

Мои плечи расслабились.

— Надеюсь, что никогда не встречу эту женщину. Я бы с радостью высказала ей все, что о ней думаю.

— Тебе придется встать в очередь, — пробормотал он, и я пришла в замешательство, потому что это звучало как шутка.

Он никогда не шутил.

Я развернула сэндвич и подала половинку ему. Он молча взял его, и мы тихо ели, пока я думала над следующим вопросом.

— Надеюсь, я не покажусь невоспитанной, но мне очень интересно, — я попыталась улыбнуться, понимая, что вопрос будет звучать не очень. — Чем именно ты занимаешься в клубе?

Его взгляд замер на мне, а затем в глазах появились искорки смеха.

— По ночам я слежу за клиентами, чтобы не возникало проблем. Убеждаюсь, что люди хорошо проводят время. А днем — работаю с бухгалтерскими книгами, документами и всем таким.

— Бухгалтер, — фыркнула я. — Кто бы мог подумать? Когда я представляю себе бухгалтера, то вижу лысеющего мужчину среднего возраста с добротным пузиком, а не такого, как ты.

— Как я? — спросил он, в замешательстве.

Я закатила глаза на его проявление робости.

— Да ладно тебе, Лев. Ты же знаешь, что великолепен. Если бы твои глаза не могли гипнотизировать женщин, то оставшаяся твоя часть делала бы эту работу.

Он поднял брови.

— Ты думаешь, я красивый?

Я бы набросилась на него, если бы эта сладкая малышка не использовала его как матрас. Вместо этого, открыла свою бутылку воды и сделала глоток, внимательно наблюдая за ним. Казалось, что он искренне не верил в то, что я нахожу его привлекательным.

Жизнь любит так подбираться к тебе. Ты сидишь, потерявшись в моменте, а потом внезапно по позвоночнику бежит холодок, и ты задаешься вопросом, а жил ли ты на самом деле хоть день в своей жизни.

Быть живым было просто. А на самом деле жить, ну... это было сложнее. Храбрость взорвалась во мне, и мое сердце бешено заколотилось. Мне нечего было терять, поэтому я произнесла:

— Ты самый красивый мужчина, которого я видела, Лев. Без сомнения.

Долгое время он просто моргал, смотря на меня, а затем повернул голову и уставился на всю эту зелень. На его лице застыло хмурое выражение. Затем он пробормотал:

— Ясно.

Это прозвучало так, будто он убеждал себя, и мое сердце кольнуло. Я немного подождала, но, казалось, у него закончились вопросы ко мне. Поэтому я задала свой:

— Расскажи о своей семье.

Он сделала глубокий вдох и начала говорить на выдохе:

— Саша мерзавец. Он хочет, чтобы именно таким его считали все люди. Ему было двадцать один, когда умер отец, и ему пришлось растить нас. Он потерял свою юность так неожиданно, и не думаю, что он оправился от этой потери. Моя мать исчезла, когда мне было восемь. Мы больше не видели ее. На Настасье это отразилось сильнее всего. Она была маминой любимицей. — Сердце обливалось кровь за эту семью. — Настасья, может быть, и ведет себя как крепкий орешек, но одна из самых искренних людей, которых я встречал. Когда она любит, то это сильно, до боли. И я благодарен за это.

Я улыбнулась, услышав, как он отзывается о своей сестре.

— Почему она ни с кем не встречается?

— Как я и сказала, если она любит, то сильно, до боли. И Настасья с самого детства любила Виктора.

Я выпрямилась, открыв рот.

— Что? Виктора, который Вик? Этого Виктора?

— Единственного и неповторимого. — Я могла бы сказать, что его забавляло мое удивление.

Я была поражена информацией и пробормотал:

— Но они на дух не переносят друг друга.

— Наоборот, — выдал Лев. — Виктор любит Настасью очень сильно. На самом деле он даже проводит каждую ночь в ее постели.

Не веря, я фыркнула:

— Да быть не может!

Он пожал плечами, в его глазах плескалось веселье.

— Она-то думает, что никто не знает, но часто, когда я не могу спать, то брожу по комплексу, и его машина всегда припаркована у ее дома. Каждую ночь.

О боже. Вот с кем она провела ту ночь. Тот самый Бог, который не давал ей спать своим умелым язычком — это Вик. Но тогда...

— Но Нас выставляет его бабником. — Я была сбита с толку.

Лев кивнул.

— Он такой и есть.

Моя голова начала болеть.

— Не понимаю. Тогда почему она мирится с этим? Я бы не стала. Вышвырнула бы его к чертям.

— Любовь, — ласково произнес он, — измеряется поступками. И иногда люди, которые меньше всего ее заслуживают, больше всего в ней и нуждаются.

Конечно, он был прав. Наш разговор был легким. Даже слишком. Я начал познавать, что Лев Леоков был открытой книгой. Мне только нужно было распознать язык, на котором написаны его страницы.

16 глава

Мина

Наш со Львом импровизированный пикник подошел к концу, как только Лидия уснула. Бедная крошка начала потеть под палящим солнцем, поэтому мы отвезли ее домой, чтобы она продолжила свой сон в кроватке.

Я оставила Льва заниматься своими послеобеденными делами, а сама направилась наверх, чтобы принять душ и переодеться перед работой. Я решила остановиться на удобной черной футболке и голубых джинсах, а на ноги обула черные туфли на каблуках, которые точно станут моей смертью, если я не научусь ходить на них.

Черт подери, это было похоже на ходьбу на ходулях!

Я взъерошила свои длинные, волнистые волосы, взяла их в руки, приподняла и вспрыснула спреем, а затем еще раз умыла лицо и вновь нанесла макияж, пожирнее подводя веки карандашом, чтобы получился эффект «кошачий глаз». Нанесла немного розового блеска, который пах как пирожное, и запах был такой восхитительный, что я хотела съесть блеск.

Не переживайте. Не съела. Облизнула губы, но это не считается!

Босыми ногами я спускалась через две ступеньки по лестнице так тихо, как это только возможно, направляясь на кухню. Я была голодна и помнила, что остались брауни после нашего пикника, поэтому открыла холодильник, удерживая дверцу, и заглянула внутрь, чтобы лучше все рассмотреть.

Брауни исчезли.

Хмммм.

Я присмотрелась получше.

Как и кусочки порезанного яблока, сыр и маффины Ады.

Я нахмурилась. У меня не было галлюцинаций. Я знала, что положила их сюда, когда мы вернулись домой. Даже припрятала брауни за сок, чтобы никто не заметил их.

Я вновь посмотрела, буквально засунув голову в холодильник глубже, чем требовалось.

Не-а. Все исчезло.

Тарелка из-под фруктов стояла на столешнице, и хотя в ней лежали зрелые бананы, яблоки и груши, я хотела те гребаные брауни. Поэтому начала их искать.

Пока была внизу, я пошла посмотреть, как там Лидия, и улыбнулась, когда увидела, что Мирелла сидит возле ее кроватки, читая. Она заметила меня и помахала. Я помахала ей в ответ, затем мой взгляд вернулся к маленькой принцессе, которая сопела в своей кроватке.

И мне осталось проверить одно место.

Я поднялась по лестнице, повернула направо и направилась по коридору к кабинету Льва. Он говорил, что работает здесь, но у меня было такое чувство, что он мог иметь еще причину, по которой можно закрыться в кабинете.