Мечта любого фотографа папараци. Она проложила себе дорогу!

— Мистраль! — едва слышно сказала Маша.

— Что? — переспросил Валера.

— Ветер такой. Раз в год прилетает к нам из далеких стран. Мистраль.

Они стояли на высоком берегу водохранилища. Шагин только теперь ощутил, по их лицам и вправду скользил теплый ласковый ветер. Шевелил светлые волосы Марии. Она смотрела широко раскрытыми глазами куда-то далеко.

«Господи! Будь все проклято! Опять трудно дышать и на глаза набегают слезы, как тогда у калитки дачи, когда с треском лопнул защитный купол, гигантский мыльный пузырь. И опять проклятая вольтова дуга слепит глаза. И на лицо наползает глуповатая улыбка школьника первоклашки. И начинают трястись руки, как у алчного старика.

За что мне это испытание? Эта боль, унижение, радость, страх и восторг! И все в одном флаконе. Я уже не могу спокойно на нее смотреть, как смотрю на тысячи других девчонок и женщин. От нее постоянно исходит такая волна добра, радости, беззащитности и уверенной силы, что рядом с ней чувствуешь себя совершенно опустошенным, и не знаешь, какой ногой ступить, чтоб не упасть».


Над спящим ночным писательским поселком звенел пронзительный девичий крик. Волнами его настигал и заглушал дружный хор собачьих голосов.

— Люди-и! Помогите-е!

Тот девичий крик в ночи слышали многие из засыпающих обитателей поселка. Но никто и пальцем не пошевелил что-то предпринять.


— Тебя спрашивала какая-то актриса. Сольвейг, кажется.

Валерий и его жена Лида сидели на кухне за традиционным ужином. За окном привычно и нудно гудел Ленинский проспект.

Кухня Шагина, да и вся квартира в целом, являли собой разительный контраст с его дачей. Знающие Валеру близко, поражались. Как ему удается столь органично вписываться в то, и в другое помещение? Дача за два-три года превратилась в коктейль из туристического бивака и склада старых ненужных вещей и предметов, которые Шагин по широте своей душевной разрешал сваливать многочисленным друзьям и приятелем на обе террасы и веранды. О сарае уже и говорить не стоит, само собой. Московская же квартира, усилиями Лиды все более приближалась к идеалу фирмы «Икея».

Лида очень изменилась за эти два года. Через два-три месяца после похорон на нее внезапно навалилось редкое психическое заболевание. Даже не совсем заболевание, невроз, легкое отклонение от нормы. Паталогичекий страх перед всевозможными микробами. Они начали окружать бедную Лиду легионами, полчищами со всех сторон. Она рыдала, плакала, с утра до вечера наводила в квартире чистоту. Из дома почти не выходила.

Попытки Валеры растолковать жене, что это в порядке вещей. Так всегда было, есть и будет. Человек ежеминутно вдыхает несколько сотен микробов, невидимых невооруженным глазом, и столько же выдыхает. Микробы, бактерии и прочая микроскопическая живость, такая же составная часть жизни на этой планете, как океаны, моря и города, ни к чему не привели.

Лида судорожно боролась за чистоту родного очага. Воевала с невидимой нечистью всеми современными доступными ей способами. Постоянно почти круглые сутки носила на лице марлевую повязку.

Жизнь нашего Валерия Шагина начала постепенно превращаться в комфортабельное отделение ада.

Консультации с врачами ничего не дали. Да, легкое психическое отклонение. Последствие перенесенной травмы, шока. Надо смириться, терпеть. В конце концов, это всего лишь безобидная форма невроза. Таких людей пруд пруди. Для окружающих никакой опасности не представляет.

И Шагин смирился. Решил принимать жизнь такой, какая есть.

Валера медленно и размеренно поглощал ужин. Именно, поглощал. Последние месяцы у него вообще не было никакого аппетита.

— В конце лета поедем в Турцию. Надо когда-то отдохнуть по-человечески.

— Грязная страна, — испуганно ответила Лида.

И слегка передернула плечами.

— Пол Европы там каждое лето отдыхает.

— У них море грязное. И сами они…

— В море уже давно никто не купается. При каждом отеле есть бассейн. А то и несколько. Ты отстала от жизни.

— Неудивительно. Я ведь нигде не бываю.

— Тебя разве вытащишь.

Была ли у них любовь когда-то? Разумеется, да. Была. Хотя женился он на Лиде поначалу исключительно ради московской прописки. Молодому парню с окраины Волгограда практически невозможно было пробиться в столице, не имея этого пресловутого штампа в паспорте. А тут в одной редакции подвернулась симпатичная девушка. С серыми выразительными глазами и длинными русыми волосами. И улыбалась она так, невозможно было не ответить ей тем же.

Однажды Валера изложил ей свои горести-напасти, типичные для большинства начинающих литераторов. Денег нет, прописки нет, с публикациями напряженка. Лида не только посочувствовала. Сама предложила оформить фиктивный брак. У нее есть только сестра. Они вдвоем проживают в большой трехкомнатной квартире. Почему не помочь хорошему человеку.

Временно, конечно, только временно. Под честное слово.

Всем известно, нет ничего постояннее, нежели что-то временное.

Сестра часто уезжала в командировки. У Шагина в этот период дела застыли на нулевой точке. И ни туда, ни сюда. Пару раз Шагин напросился к Лиде переночевать. Ночевки в его возрасте по вокзалам, скитания по общежитиям и квартирам приятелей окончательно обрыдли. Лида согласилась.

Ужинали вместе. На кухне. Здесь же на кухне Шагин и спал. На скрипучей раскладушке. Потом…

Что бывает потом, каждый взрослый человек знает без дополнительных объяснений. Лида оказалась застенчивой, нежной и ласковой, как ребенок.

Словом, когда сестра вернулась из очередной командировки, застала в своей квартире симпатичную дружную семью. Шагин ей сразу понравился. Спокойный, ироничный. Чем-то на Джека Лондона похож.

Что совсем неудивительно. Он вообще всегда нравился женщинам. Черноволосый, подтянутый, аккуратный.

Кстати, в те времена в литературных кругах гуляла шутка. «В Москве самый крепкий брак — фиктивный!». Двое-трое друзей Шагина по этой схеме женились. Потом как-то незаметно фиктивность куда-то испарялась. Создавались вполне благополучные, и даже счастливые семьи.

В жизни всегда все неоднозначно, запутано и переплетено.

— Странно. Сольвейг, это псевдоним? — рассеянно спросила Лида.

Шагин искренне, «чисто по-человечески», порадовался тому обстоятельству, что «какой-то актрисе Сольвейг» не известен его сотовый телефон. Иначе б уже достала до печенок. Все эти в прошлом известные актрисы, как использованная жвачка. Прилипнет, не оторвешь. Барби, чтоб им… ни ролей, ни аплодисментов. Эта тоже, наверняка, хочет опубликовать свои мемуары. Воспоминания о яркой, бурной, супертворческой жизни. Из серии, «Я — московская Мерлин Монро». Станет торговаться, чтоб тираж был побольше, обложка поярче, с ее портретом, разумеется. И желательно, чтоб лично с нее он не взял ни копейки. Напечатал бы ее шедевр исключительно за ее красивые глаза и ноги. В прошлом, разумеется.

Как все надоело! Уехать бы скорей на дачу.

В Алешкино! В Алешкино!

Машенька! Мистраль! Машенька!


За два дня до этого к Шагину заехал на своей задрипанной «Ниве» эстрадный автор и детский драматург по фамилии Гармаш. Как и у всех остальных людей у него, конечно, было и имя. Но все называли его исключительно по фамилии. Шагин даже толком не помнил, как его там? Коля или Толя. Гармаш и точка.

Шагин стоял на перекрестке Бродвея со второй северной улицей и у всех на виду, развлекал разговором Машеньку и ее подругу Катю.

— Как жизнь, девушки? — улыбнулся Гармаш, эффектно хлопнув дверцей «Нивы». Он бегло с ног до головы осмотрел стройную Катю.

— Она по-русски не понимает, — кашлянув, сказал Шагин, — Она кубинка.

Катя недоуменно подняла брови. Машенька незаметно прыснула в кулак.

— По-русски не бум-бум. Только по-испански.

Смуглолицая темноволосая Катя и вправду слегка смахивала на испанку.

— Ее отец крупный судовладелец. Из кубинских эмигрантов, — невозмутимо продолжил Шагин.

Катя от изумления вытаращила глаза, но промолчала.

— Очень состоятельный человек, — поставил жирную точку Шагин.

Гармаш мгновенно сделал стойку. Обаятельно заулыбался. От уха до уха. Он так и не оставил свою детскую мечту, жениться на богатой иностранке. Уехать за границу и вести там буржуазный образ жизни.

— У тебя есть шанс. Ты по-французски волочешь?

Катя и Машенька незаметно для Гармаша переглянулись, подмигнули друг другу. Катя мгновенно сделала холодное надменное очень неприступное лицо. И вправду, стала похожей на иностранку.

Гармаш неловко потоптался на месте, озабоченно вздохнул. Шагин решительно взял его под руку и повел к своей даче.

— Валерик! Дело есть. На сто тыщ! — азартным шепотом затараторил Гармаш, как только они отошли на несколько шагов от девушек.

Гармаш все свои махинации оценивал в «сто тыщ» долларов. Никогда ни одна из его авантюр не стоила и сотни. Большинство знакомых в литературной тусовке Дома литераторов его сторонилось. Лишь немногие снисходительно улыбались, выслушивая очередную завиральную идею в «сто тыщ» и одобрительно кивали:

— Флаг тебе в руки!

В этот раз идея Гармаша на «сто тыщ» состояла в следующем.

Шагин должен в темпе, за две-три недели написать и успеть напечатать автобиографию какой-то эстрадной звездочки. Как только Гармаш выпалил, что информация от нее «Это супербомба!», и, что «Вся Москва встанет на уши!», Шагин перестал слушать.

Отвернулся и стал смотреть вслед уходящим по улице к лесу Машеньке и Кате. Они, перебивая друг друга, одновременно говорили и, не переставая, смеялись.

От молодости, от здоровья, просто от хорошей погоды.

Гармаш продолжал бормотать что-то про дикое везение, про уникальную возможность «срубить бабок», про сорок процентов, полагающихся ему, если Шагин не будет дураком и не откажется от удачи, плывущей прямо в руки.

Шагин слушал одним ухом. Расслышал только имя той самой звездочки из шоу бизнеса, от которой исходило столь заманчивое предложение. «Ассоль!»

«Ассоль! Что-то Машенька о ней говорила. Идеал и все такое».

Если бы Шагин слушал Гармаша хоть чуть внимательнее, он был бы более подготовлен к последующим неординарным событиям.

Оповещен, значит вооружен.

Но ему было не до того. Он смотрел вслед уходящей Машеньки и ждал только одного. Чтоб она обернулась и помахала ему ручкой. Если б она этого не сделала, Шагин побежал бы вслед, догнал и, тревожно заглянув в глаза, спросил:

— В чем дело? Что случилось? У нас все по-прежнему?

Машенька не подвела. Прежде чем свернуть к лесу, она не оборачиваясь, заранее уверенная, что Шагин смотрит вслед, подняла над головой руку и помахала ему.

Так и должно быть. Только так.


Все хорошее случается внезапно. Аксиома. Кстати, плохое тоже обычно сваливается как кирпич с крыши. С Шагиным иначе никогда и не происходило.

Утром в Москве на Валеру Шагина свалилось второе неординарное событие того лета. Вернее, ввинтилось в ухо зловредным телефонным звонком.

В трубке прожурчал поначалу нежный девичий голос:

— Валерий Иванович? Вас беспокоит певица Ассоль. Я не оторвала вас ни от каких важных дел?

«Та-ак! Очередной дебильный розыгрыш!» — быстро пронеслось в еще не проснувшейся голове Шагина.

Его постоянно кто-нибудь из друзей-приятелей разыгрывал. Просили своих девиц позвонить и завязать с ним телефонный роман. Секс по телефону. Кретинизм. Шагин терпеть не мог эти дебильные шуточки.

Ассоль, Ассоль! Помнится, Машенька что-то рассказывала о ней. Правда, Шагин тогда почти не слушал. Он любовался самой Машенькой. Какое ему дело до какой-то там Ассоль.

Со слов Машеньки, Ассоль была одной без самых популярных певиц в шоу бизнесе. Третье место на конкурсе Евровидения, сольные концерты, клипы по ТВ, толпы дебильных фанаток и все такое. Ходили какие-то сплетни, будто всеми успехами она обязана исключительно деньгам отца, металлургического магната, но Машенька уверяла Шагина, что это не так.

Сам Шагин лишь однажды совершенно случайно видел и слушал ее на концерте в Доме кинематографистов. Издали, из последнего ряда. Потому никакого определенного отношения к этой самой «Ассоль» у него было.

— Послушайте, девушка! Ваше безграничное чувство юмора хромает на все четыре лапы сразу, у меня с утра всегда болит голова, и мне не хотелось бы.… Кстати, как вас? Сольвейг?

— Не знаю никакой Соль-фиг! — вдруг зло отозвался девичий голос в трубке.

Шагин даже вздрогнул от неожиданности.

— Я певица Ассоль! Вы что, совсем ящик не смотрите?