Высокое руководство, в принципе, всегда заботилось о сотрудниках. Хотя понятно, что в идеале они бы предпочти держать нас в кандалах и лохмотьях, прикованными к рабочим местам. Черная Королева ходила бы по рядам и била нас плетью, чтобы мы быстрее печатали, а кормили бы нас раз в день, вечером, какой-нибудь баландой. Но эти мечты так явно противоречили принципам гуманизма и прочей толерантной ереси современного мира, что приходилось давать нам некоторую свободу маневра и кормить регулярно, три раза в день, разумеется, за наши же деньги.


Столовая открывалась в одиннадцать и работала до шести, чтобы те преданные работе сотрудники, что планируют остаться трудиться после того, как отзвенит гудок, делали это на сытый желудок. В среднем в день через нашу столовую проходит, наверное, человек двести – немалая нагрузка, надо сказать. За сегодняшний понедельник нашу сияющую чистотой столовую успело посетить почти все население Земли, когда апокалипсис накрыл столовую с головой.


Войдя в зал, мы сразу заметили, что несколько человек с аналогичными симптомами сидят в уголке за столом. Они добрались до столовой, потратив на это часть своих малых сил, чтобы спросить, что за фигня творится в родимом учреждении. За кассой никого не было, стальная дорожка для подносов пустовала, в баках и чанах дымилась никому не нужная еда. В углу, около окна, рыдала наша кассирша, девочка с тоненькой косичкой – я, к сожалению, не знала ее имени. Запах в столовой был кислый, тошнотворный.

– Сколько случаев отравления? – тут же перешел к делу Малдер. Он зашел за ограждение, вызвал из подсобки бледную, но неотравленную повариху и принялся осматривать чаны с пищей. – Когда вы закрылись?

– Я не знаю, что произошло! Клянусь, все же всегда было нормально.

– Как давно вы закрылись? – повторил вопрос Игорь. Повариха закрыла лицо полотенцем и разрыдалась.

– Час назад, – прорыдала она.

– Значит, надо ожидать новых пострадавших. Так, давайте составим список того, что ели те, кто отравился. Начнем с того, что ела Панночка. Ромашка, пиши, – Малдер оставался спокойным и сосредоточенным и с каждой минутой все больше напоминал киногероя фильма, снятого по мотивам романа Стивена Кинга. Кто-то в таких фильмах всегда принимает руководство на себя.

– Пишу! – кивнула я, взяв листок с кассы. – Эскалоп, салат, фасоль, солянку.

– Я тоже ела солянку, – простонала девушка, прерывисто дышавшая в приоткрытое окно в углу столовой.

– И я, – кивнул мужчина рядом с ней.

– Так, – хлопнул в ладоши Малдер. – Необходимо по громкой связи объявить, что все, кто сегодня ел солянку, должны немедленно явиться в холл на первом этаже для проверки. Столовую мы сейчас опечатаем. Ромашка, сможешь это организовать?

– Да, конечно, – кивнула я и как настоящий боевой солдат побежала выполнять данное мне поручение. Через полчаса холл первого этажа напоминал гудящий растревоженный улей. Туда приползли те, кто ел солянку, те, кто сидел с ними рядом, когда они ели солянку, кто проходил мимо солянки и также те, кто слышал о том, что наша солянка отравлена. Иными словами, все, кто только был в нашем учреждении, явились в холл первого этажа, чтобы нагнетать обстановку. Паникующее людское море: кто-то начал кричать и требовать справедливости, кто-то просто рыдал, потом появились первые медики – все это и в самом деле напоминало настоящий конец света.


Все было очень плохо, и на этот раз мой пессимизм был совершенно ни при чем. Репутации предприятия был нанесен серьезный ущерб. Большие боссы с двадцать седьмого бегали, смотрели на то, что происходит в холле, затем вызывали юристов на консультацию, но старший юрист сам любил солянку, так что теперь лежал вместе со всеми отравленными и раскидывал предварительные фишки на будущий судебный иск к руководству «Муравейника». Боссы нервничали и кричали, что столовая – это отдельная организация, что это чистый аутсорсинг, так что отвечать они ни за что не будут. Кто-то снимал все это на видеокамеру. Особенно художественно смотрелся массовый вывоз отравленных – совсем как в зарубежных детективных сериалах, где много «Скорых», носилок и крови.


У нас крови не было, и все отравленные солянкой – их оказалось чуть больше тридцати человек – были успокоены, уколоты чем-то и тихо-мирно доставлены в инфекционное отделение местной больницы. Людей увезли, холл первого этажа опустел, остались только мусор, пустые бутылки из-под воды, шприцы, разбитые ампулы, свернутые в пакеты. Уборщицы не спешили, некоторых из них тоже увезли. Вскоре после медиков прибыли и представители полиции, начались допросы-опросы. «Муравейник» кипел, у каждого было что-то, что он хотел сообщить полиции. Я не могла сообщить ничего интересного, ибо в столовой не была.


Малдера допрашивали дольше. Он вышел из комнаты, где работала полиция, усталым и задумчивым, кивнул мне и жестом показал, чтобы я проследовала за ним. Мы забрались в его кабинет, полный цветов – что немедленно напомнило мне об Анне, – и устало плюхнулись на психотерапевтический диван Игоря.

– Тебя не будут искать больше? Ты же вроде главного свидетеля получился? – улыбнулась я, устало закрывая глаза.

– Позвонят, если что.

– Ну да, конечно. Знаешь, меня вообще удивила полиция. Хотя, с другой стороны, – массовое отравление, конечно. Думаешь, будет следствие, суды какие-то? Жалко нашу повариху. Вообще-то она хорошо готовит, и ничего такого никогда не было.

– Уголовное дело возбудят, это точно, – сказал Малдер, устало снимая галстук.

– Халатность, да? Или антисанитария? Вообще, у них всегда было очень все чисто.

– Что-то тут не так, – протянул Малдер, глядя на свой великолепный панорамный вид за окном. – Что-то не так.

– В смысле? – удивилась я.

– Очень быстро. Понимаешь? К примеру, при отравлении сальмонеллезом первые симптомы проявляются часов через шесть. Хотя у нас сальмонеллез маловероятен, это же суп, а не салат с яйцами. Но любая бактериальная инфекция развивалась бы, вероятнее всего, по другому сценарию.

– По какому?

– Медленнее, с более разнообразными реакциями. Разные люди по-разному переносят такое отравление.

– Тогда что это может быть, если не отравление? – удивилась я.

Малдер посмотрел на меня, затем кивнул:

– Конечно, отравление. Но не бактериальное, а токсическое. Иными словами – отравление химическими веществами, проще говоря, ядом.

– Ты думаешь… кто-то специально… – прошептала я. – Умышленно подсыпал что-то?

– Я не знаю, не знаю, – вздохнул Малдер. – Я так чертовски устал! Какой-то не день, а полный кошмар.

– Считаешь? – хмыкнула я, осторожно вставая с дивана.

Игорь сидел, закрыв глаза, практически дремал, а я подошла к окну и посмотрела на сияющий город. И еще немного покосилась на цветы, на оранжевую лейку, в которой Малдер отстаивает воду для полива, какие-то баночки-скляночки, корзиночка для мусора, куда он бросает листики и веточки, обрывая их по мере необходимости. Заботливый, умелый цветовод. Я ненавижу цветы. Я подцепила с подоконника какую-то веточку и швырнула ее в мусорку. Та пролетела мимо, пришлось нагибаться и поднимать ее с пола, где, надо сказать, хватало мусора. Давно тут не было уборщицы из общества «Чистый свет» или как их там. Я присела на корточки и принялась убираться. Вот чего я добиваюсь? Я же понимаю, что дело не в цветах? И все же эта мысль меня мучила и колола. Неужели Игорь растит их, потому что они напоминают ему о его настоящей любви? Я не узнаю об этом никогда, потому что о таком ведь не спросишь.

– Ты чего там высматриваешь? – услышала я, а затем обернулась. И улыбнулась, чтобы замаскировать предательские мысли. Мало ли, может быть, он всегда любил цветы, а та фотография была сделана напротив его цветов, а не Анны. Я отряхнула ладони.

– Да я тут у тебя намусорила. Слушай, а я вот тут подумала, действительно, почему у тебя нет цветов дома?

– Потому что… я не собираюсь в этой квартире жить долго, – заявил Игорь, поставив меня в полнейший тупик. Не дав мне и дух перевести, он продолжил: – Впрочем, ты права, в любом случае можно пару горшков туда перевезти. Какие ты бы взяла домой? Большие тащить тяжело, надо парочку маленьких. Хорошие вот те, красные. Не помню, как называются, но ухаживать за ними легко. Ах да, бегония.

– Ты уезжаешь? – прошептала я.

Малдер замолчал, словно раздумывая, стоит ли делиться со мной этой информацией. Но решил, что в этом нет необходимости.

– Не завтра, не волнуйся, – бросил Апрель, словно это могло меня устроить. – Поехали домой, Ромашка. У меня даже язык устал, так много я сегодня говорил.


Я решила обидеться. Считаю, я имела на это полное право. Этот закрытый, застегнутый на все пуговицы товарищ имеет какие-то неизвестные мне планы, уезжает куда-то не завтра и ничего, никогда не говорит мне. Видите ли, у него язык устал. Я видела, что Малдер, сказав «А», пожалел об этом и не продолжил с «Б». Не хотел Апрель говорить мне, что уезжает. Куда он собрался? Обратно во Владивосток? От этой мысли мне стало почти дурно.


Я молчала всю дорогу домой, а зайдя в квартиру, забралась в кресло в комнате, поджав под себя ноги, и принялась ковыряться в телефоне с таким видом, словно искала там сокровище древних инков. Игорь не трогал меня: он сам заварил нам чай, принес мне чашку, а затем ушел в ванную и надолго застрял там – наверняка уснул. Устал, блин.


Я позвонила Сашке Гусеву, но он не взял трубку. Я позвонила Лизавете, но она купала Вовку, тот вырывался и пытался сбежать из ванной, словно у него началось кошачье водяное бешенство. Лизавета, конечно, выслушала вполуха все о моих проблемах, но куда больше ее интересовало то, что Вовкина голова осталась немытой. В конце концов Лизавета уронила телефон в ванну, и разговор наш закончился. Я позвонила Машке Горобец.

– Я не понимаю, ты что, всерьез решила со мной раздружиться? – спросила я прямиком. – Мне без тебя плохо.

– А кому сейчас хорошо, а? – Машка отреагировала со свойственной ей невозмутимостью. – У нас тут вообще дурдом, бухгалтерия на ушах ходит.

– Из-за этих моих платежей, да? – огорчилась я.

– Да плевать на платежи. Муж Панночки приходил с адвокатом, грозил нам карами небесными, как будто я лично готовила эту солянку. А в это время Постников прибежал узнавать, как дела у его возлюбленной вампирши. В итоге они, как два тигра, чуть не сожрали друг друга.

– Ее муж-то понял, что Постников…

– Да черт их знает. Вроде нет. Но вел себя так, словно дагадался. Вот я хочу спросить: почему мы с тобой, две молодые, неуродливые барышни, свободные, с хорошим характером, а не замужем? А Панночка и замужем, и при любовнике. Вот если бы я слегла с отравлением, за мной с адвокатом никто бы не бегал.

– Ты красивая, но у тебя планка высокая, – утешила ее я.

– Планку я под стол убрала, чтобы не мешалась. Нет, в самом деле. Не понимаю. Слушай, скажи честно, это же ведь не ты платежки мои удалила? – Вопрос прозвучал неожиданно, но я на него надеялась.

– Нет, не я, Маша. Как ты вообще могла на меня подумать?

– Да мне Панночка так заморочила голову с твоим паролем, – вздохнула она. – Пароль-то твой. Ладно, надо будет как-нибудь пересечься. Тебя вообще хоть не уволят?

– Не знаю, – протянула я. – Какой-то кошмар, а не неделя. Думаю, может, начать всерьез пить?

– А ты что обычно делаешь? – хохотнула Маша. – Не боись, уволят, так мы тебя пристроим. Или замуж выйдешь. Будешь пеленки стирать. Как у вас там совместная жизнь с твоим психиатром? Хорошо, когда секс не только по телевизору?

– Машка, фу!

– Я тебе не собачка, фукать.

– С психиатром моим тоже все сложно. Знаешь, статусы такие любят в социальных сетях ставить? А я на лбу себе его выбью.

– Не знаешь ты, что такое «все сложно», – заверила меня Машка, перед тем как бросить трубку. А я, наивная, даже не представляла, насколько она была права. Я и понятия не имела, что такое проблемы. Уже на следующее утро, заходя в офис родного «Муравейника», я поняла, что в моей жизни начинается новый этап.


Все началось, когда мы с Игорем поцеловались на прощание на парковке и я отправилась в свое здание, заранее предчувствуя новые малоприятные эпизоды, связанные с Черной Королевой. Что ж, могу сказать одно – я ошибалась.

– Фаина Павловна Ромашина? – окликнули меня, когда я вышла из лифта на двадцать шестом этаже. Мужчина, интересовавшийся моим именем, был невысоким, неприятным, неизвестным мне и еще множество неприятных «не», связанных с ним.

– Да, это я. С кем имею честь…

– Старший уполномоченный Серафимович, – представился мне «некто», не добавив к этому имени или отчества. Нехорошее предчувствие охватило меня, но я отмахнулась от него. С чего бы? Разве может бомба попадать столько раз в одно и то же место, то есть в меня?

– Уполномоченный на что? – переспросила я, продолжая тупить.