Ульяна Соболева - Лезвие

Когда мы приехали, Максим по-хозяйски взял меня под локоть и провел в дом. Охрана и слуги вежливо здоровались. Они меня помнили, а я их нет. Они казались мне такими же жуткими, как и их хозяин. Но по сравнению с ним, они просто щенки, готовые выполнить любое его указание, и я не сомневалась — если он прикажет им разорвать меня на части, они так и сделают. Не раздумывая. Потому что они испытывали дикий страх и фанатичное чувство преданности. И я не могла понять, чем он заслужил подобную преданность.

— Я хочу к себе в комнату, — тихо попросила я. Не решаясь обвести взглядом дом и сжимая руки замком между собой.

— Здесь все комнаты твои, но ни в одной из них ты не жила. Ведь у нас была общая спальня, малыш.

Я вскинула голову и посмотрела ему в глаза — как же всегда тяжело выдерживать его взгляд. Я не выдерживаю и всегда отвожу свой первая.

— Тебе постелют в любой из комнат.

А можно где-то очень далеко от тебя?

— Иногда ты спала в комнате Таисии. Там есть твои вещи. Я прикажу перенести все остальное.

— Таиисии?

Переспросила, и имя невольно заставило внутри что-то дрогнуть. Сердце наполнилось чем-то необъяснимо хорошим. Наверное, я ее знала.

— Да. В детской. Когда мы пытались отучить нашу дочь спать с нами. Сейчас она у Фаины.

Дочь. Боже… боже мой. Это непостижимо уму. У меня есть дочь. Как такое может быть? Как ужиться и смириться с этой мыслью? И сердце дергается и щемит. Мой ребенок. Я ведь любила ее… даже сейчас внутри есть отголоски этой любви. Значит, мой мозг хотя бы что-то сохранил. Нечто святое и нежное, что не стирается никогда.

— Спасибо. Я поживу там, да.

— Вот и отлично, она находится рядом с нашей спальней. Я проведу тебя туда, все остальные вещи привезут ближе к вечеру. Я уже распорядился. Вечером я покажу тебе весь дом.

— А можно не показывать? Я не хочу пока что ничего рассматривать. Я не готова.

Снова почувствовала, как жжет меня своим невыносимым взглядом.

— Как же тебя качественно обработали, что каждая секунда со мной превращается для тебя в пытку. А раньше ты говорила, что дышать без меня не можешь…

Его голос дрогнул, а я стиснула пальцы между собой до хруста. Он лжет. Я не могла ему такое говорить. Не могла. Но и сказать этого вслух не смогла, я не знала его реакции. Я ее боялась.

— Можешь ничего не говорить. В отличие от тебя, я прекрасно знаю, о чем ты думаешь. И перестань дрожать. Никто тебя здесь не обидит.

Прозвучало неубедительно… очень неубедительно после всего, что я видела там… после того, как видела себя саму на фото, утыканную трубками, с руками синими от гематом и следами пальцев на скулах и на горле. Содрогнулась от ужаса и даже не посмотрела на него.

Максим остановился напротив двери и толкнул ее от себя. Мы вошли в просторную спальню, и я на секунду замерла. Да. В этой комнате жил ребенок. Все с любовью обставлено светлой мебелью, на полках игрушки, шторы украшены рюшами, ковер с изображением героев мультфильмов. Почему-то здесь мой страх немного отступил. Я прошла внутрь и одернула шторы, впуская солнечный свет. На полке возле письменного стола стояли несколько фотографий в серебряных рамках. Я подошла ближе и взяла одну из них в руки. Со снимка на меня смотрела светловолосая малышка, очень похожая на меня саму. Сердце сжалось и пропустило несколько ударов, в нем что-то шевельнулось. Щемящее, нежное. Где-то вдалеке.

— Это Тая. Мы фотографировали ее в день рождения всего лишь год назад.

Я повернулась к Максу. О господи… это наш общий ребенок. Мы делили постель, мы зачали ребенка. Это похоже на кошмар. Или не делили? Возможно, он брал меня силой.

— Сколько ей?

— Два года.

Я поставила фото на место.

— Она скучает по тебе. Она очень маленькая и не может уснуть без тебя по ночам. Она спала с нами обычно в нашей постели. Посередине. Потом я уносил ее в детскую… чтобы… На хер, это не важно все.

Я дышала очень тяжело, он намеренно сказал все таким тоном, чтобы я почувствовала угрызения совести? Или мне кажется в его голосе горечь. Господи, кому верить? Что это за спектакли или испытания, и почему все это происходит со мной?

— Ты вернешь ее теперь домой?

— Ты увидишься с ней, когда будешь к этому готова. Не уверен, что сейчас это было бы к месту, судя по твоей реакции и на меня, и на наш дом.

— И кто определит, насколько я готова к встрече с моим ребенком? Ты?

— Да. Я.

— Я в этом даже не сомневаюсь. Теперь я хочу знать — кто я в этом доме? Хозяйка или…

— Хозяйка, если я не решу по-другому, ты всегда была и будешь в этом доме хозяйкой.

Можно было даже не сомневаться, что все зависит только от него и его решений. Впрочем, разве раньше было иначе? Одного не пойму, как я с этим мирилась?

— Я хочу уточнить. То есть я совершенно свободный человек и могу уходить, когда и куда хочу?

— Ты не можешь уходить, когда тебе вздумается, потому что это опасно. Ты можешь уйти с моего разрешения и с охраной.

— Значит, хозяйка и свобода — это лишь иллюзия. Весьма интересно. А если я не хочу здесь жить с тобой? — выпалила ему прямо в лицо, ощущая, как внутри поднимается волна протеста.

— Тебе кажется, что ты не хочешь, — вкрадчиво очень тихо, при этом взяв меня за руку чуть выше локтя, — у тебя потеря памяти, и ты можешь наделать кучу глупостей, а мне бы очень не хотелось, чтобы с тобой что-то произошло, малыш.

— А можно обо мне позаботится кто-то другой? Или мои пожелания здесь не учитываются?

Вот теперь его взгляд стал убийственным.

— Нельзя. Кто-то другой до этой секунды отвратительно справлялся со своими обязанностями, маленькая.

"Малыш" и "маленькая" не знаю, что из этого меня раздражало больше. Он словно клеймил меня этими словами, ставил на мне печать принадлежности ему.

— Значит, я под арестом?

— Под арестом. Если тебе нравится именно такая формулировка, я не стану тебя разочаровывать. Я вообще люблю угождать хорошеньким женщинам. В особенности своим.

Он сказал это во множественном числе, и меня передернуло. Еще и изменял мне, и даже этого не скрывает.

— Пока к тебе не вернется память, я позабочусь о тебе.

— Значит, ты меня оберегаешь от меня самой? Как благородно.

Его зрачки сузились, и на резко очерченных скулах заиграли желваки.

— Благородно? Пожалуй, сочту это за комплимент. Несмотря на тот сарказм, с которым ты это сказала. То, что показали тебе эти служебные шавки, кардинально отличается от правды. А точнее, они вывернули правду так, как им было удобно, чтоб ты сделала то, что они хотят.

Я усмехнулась:

— Это значит, что вы ведете честный образ жизни, и все, что я видела, видеомонтаж? Ты считаешь, что я потеряла память или потеряла мозги?

Макс облокотился о косяк двери:

— Нет, это значит, что у всего есть свои причины и свои логические объяснения.

— Какое логическое объяснение может быть тому, что ты на моих глазах чуть не убил людей?

— Когда-нибудь ты поймешь.

— А если нет? Что тогда? Ты будешь держать меня здесь вечно? Заботиться обо мне через силу, запирать меня в этом доме, а дальше наручники и ошейник? Если я никогда не вспомню, я буду обречена жить с тобой насильно?

Его глаза потемнели еще на один тон, и он шагнул ко мне, а я инстинктивно шарахнулась к стене. Макс тут же остановился и поднял руки вверх. Смотрел на меня с каким-то сожалением, с какой-то то ли болью, то ли разочарованием. Но уже через несколько секунд его взгляд стал совершенно непроницаем.

— Страшно? Думаешь, я тебя буду насиловать? Не бойся, я тебя не трону. Ты сама рано или поздно захочешь, чтобы я к тебе прикоснулся, и я сделаю все, чтобы этот момент настал быстрее, чем ты думаешь.

Можно подумать, мне от этого легче. Я не попрошу, в тот момент это было больше, чем уверенность. Я не верила ему. Однажды он тронул. Я, кажется, еле выжила после этого. Наверное, в моих глазах отразился весь ужас, который я испытала, вспомнив о прочитанном. Макс сделал шаг назад и облокотился о косяк двери.

— Сегодня ко мне должны приехать деловые партнеры с женами, я не планировал, что придется вернуть тебя домой, и они думают, что ты уехала, но раз ты здесь, тебе придется к ним выйти и отыграть роль моей жены.

— Пусть бы считали, что я уехала. Зачем их ставить в известность. Я бы не выходила из комнаты.

— А говоришь, что у тебя только амнезия.

Я быстро на него посмотрела и задохнулась от злости, когда увидела издевательскую усмешку.

— Едва я тебя привез домой, в каждом из кустов за этим особняком отщелкали камеры репортеров, и каждая собака знает, что ты вернулась домой. Утренние газеты будут пестреть этой прекрасной новостью.

Я кивнула и вдруг почувствовала резкую боль в висках. Настолько резкую, что у меня все поплыло перед глазами и подогнулись колени. Я лишь ощутила, как Макс подхватил меня, не давая упасть. Тяжело дыша, я облокотилась о стену, чувствуя, как приступ медленно проходит.

Макс резко повернул меня к себе, он смотрел мне в глаза, и мы почти соприкасались лбами. Я снова почувствовала, как по всему телу разливается жар от его близости. Дикое ощущение невероятной по своей силе слабости, словно я превращаюсь в вату, в пластилин. Словно его власть распространяется далеко за пределы моего понимания. Власть надо мной.

— Послушай меня, девочка. Это твой дом. Ты в нем всегда была хозяйкой, и каждая из тех вещей, что ты здесь видишь, выбрана тобой. Никто и никогда тебе не причинит здесь зла. Это наш… твой мир. Ты мне веришь?

Как же он умел менять тон голоса, и сейчас он звучал так низко, так отчаянно хрипло, словно Макс ужасно нервничал и не мог справиться со своими эмоциями… или превосходно играл для меня очередную роль.

— Нет. Я тебе не верю, — отчаянно громко, упираясь руками в его плечи, чтоб не приближался… потому что я напрягаюсь от его близости. А взгляд его синих глаз гипнотизирует, держит, утягивает в бездну.

— Придется поверить. У тебя нет другого выбора.

— Конечно, ведь меня лишили любого права на выбор.

И снова все расплылось перед глазами и подогнулись ноги, не осталось сил сопротивляться, когда он подхватил меня на руки и сел со мной в кресло. Приступ боли сдавил виски и постепенно отпускал, словно обруч из колючей проволоки медленно разматывался, освобождая голову от мучительного сжатия.

— Не бойся… сейчас пройдет. Фаина говорила, что так будет. Расслабься, это должно помочь… я знаю… я читал.

Почувствовала, как его пальцы гладят меня по голове, массируя виски, надавливая на кожу затылка и принося облегчение, возвращая способность нормально дышать и постепенно рассеивая темный туман перед глазами.

Я приподняла тяжелую голову и посмотрела ему в лицо — закрыл глаза и тяжело дыша продолжает растирать мне виски. Осознала, что сижу у него на коленях, и по телу неожиданно прошла острая судорога возбуждения. Макс, кажется, погрузился в транс, его тело слегка дрожало и ноздри трепетали, а верхняя губа слегка дергалась. Словно наркоман, который получил инъекцию наркотика внутривенно… и мне вдруг стало не по себе от мысли, что я тому причиной. Но взгляд от его лица оторвать не могла, слишком красивый какой-то запредельной человеческому пониманию красотой.

Внезапно он отнял руки и посмотрел на меня: пьяный взгляд с поволокой, и еще один мощный разряд по нервам, как подтверждение его темной власти над моим телом.

— Я позабочусь, чтоб этих приступов больше не было.

Конечно, ведь ты стал их причиной. И ты прекрасно об этом знаешь. Дотронулся до моих волос, а я высвободилась из его рук так быстро, насколько смогла, и буквально отскочила в сторону, поправляя юбку и пытаясь не показать, что у меня все еще кружится голова. Только я не могла понять то ли от его близости, то ли все еще от приступа.

— Вот и скажешь своим гостям, что я плохо себя чувствую. Мне не до приемов и вечеринок. Я хочу побыть одна. Переодеться и лечь в постель. Когда привезут мои вещи?

Несколько секунд смотрел мне в глаза.

— Не знаю. Скорее всего, сегодня вечером. Но весь твой гардероб в нашей спальне. Ты можешь зайти и переодеться.

Я невольно напряглась всем телом, а он усмехнулся:

— Не волнуйся, я за тобой туда не пойду, но если ты считаешь, что под твоей одеждой осталось хоть что-то, чего я не видел, ты сильно заблуждаешься… я видел тебя всю, трогал тебя всю, ласкал…