Ульяна Соболева - Лезвие

— Ты так смотришь на меня… как дьявола увидела.

И мне показалось, что он точно знал, о чем я думаю — на его губах… невозможно красивых губах, опять появилась эта улыбка. Он и есть дьявол. Потому что от этого порочного изгиба и такой невероятной близости к моим губам я вдруг забыла, что надо сделать вдох, и получился всхлип. Рука на моей талии дрогнула, и я попыталась отстраниться, а Макс продолжал смотреть на меня так, словно он знает обо мне такое… что мне ужасно не понравится. Но больше всего меня напрягала реакция на этого мужчину. Он до смерти меня пугал своим странным и эксцентричным поведением и одновременно с этим вызывал восхищение своей наглой мощью. Даже когда вот так говорил с Димой… и это неправильно. И эта красота, от которой больно дышать. Жестокая, вызывающе яркая. И рядом с ним наэлектризовываешься до предела, до точки невозврата, когда кажется, сейчас все взлетит на воздух от одного его слова или прикосновения. Самое отвратительное — а ведь он знал об этом. Самоуверенный мерзавец, опасный хищник, прекрасно осведомленный о каждом из своих достоинств и возможностях, совершенно не сомневающийся в том, как на него реагируют женщины. Я вдруг подумала, что мне нужно держаться от него как можно дальше самой. Макс очень опасный тип. Мне ведь совсем не показалось — он не смотрел на меня, как на родственницу. Ни разу.

Мне вдруг стало не по себе: "А что, если между нами что-то было?"

И тут же с каким-то едким разочарованием: "Может, у меня к нему… но не у него к мне. Такие, как он, по таким, как я, могут лишь пройтись грязной подошвой и растереть… а может, так и произошло?".

В этот момент Максим усадил меня на переднее пассажирское сиденье и сам захлопнул дверцу машины. Грубость и галантность — противоречивое сочетание. В этом странном человеке слишком много противоречий.

— Куда мы едем? Это не дорога домой.

Стараясь не поднимать на него взгляд. Я вообще не могла видеть его лицо. Оно мне слишком нравилось, чтоб на него смотреть. Мне сразу казалось, что он видит это у меня на лбу. Увидит, что едва я только поднимаю на него взгляд, то начинаю пялиться, как идиотка. И я упорно смотрела в окно, пока не поняла, что в сторону города мы не свернули.

— Куда мы едем?

— Мы катаемся, — невозмутимо ответил и включил музыку. Конечно, я ее слышала. Даже больше — у меня возникло впечатление, что я ее слышала в этой машине.

— И зачем мы катаемся? Я, может быть, совершенно не планировала какие-то прогулки. Мне надо домой.

— Разве ты куда-то торопишься?

— Да.

— Спешишь закрыться в своей унылой клетке и отгородиться от мира и от прошлого, жалея себя?

Я резко повернулась, и, если б можно было, я бы прожгла в этом засранце дыру насквозь. Хам. Да что он знает обо мне. Возомнил невесть что о своей персоне.

— Это не твое дело. Я вообще не понимаю, почему именно ты так упорно вмешиваешься в мою жизнь. Так назойливо и тошнотворно.

Теперь я посмотрела на его профиль, и у меня заболело в груди. Чееерт. Ну почему он настолько красив, что рядом с ним я начинаю ужасно нервничать и не могу разговаривать спокойно. Я думала, Макс разозлится или вспылит, но он чуть прищурился, вглядываясь в дорогу, и сильнее сжал руль.

— Всегда любил твою прямолинейность и честность, но никогда не думал, что мне захочется, чтобы ты хотя бы один раз солгала или смолчала.

Прозвучало очень грустно, и мне вдруг перехотелось язвить и снова стало не по себе. Захотелось сбежать.

— А катаемся мы, потому что я хочу помочь тебе все вспомнить… малыш.

Слово "малыш" от произнес по слогам и протянул последнюю букву.

Меня ни на секунду не обрадовало его желание помочь. Наоборот, мне меньше всего хотелось получить помощь от этого хищника, который совершенно не похож на кого-то, кто хоть что-то в этой жизни делает бескорыстно. У него здесь свой интерес. Какой? Я не уверена, что хочу об этом знать.

— Я и так справлюсь. Без посторонней помощи.

Едва уловимо вздрогнул, и мне показалось, что я слышу, как хрустят его суставы на пальцах, впившихся в руль.

— Вези меня домой, Максим. Мне не хочется прогулок, я устала.

— Я всего лишь хотел отвезти тебя в то место, где ты бывала последнее время почти каждый день. Наши воспоминания ведут себя весьма непредсказуемо и иногда появляются от незначительного щелчка: запах, звук, прикосновение… Я могу открыть для тебя завесу твоего прошлого. Никто кроме меня и не думает с тобой возиться, малыш. Они уповают на докторов и на время. А я люблю уповать только на себя. Я дам твоей памяти столько мелких деталей, что, возможно, она прогнется под моей настойчивостью и сдастся, как любая капризная особа женского пола. И ей… — он окатил меня взглядом, от которого внутри все затрепыхалось и стало тяжело дышать, — ей это понравится, я клянусь.

Страстно говорит, заразительно, увлекая словами и тембром, заставляя видеть все сказанное кадрами… и вместо капризной и сдающейся памяти я вдруг увидела сдающуюся себя в его объятиях. Тело пронизало словно током, и я даже вздрогнула.

А внутри поднималась непреодолимая волна любопытства и пугающее осознание того, что он, и правда, много обо мне знает. И это "клянусь"… словно он пообещал мне совсем иное.

— Значит так, мелкая, либо ты соглашаешься, либо я к такой-то матери разворачиваю машину и сиди дома с книжкой. Может, когда-нибудь антидепрессанты, или чем там тебя пихает твой врач, сделают из тебя овоща или наркоманку. А я уеду, и на хер бы мне оно было надо тебя уламывать.

Я резко обернулась и увидела в его синих глазах искорку триумфа. Подлец даже не сомневался, что я соглашусь. Потому что он прав, черт его раздери.

— Как ты красиво говоришь, Максим. Допустим…

— Повтори, — он вдруг резко оборвал меня.

— Что повторить? — не поняла я.

— Имя мое повтори.

— Максииииим. Так?

— Да, именно так, — отвернулся и вдавил педаль газа сильнее. С ним определенно что-то не так. Как будто под его кожей тротил, и фитиль давно подожжен, но что-то сдерживает его от взрыва.

— Допустим, ты решил поиграть в родственника, побыть милым и помочь мне. Я только не пойму. А какая разница? Какая в этом выгода лично тебе?

Ухмыльнулся. Да, именно ухмыльнулся. Как-то зло и цинично.

— Ты совершенно не считаешь меня милым и правильно делаешь. Тебя совершенно не подводит твоя великолепная интуиция, малыш. Я именно такой, каким ты меня чувствуешь.

Чувствую? А ведь я, и правда, его чувствую. Каким? До боли красивым, наглым, сексуальным зверем. Опасным зверем. И я по-прежнему старалась лишний раз не смотреть в его мрачно-синие глаза, настолько насыщенные, что, казалось, нет такого цвета в природе. И в то же время на нем отпечаток цинизма, порока и разврата, в которые тянет и в то же время становится страшно, что может утопить с камнем на шее.

— Знаешь, Даша. Я действительно мало кому помогаю в этой жизни. Таких людей можно пересчитать на пальцах. И это именно тот случай, когда я действительно хочу помочь… Скорее, не тебе, а себе.

Резко повернулся ко мне, и я увидела собственное отражение в его зрачках. Себя с растерянным взглядом и нервно сжатыми "замочком" пальцами обеих рук. Какая же мрачная у него красота и энергия, подавляющая волю, завораживающая и пугающая своей глубиной бездна порока.

И я внезапно спросила, сама не веря в то, что это возможно:

— Ты хочешь сказать, что я дорога тебе, потому что мы дружили?

В этот момент он захохотал, я даже вздрогнула от неожиданности. Его смех звучал оскорбительно, потому что он смеялся надо мной. Смеялся заливисто, запрокинув голову, и мне захотелось его ударить.

— О неееет, — перестал смеяться очень резко и пристально посмотрел мне в глаза, словно гипнотизируя и заставляя отодвинуться назад к окну, — мы никогда с тобой не дружили.

Каждое его слово имело проклятый тройной подтекст, я не могла понять, что он имеет в виду. Мне с ним рядом неуютно и очень страшно, и в тот же момент как-то притягательно и по-темному завораживающе хорошо. Потому что такие мужчины, как Макс, никогда бы не обратили внимание на такую, как я. Я и не смела бы мечтать приблизиться… а он… он заставлял меня чувствовать это глубокое томление, и никто и никогда на меня вот так не смотрел из мужчин.

Мне ужасно хотелось сказать, что я передумала, и пусть везет меня домой. Но я боялась, что тогда мне никто не захочет помочь.

— Хорошо. Не имеет значения, кем мы были в прошлом. Сейчас ты хочешь помочь, и, знаешь, я думаю, я приму твою помощь. Но у меня есть одна просьба. Личная. Очень важная для меня.

Его аккуратная широкая бровь взлетела вверх:

— И какая же?

— Прекрати называть меня малышом и разговаривать со мной, как с больным ребенком.

— Это уже две просьбы, а не одна. Так что из этого тебе не нравится больше?

— Не говори мне "малыш"

Его улыбка, от которой у меня дрожало все внутри, исчезла, и лицо стало каменным. Словно я не попросила его, а взяла и ударила. Чертов псих. Я всего лишь попросила не называть меня так фамильярно. Хотя мне нравилась его мрачность намного больше, чем когда он надо мной насмехался.

— Просьба отклоняется, ма-лыыы-шш.

Мерзавец. Я задохнулась, а он снова расхохотался и сделал музыку громче.

— Ну и черт с тобой, называй, как хочешь.

— Зачем мне черт, когда я сам дьявол?

— Да, наверное, ты прав.

— Я всегда прав.

Перекрикивая музыку и открывая окно на ходу. В его машине было уютно. Мне нравился запах сигарет и его парфюма, нравился цвет сидений и деревянный домовенок на витой веревке с моей стороны. Я тронула его, и он покачнулся — забавный. Я бы повесила такого и в своей машине. Мама говорила мне, что домовые — хранители очага. И мне вдруг показалось, что я уже не один раз сидела в этой машине, слушала вот эту самую музыку и трогала этого домового. Так странно. Максим отрицал, что мы дружили. Это, кстати, вполне себе похоже на правду. Я могла его ненавидеть. Наверное. Странно только одно — почему лишь он хочет, чтоб я все вспомнила? Может, я знаю какую-то важную для него тайну? Украдкой бросила на него взгляд. Макс как раз прикурил сигарету, и я только сейчас заметила на правой руке обручальное кольцо. Хм. Он женат? Так странно, никто мне ничего о нем не рассказывал, ни Фаина, ни Карина, ни Андрей. О нем словно избегали говорить, как о паршивой овце в стаде. Может, он и есть паршивая овца. Я бы не удивилась. Точнее, опасный волчара. И какой может быть его жена? Почему-то мысль о том, что у него есть женщина, вызвала дискомфорт и раздражение.

— Так куда мы едем, Максим?

Он не ответил, резко склонился ко мне, и снова почувствовала этот запах, головокружительный, сводящий с ума, я не удержалась и сделала глубокий вдох. Макс пристегнул меня ремнем безопасности и откинулся обратно на сиденье, вдавил педаль газа сильнее, и машина рванула вперед.

Черт, он действительно чокнутый псих и машину водит, как самый реальный маньяк-самоубийца. Я невольно схватилась за поручень и вжалась спиной в сиденье.

— А раньше ты любила скорость, — крикнул он и высунул руку в окно со своей стороны, словно пытаясь поймать воздух. И мне вдруг подумалось, что такой, как он, и правда, может это сделать. Сжать его в кулаке и держать столько, сколько ему вздумается. А ведь он не врет — мне действительно, оказывается, нравится скорость.

— Ощущение свободы и адреналин.

Он открыл окно с моей стороны, и я также высунула кисть, хватая воздушный поток.

— Далеко не высовывай, — скорее, на автомате и взял губами сигарету из пачки.

Да, мне безумно нравилась скорость и музыка… Вот эта музыка.

Давай навсегда…

Хочешь попробовать это время в кредит.

Давай один раз навсегда.

Ведь, знаешь, время быстро пролетит.

Условные рефлексы, нам в метре с тобой не тесно.

Контрасты в условном месте, пустяк, лишь бы все честно.

Давай оставим навсегда внутри

То, что не своими силами мы в чувства привели.

Пускай останутся все шансы на ошибки.

От начала до конца все прошито самой крепкой ниткой.

Быть с тобой до конца.

Меньше слов, взгляд в глаза.

Мы хотим получить ответ,

Но его между нами нет.

Быть с тобой до конца.

Меньше слов, взгляд в глаза,

Чтоб из них ни одна слеза…